Отчего, отчего же все так получилось?
Отчего теперь, когда ей было тоскливо, горько, она оказалась одна? Алешка даже не сердится на нее, значит, разлюбил совсем; Дина уехала с Верой Ефремовной, выше головы увлечена планами, работой… Вася с Найле полны настоящим и будущим счастьем. Даже Кузьминишну перетянули к себе, даже нянечка променяла ее на них…
Да, в этот тихий февральский вечер Лена была одинока.
Почему? Не потому ли, что сама все это время, большой отрезок времени, жила только своими интересами? Не была ли эгоистична, больше того, жестока к тем, кого осуждала сейчас за недостаточную чуткость?
— Лена, что с тобой?
Она оглянулась. Марья Антоновна, в пальто, меховой шапке, с зажженной папироской в руке, строго смотрела на нее с порога.
— Марья Антоновна, — сказала Лена порывисто. — Нянечка осталась ночевать у Васи с Найле… Марья Антоновна, скажите, как по-вашему, что на свете самое главное для человека? Самое главное, вы понимаете?
— Мне кажется, самое главное для человека — это дружба, — серьезно и просто ответила Марья Антоновна. — Да. Большое, бесценное слово.
— А если друг, близкий друг, отвернулся от тебя в беде? — Лена подошла к ней. — Значит, он никогда и не был другом? Так?
— А может быть, это ты сама не захотела его близости?.. — мягко сказала Марья Антоновна. — Идем-ка, девочка, ложиться спать! Уже поздно… Если хочешь, мы с тобой там обо всем и поговорим.
ОГОНЬ И ЦВЕТЫ
Ну, а что же тем временем Дина с Верой Ефремовной?
О, они жили на своем фарфоровом заводе превосходно! Конечно, кое-кому, например Ольге Веньяминовне, подобная жизнь показалась бы чудовищной. Но обе художницы — Дина всерьез уже считала себя таковой — были от нее в восторге.
Перед отъездом Вера Ефремовна дала на завод телеграмму, но по рассеянности перепутала адрес, и художниц никто не встретил. Заводской поселок был от железной дороги за двадцать километров. Дину это ничуть не обескуражило. Тут же она разузнала, что к поселку можно добраться «кукушкой», а оттуда всего пять километров пути — ерунда!
«Кукушка» оказалась забавным маленьким поездом. Паровичок с огромной трубой волочил три крохотных вагончика. В вагончиках было битком набито народа, топились железные печурки, махорочный дым плавал волнами.
Доехали прекрасно. Сошли и, расспросив дорогу, двинулись вдоль заснеженной, неподвижной и величавой реки.
Дина скрыла от Веры Ефремовны, что еще в Москве исподволь готовилась к первой в своей жизни командировке с полной ответственностью. Отыскала в районной читальне замечательную книжечку «Современное производство и роспись фарфора», проштудировала ее от корки до корки и собиралась теперь сразить свою руководительницу знанием дела. Шагая по скрипящему снегу по направлению к заводу и потряхивая обшарпанным чемоданчиком, Дина говорила:
— Печь, в которой происходит обжиг посуды или каких-нибудь там изделий из глиняной массы, называется «горн». Профессия обслуживающего ее персонала — горновые… Гм… Кхм… В заводе цеха распределены следующим образом: формовочно-литейный готовит модели из гипса с помощью…
— Просто невероятно, откуда вы все это знаете! — поражалась Вера Ефремовна, размахивая стареньким, как у Дины, чемоданом. — Меня, собственно, гораздо больше интересует отдел оформления. То есть тот, где разрисовывают чашки, блюда…
— Ага, понятно. Правильно — цех росписи, или живописный.
— Они получили большой заказ из Средней Азии на пиалы и чайники. Вы понимаете, мы сможем использовать весь собранный нами материал! Если дать некоторые орнаменты в золотисто-розовых или зеленых тонах, положим, на высокие изогнутые кувшины! А?
— Прекрасно! — согласилась Дина. И тут же отрапортовала: — А золотые ободки наносятся при помощи остроконечных кисточек на неглазурованную поверхность, вращаемую специальной… как ее… забыла, вроде вертушки. Так же и золотые усики.
И вдруг застыла на месте.
Дорога круто сворачивала вправо. За изгибом реки и темным лесом, как в сказке, неожиданно появился поселок. Он был весь розовый и лежал в белой ложбине, как в сахарнице. Над жилыми, похожими на цветные кубики домами курились дымки. Среди них возвышался небольшой двухэтажный завод с высокой кирпичной, четко видной на голубом небе трубой. А из нее…
Дина рванулась вперед. Из трубы бил к небу золотисто-оранжевый, искрящийся огненный столб!
