– Полагаю, что из Деми выйдет историк: он так ясно и обстоятельно излагает события, – с улыбкой сказал жене дядя Фриц, отрезая потомку пилигримов третий кусок индейки.
– Я думал, что в День благодарения можно есть сколько хочешь, а Франц говорит, что нельзя, – недовольно проворчал Фаршированный Кочан.
– Франц прав. Не ешь слишком много, а то ты не сможешь участвовать в сюрпризе, – сказала миссис Джо.
– Я постараюсь. Но все много едят в этот праздник, и это нравится мне больше, чем воздерживаться от еды, – заметил Фаршированный Кочан. Он придерживался народного поверья, по которому в День благодарения нужно есть как можно больше, чуть ли не до расстройства желудка и головной боли.
– Ну, мои пилигримы, не поднимайте большой возни до чая, поберегите себя для вечера, – сказала миссис Джо, когда разлили сидр, и обед закончился провозглашением тоста за всеобщее здоровье.
– Я заберу с собой детей и поеду с ними кататься, это будет лучше всего, – сказал мистер Бэр. – А ты отдохни, моя дорогая, а то к вечеру ты совсем выбьешься из сил.
Так и сделали. Все надели пальто и шляпы и поехали кататься, оставив миссис Бэр отдыхать.
Чай пили раньше обычного. После него повторилось причесывание и мытье рук, а потом дети стали с нетерпением ждать гостей. Должны были приехать только свои: праздники всегда справлялись у Бэров по-семейному. Приехали мистер и миссис Марч с тетей Мег, милой и красивой, несмотря на траурное платье и вдовий чепчик, обрамлявший ее спокойное лицо; дядя Тедди с тетей Эми и принцессой, которая была больше чем когда-либо похожа на венценосную особу – в голубом, как небо, платьице и с огромным букетом оранжерейных цветов. Она воткнула по цветку в петличку каждому мальчику, что придало им еще более элегантный и праздничный вид. Приехал только один незнакомый гость, которого Бэрам представил дядя Тедди:
– Это мистер Хайд. Он расспрашивал меня о Дэне, и я предложил ему приехать к вам и убедиться самому, насколько мальчик изменился к лучшему.
Бэры приняли мистера Хайда дружески, довольные тем, что он вспомнил о мальчике. Но поговорив со своим гостем несколько минут, они порадовались и тому, что познакомились с ним, – таким интересным, веселым и простым собеседником он оказался.
Лицо Дэна просияло, когда он увидел своего друга, а тот был приятно удивлен, заметив, какая разительная перемена произошла в наружности и поведении мальчика. Потом друзья уселись в уголок и, забыв о разнице лет и образования, горячо заговорили о том, что так интересовало их обоих.
– Пора начинать, а то артисты заснут, – сказала миссис Джо.
Она сама, ее муж и гости отправились в класс и уселись перед занавесом, сделанным из двух одеял. Все дети скрылись, но сдержанный смех и восклицания за занавесом выдавали их присутствие.
Первыми на сцену вышли гимнасты под предводительством Франца и стали показывать свою силу. Шесть старших мальчиков в синих панталонах и красных рубашках поднимали гири и тяжести под музыку миссис Джо, игравшей на рояле за сценой. Дэн с таким увлечением проделывал упражнения, что некоторые начали опасаться, как бы он не сбил с ног своих товарищей или не швырнул в зрителей мешок с бобами. Его воодушевляло присутствие мистера Хайда, и он горел желанием порадовать своих воспитателей.
– Славный, сильный мальчик, – сказал мистер Хайд, еще больше заинтересовавшись Дэном, после того как выслушал о нем подробный отчет. – Если я через год или два отправлюсь в Южную Америку, то попрошу вас, мистер Бэр, уступить мне его на время.
– Хоть нам и будет жалко расстаться с нашим юным Геркулесом, – ответил мистер Бэр, – но я с удовольствием отпущу его с вами. Такое путешествие принесет ему большую пользу.
Дэн слышал этот разговор, и его сердце забилось от радости – ведь он увидит новые страны и будет путешествовать вместе с мистером Хайдом.
После гимнастических упражнений Деми и Томми разыграли маленькую старинную пьеску «Деньги заставят бежать и лошадь». Деми играл очень хорошо, а Томми в роли старого фермера был просто великолепен. Он так искусно подражал Сайлесу, что зрители смеялись до упаду. И даже сам Сайлес так расхохотался, что Азайя была вынуждена несколько раз ударить его по спине.
Затем Эмиль в костюме моряка пропел песню, в которой много говорилось о «бурных ветрах» и «тихих берегах», а от припева: «Руль под ветер, братцы!», который подхватывали все хором, дрожали стены.
