От центра я пошел пешком через городской парк. Сирень давно отцвела и топорщилась ржавыми, налитыми семенем гроздьями. Нет, о прошлом я не хотел вспоминать. На ходу время от времени поглаживал Динку и думал о Юре. Должно быть, он не такой, каким я его представлял, лучше и интереснее. Потом я думал о Москве и так дошел до массивного здания педагогического института, у дверей которого оживленно беседовали новоиспеченные абитуриенты. Мне захотелось войти в институт, я похлопал Динку по спине и велел:
– Сиди тут!
По обе стороны темноватого вестибюля тянулись коридоры, там были расставлены столы с табличками: «Физфак», «Отделение графики» и т. д. Здесь сдавали документы. И вдруг навстречу мне Ленка Маркова из старой школы. Мы долго трясли друг другу руки и улыбались. Она решила, что я тоже хочу отдать документы.
– Куда же ты поступаешь? – спросила она.
– Черт его знает куда! – весело ответил я.
– А я тебя вспоминала.
– Я тебя тоже. Ты меня ужасно озадачила своим высказыванием про душу отличника, где царит кладбищенский покой.
Ленка очень удивилась, она забыла про это, а когда я растолковал – засмеялась:
– Не знаю, к чему бы я так сказала.
– Ты неприязненно ко мне относилась?
– Ты что! – возмутилась она. – Я даже была в тебя влюблена. Но ты, конечно, был для меня недосягаем. Может быть, таким образом я хотела заговорить с тобой? – Она снова засмеялась и тут же посерьезнела.
В разговоре одна бровь у Ленки поднималась выше другой, и лицо при этом становилось лукавым. При малейшей улыбке на щеках играли ямочки. Никогда не замечал, какое у нее живое лицо и приятная манера разговаривать.
Ленка сказала, что поступает в педагогический на заочное и идет работать в нашу школу.
– Она тебе не обрыдла за десять лет? – поинтересовался я.
– Она мне не очень нравится. Но теперь и от меня будет кое-что зависеть. Я хочу, чтобы ребята любили школу. Можно же учить совсем не так, как нас учили, есть совсем другие учителя и методы работы. Иди в педагогический. Это же здорово – мужчина-учитель! В школах засилье баб, а это не меньшая ненормальность, чем раздельное обучение. Ты ведь биологией увлекался?
Сопротивляться ее напору и вдохновению было бесполезно. Я посмеивался, а она тащила меня за руку к столу биофака, только не могла оторвать от пола. И вдруг в конце коридора, у окна, я увидел девушку в красной кофточке. Она сдавала документы. Я не мог разглядеть ее, но шестым чувством ее узнал: светилась она вдалеке, как красная ягодка. И тут я позволил сдвинуть себя с места и отвести к столу, где над амбарной книгой сидела девушка, а за ее плечом маячил седой представительный старик.
– Хотите поступать, молодые люди? – спросил он.
– Это он хочет, – ответила за меня Ленка.
– А что привело вас на биофак? Давно ли намерены стать учителем? – поинтересовался старик.
– Она меня привела, – сказал я, показывая на Ленку. – А учителем до сегодняшнего дня не думал становиться.
Хотел пошутить, но шутка явно не получилась. Старик вскинул голову и задумался. От глаз у него шли тоненькие складочки-морщинки, и казалось, он близорук и щурится, вглядываясь далеко вперед.
– А что же такое случилось сегодня, позвольте узнать? Почему изменились ваши планы?
– Меня вообще-то интересует биология, а не педагогика.
Краем глаза я следил за красным пятнышком в конце коридора, держал в поле зрения. И вдруг подумал: «А почему бы не поступить в педагогический?..» В это время красная кофточка отделилась от стола и пошла в нашу сторону, а я внезапно и неожиданно горячо заговорил:
– Но у меня есть ребята. Мальчишки. Мне интересно с ними. (Красная кофточка приближалась, я уже видел ее лицо с блестящими кудряшками.) Только у меня есть сомнения: вдруг из меня не получится учитель и я не стану работать в школе? Я ведь могу и другую работу найти с дипломом биофака. Честно ли это?
Старик сказал, что ценит мою совестливость, а в это время Марьяна прошла совсем рядом и направилась к выходу. Тут я сообщил старику, что уроки биологии в школе меня совсем не удовлетворяют, а можно сделать их иными, главное же – научить ребят любить и знать природу.
– Пестики, тычинки… А на уроках дохнут мухи, – задумчиво продолжил старик, снова вскинув голову, словно бы, прищурившись, взглянул в будущее. – А между прочим, учиться у нас очень интересно. На кафедре ведется серьезная научная работа, есть ДОП – дружина охраны природы, и люди там работают прекрасные. Я вас не уговариваю. Подумайте.
– Я подумаю, – пообещал я, старик был мне очень симпатичен.
На улице, пока Маркова знакомилась с Динкой, я огляделся, но Марьяны уже след простыл. Я глубоко вздохнул и понял, что завтра приду сюда с документами. И гора свалилась с плеч, будто вышел на огонек и дорога к шоссе известна, а там ходят машины.
Ленка позвала пойти погулять.
В пустой аллее парка я поднял толстую ветку и забросил далеко вперед. Динка стремглав помчалась за ней, а я за Динкой. Я сдерживал в себе дикий победный клич освобождения, который испустил бы, не будь тут Ленки. Она, запыхавшись, догнала нас и предложила покататься на лодке. По большому пруду скользили редкие в будний день лодочки и водные велосипеды.
Мы катались на лодке, и Ленка, играя ямками на щеках, с воодушевлением повествовала мне о перевороте в школьной жизни и новаторах-педагогах. Как приятно, что мы встретились и она оказалась такой славной! Я смотрел на нее, но иногда не слышал, а разговаривал про себя с Марьяной, объяснял ей, втолковывал про недоразумение между нами, признавал, что виноват. Сидела бы она здесь, рукой в воде болтала, слушала и все бы выслушала: уйти можно только вплавь.
Потом мы с Ленкой ели пирожки в кулинарии и глазели, как художники оформляют витрину универмага. Пошел парной и легкий, как дыхание, дождик, мы пережидали его под аркой дома.
– У меня такое чувство, – застенчиво сказала Ленка, – что когда-то давно мы с тобой дружили, потом разъехались, а теперь встретились, и прежнее осталось и новое прибавилось. Я очень рада.
– Хороший ты парень, Ленка! – сказал я с чувством.
У нее одна бровь взлетела, лицо стало озадаченным. И тут я подумал: «Елки-палки, кажется, она что-то ко мне питает! И что же теперь делать?» Но, подумав еще минутку, я понял, что ничего делать не надо.
Я возвращался – уже смеркалось. За весь день я ни минуты не ощущал сомнений или досады на свое внезапное решение.
Вечер был теплый, домой не хотелось. Я шел с собакой по старым улочкам. В домах зажигали свет, окна были совсем низкие, так и тянуло туда заглянуть. Я заглядывал. И вдруг заметил, что форточки в домах открываются не вовнутрь, а наружу и похожи на протянутые для пожатия руки.
Елена Александровна Матвеева родилась в Ленинграде в семье военного моряка. После окончания школы ездила в экспедиции на Таймыр и Белое море, училась в Ленинградском педагогическом институте, а потом в Литературном институте им. А. М. Горького в Москве, где занималась в семинаре Бориса Васильевича Бедного, писателя, которого сейчас помнят немногие, но все знают кинофильм по его повести «Девчата».
Творческая судьба Елены Матвеевой связана прежде всего с подростковой и юношеской литературой. Ее первая повесть «Черновой вариант» была опубликована в 1978 году в журнале «Юность» и получила первую премию «Зеленый листок». Вскоре повесть вышла отдельной книжкой в издательстве «Детская литература». В предисловии к ней писательница Ирина Стрелкова так характеризовала молодого тогда автора: «Такое впечатление, что Елена Матвеева закончила свой десятый класс, пошла дальше, а школьные дела и проблемы бегут за ней, не отпускают, тревожат – и надо воротиться туда, в школьные годы, доспорить, довыяснить, доказать, доделать… Надо заступиться за того, за кого не сумела заступиться девчонкой. Надо высказать свое мнение в том давнем споре, когда не нашлось убедительных слов. А главное – надо понять всех тех, кого не смогла понять тогда – в свои четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать…»
С тех пор Еленой Матвеевой написано свыше тридцати книг: романы, повести, рассказы о живописи и художниках. Герои ее произведений – самые разные люди: это и сегодняшние подростки, и иконописец Рублёв, и египетская царица Клеопатра. Сюжеты произведений – часто сплав фантастики и реальности, путешествие во времени и пространстве, Петербург двадцать первого столетия и Петербург девятнадцатого века. Но где бы ни разворачивалось действие книг Матвеевой, в их основе всегда реальный мир, где живут добро и хорошие люди, где существует дружба и любовь.
Курсивом выделен текст трагедии У. Шекспира «Гамлет, принц Датский» в переводе Б. Пастернака. – Ред.