— Смотрите! Смотрите! Там же пожар! — отчаянно закричала Дина, потрясая чемоданом. — Вера Ефремовна, скорее! За мной!
— Успокойтесь, моя дорогая! — Та схватила ее за чемодан, с трудом удержала. — Это не пожар. Видимо, просто идет обжиг посуды в печи, или горне, как вы назвали… Да, я уверена!
— Вы думаете? — Вытянувшись, Дина с полминуты принюхивалась, не пахнет ли гарью. — Пожалуй, вы правы. Кругом все совершенно спокойно… — и смущенно забормотала, переходя снова на четкий и размеренный шаг: — Задувка горна производится путем нагнетания в поддувало соответствующей смеси…
А когда немного спустя они уже входили в ворота завода, на вопрос сторожа, откуда прибыли и по какому делу, оправившись вполне, Дина невозмутимо доложила:
— Из Москвы. Художницы. Командированы Союзом работников искусств.
Однако со следующего же дня работницу искусств стали постигать новые конфузы. Один за другим.
Вера Ефремовна с утра уходила в маленькую заводскую художественную лабораторию, где обсуждала с мастерами эскизы будущих образцов посуды и рисунков к ним. Откровенно говоря, Вера Ефремовна взяла Дину с собой вовсе не оттого, что боялась не справиться с заданием одна. Просто считала: чем больше Дина увидит и узнает, тем лучше им будет работать обеим в будущем.
И Дина, предоставленная пока что себе, бродила по цехам, жадно рассматривая и изучая все, что попадалось на глаза. Побывала и в формовочно-литейном, и у граверов, вдосталь поторчала у горна. Он был похож на громадную, проходящую насквозь через оба этажа и наглухо замурованную башню, внутри которой бушевало невидимое пламя. Подошло время, обжиг кончился, и рабочие взломали кирпичную стену. Нестерпимым жаром дышало из потухшего горна, несмотря на мощно заработавшие вентиляторы.
— Ты, дочка, под ногами не мешайся! — строго сказал Дине пожилой рабочий в асбестовом фартуке и рукавицах. — Сейчас капсюля выбирать начнем. От жара сомлеешь.
— Ничего! — бойко поддержала разговор Дина. — Я знаю. Посуду обжигают в капсюлях, они вроде футляров, а сам обжиг занимает от двух до трех суток, в зависимости от состава массы и температуры.
— Ого, да ты, посмотреть, грамотная! Техминимум, верно, сдаешь?
— Какой техминимум? — растерялась Дина. — Я изучала книгу. Одного крупного специалиста по фарфоровому делу, И. Д. Сергеенко.
— Иван Дмитриевича? А он вон он пошел, это ж мастер наш!..
Дина чуть не проглотила язык и скромно отошла в сторону.
Рабочие начали выем капсюлей. Все время чередуясь для чего-то местами, они передавали друг другу большие, похожие на гигантские шашки капсюли. В глубине горна эти шашки возвышались колоннами от пола до потолка.
— Может, хочешь туда, в пекло, слазать? — добродушно пошутил молодой, весь взмокший и распаренный рабочий, когда все капсюли были выбраны. — Попробовать, легко ль горновому? Минуту-две вытерпишь?
— Хочу, — храбро заявила Дина. — Разрешите. Вытерплю.
Ей разрешили. Нарядили даже в фартук и рукавицы, надели на голову мохнатую зимнюю шапку… Твердыми шагами Дина вошла в темный остывающий горн. И… под дружный веселый хохот рабочих, как пробка, взвизгнув, выскочила обратно. Какая там минута, в горне невозможно было пробыть и секунды!
Зато в живописном цеху, куда наконец Дина попала, было совсем по-другому.
Пахло скипидаром, красками, было светло и чисто. За круглыми вращавшимися столиками сидели девушки, пожилые женщины и солидные, похожие на врачей мужчины в халатах. У некоторых в руках были лупы, у других на лбу, над глазами, — маленькие зонтики-козырьки…
С несколько высокомерным, а на самом деле испуганно-торжественным лицом Дина села за отведенный ей столик. Здесь-то уж она мечтала развернуться и показать себя вовсю!
На столике лежали краски, набор кисточек, чашечки с позолотой, какие-то непонятные приспособления… Дина слышала, как девушки, сидевшие сзади, шептались:
— Из столицы рисовальщица!.. Восточную роспись привезли… Старшая лекцию в клубе читать будет! Тише, не мешай…
А через час, намучившись, но так и не сумев свести на белую пиалу пробный, взятый у Веры Ефремовны самый простой орнамент, Дина робко подошла к сидящей с краю девушке:
— Знаете что? Покажите, пожалуйста, как сделать, чтобы вот это ложилось ровно. У меня все набок сползает, просто никак не могу! А?