После Эмиля Нед в широкополой шляпе исполнил забавный китайский танец, прыгая при этом, как огромная лягушка.
Так как в Плумфилде никогда не бывало публичных экзаменов, то дети решили воспользоваться случаем, чтобы похвалиться своими познаниями в арифметике, правописании и чтении.
Джек изумил публику необыкновенной быстротой, с какой делал всевозможные вычисления на классной доске, Томми отличился в правописании, а Деми так мило прочел французскую басню, что дядя Тедди пришел в восторг.
– А где же остальные дети? – спрашивали гости, когда занавес опустился.
– Вот это-то и есть сюрприз, да какой! – сказал Деми. Он подошел поцеловать мать и остался около нее, чтобы давать пояснения по ходу представления.
Тетя Джо увела маленькую принцессу – к изумлению ее папы, который еще сильнее, чем мистер Бэр, выражал свое удивление, нетерпение и желание поскорее узнать, что будет дальше.
Наконец, после довольно продолжительного шуршания, стука и слышных всей публике приказаний главного распорядителя занавес под звуки тихой музыки поднялся, и зрители увидели Бесс, которая сидела около очага, сделанного из темного картона. Она была необыкновенно мила в роли Золушки. Ее серое платьице было все в лохмотьях, маленькие башмачки разорваны, а грустное личико, обрамленное длинными золотистыми волосами, было так прелестно, что зрители смотрели на маленькую актрису не только с улыбкой, но и со слезами на глазах. Она сидела тихо до тех пор, пока кто-то не шепнул:
– Начинай!
Тогда она вздохнула и сказала:
– Ах, как бы мне хотелось поехать на бал! – да так натурально, что ее папа отчаянно захлопал, а мама воскликнула:
– Ну что за прелесть!
Эти знаки одобрения вынудили Золушку забыть свою роль, и она, покачав головой, сказала:
– Вы не должны со мной разговаривать.
Тотчас же наступила глубокая тишина, и послышались три удара в стену. Золушка казалась испуганной, но прежде чем она вспомнила, что должна сказать: «Что это такое?», задняя сторона очага открылась, как дверь, и оттуда с некоторым затруднением вылезла ее крестная мать – волшебница. Ее изображала Нэн – в красном плаще, остроконечной шляпе и с волшебным жезлом в руках, взмахнув которым, она сказала необыкновенно торжественно:
– Ты поедешь на бал, моя дорогая!
– Так сними с меня это и покажи всем мое чудесное платьице! – воскликнула Золушка.
– Нет-нет, ты должна сказать: «Как же могу я ехать в таких лохмотьях?» – остановила ее крестная, причем своим обычным голосом.
– Ах, да! – и принцесса, нисколько не смущаясь, повторила эту фразу.
– Я превращу эти лохмотья в великолепное платье, потому что ты хорошая и добрая девочка, – произнесла волшебница уже подходящим к роли тоном и, расстегнув серый фартучек Золушки, сняла его.
Под ним оказался роскошный наряд. Мама одела Бесс как придворную даму – в атласное платье, к которому был пристегнут длинный розовый шелковый шлейф. Крестная надела на Золушку корону с розовыми и белыми перьями и дала ей пару туфелек из серебряной бумаги. Девочка надела их и, приподняв юбку, обратилась к публике:
– Это мои хрустальные туфельки! Какие они хорошенькие, правда?
Она была в таком восхищении от них, что с трудом вернулась к своей роли:
– Но у меня нет экипажа, крестная!
– Он сейчас приедет! – воскликнула Нэн и так взмахнула жезлом, что чуть не сбила корону с головы принцессы.
И тут наступил самый эффектный момент представления. Сначала зрители увидели веревку, которая хлестала по полу. Затем Эмиль громко скомандовал за сценой: «Наклоняй!», а Сайлес пробасил: «Держи так!» Веревка натянулась, послышался хохот, и появились четыре огромные серые крысы с трясущимися ногами и довольно странными хвостами, но с великолепными мордочками, на которых, как настоящие глазки, блестели большие черные бисеринки.
Они везли или, вернее, делали вид, что везут, великолепный экипаж, сделанный из половины гигантской тыквы Роба. Он стоял на колесах от тележки Тедди, выкрашенных желтой краской, под цвет кареты. Впереди было устроено сиденье, на котором помещался прехорошенький маленький кучер в белом парике из ваты, треугольной шляпе, красных панталонах и украшенном позументами кафтане. Он так громко хлопал длинным бичом и так натягивал вожжи, что его кони самым натуральным образом поднимались на дыбы. Кучером был Тедди. Когда он с сияющим от восторга личиком взглянул на публику, все невольно зааплодировали ему, а дядя Тедди сказал:
