— Каковы ближайшие планы, Оскар? — спросил Роже.
— Расскажу боссам, как вы славно воевали. Сдам финансовый отчет. Выступлю по телевидению. Потом слетаю к себе в Цюрих и пару дней займусь делами. Потом поеду на «Тур Испании». В каком качестве — еще не знаю. Возможно, туристом, — больно уж надоело вас всех ублажать!
— Не говори «вас», потому что я точно не поеду в Испанию. И вообще, Оскар, я довольно здорово устал.
— Естественно. Тебе надо отдохнуть, еще нагоняешься…
— Ну в это ты и сам не веришь. Скорее я уже отгонялся. Даже когда пытаюсь думать как молодой гонщик, мне не удается опуститься моложе тридцати…
— Опять начинаешь кукситься? Ты победитель! Что же делать салажатам, которые не пришли и в первой полусотне?
— Им легче: нечего терять. А стать бывшим Крокодилом… Я бы охотно поменял свой титул «победителя» на их годы.
— И я бы тоже… Но каждому овощу — свое время. — Он засмеялся. — Полежишь на корсиканском пляже, спокойно обмозгуешь и найдешь, что жизнь прекрасна, независимо от места, которое занимаешь в общей классификации. Чужая трава всегда зеленее, чужие цветы всегда лучше пахнут — и это делает наши лужайки хуже других. А придет зима — и что же? Наш снег такой же белый, как и чужой.
— Нет, — задумчиво возразил Роже, — наш снег темнее…
Они замолчали. Проснулась Мадлен.
— С добрым утром, заговорщики! — Она очаровательно улыбнулась обоим и начала лихорадочно, словно через несколько минут придется покидать самолет, раскладывать туалетные принадлежности.
Наблюдая за Мадлен, приводившей себя в порядок, Роже не обратил внимания на беспокойную суету членов экипажа и беззаботно спросил у одного из них, сколько осталось лететь до Амстердама, на что тот неопределенно ответил:
— Немного…
Из пилотской кабины появился командир корабля, довольно пожилой голландец. С удивлением осмотрел свой Ноев ковчег. И узнав в лицо Дюваллона, подошел к нему. Как самочувствие победителя?
Этот странный вопрос почему-то сильно насторожил Роже. Спасибо. У победителя почти всегда самочувствие лучше, чем у побежденного.
— И то верно…
Потом показалась земля. Роже рассматривал ровные квадратики крохотных наделов, каналы, набитые яхтами и катерами, маленькие европейские машины, снующие по узким дорогам, красные черепичные крыши островерхих домов, сгрудившихся в дружеском хороводе. И вот уже побежало желтое жнивье аэродромного поля, серая лента бетона — легкий удар осадил машину, и она покатилась, постукивая на швах посадочной полосы. И вдруг оглушающая тишина наступила в машине. Умолкли двигатели, смолкли голоса. Это было так непривычно, что они с Оскаром переглянулись. Из пилотской кабины показалось потное и счастливое лицо командира корабля. Убедившись, что все благополучно, он скрылся за дверью. Самолет замер в конце посадочной дорожки, а со стороны аэродромных построек с воем сирен и всполохами мигалок понеслись желтые тягачи и белоснежные машины с красными крестами, появился вновь командир корабля. Роже взял его за рукав. — Что все это значит, командир?
— Это значит, что нам крупно повезло, месье Дюваллон. Перегруженная машина съела слишком много горючего. К тому же встречный ветер… Да и моторы не новые. Горючее кончилось прямо на посадочной полосе. Чуть раньше и…— Он очаровательно улыбнулся и пошел к входной двери.
Роже откинулся на спинку кресла и, блаженно улыбаясь, зажмурился. Сказанное командиром понял только он, ибо все уже были заняты сборами к предстоящей выгрузке.
«Вот я упустил и еще одну возможность встретиться с тобой, Том. Или я не прав, что так тороплюсь к тебе? Может, ты сам дружище, поторопился? Ведь мне всего тридцать семь. И пока я могу выигрывать, не вижу, почему не должен этого делать. Мы живем особой жизнью, смысл которой в том, чтобы удачно лавировать между встречными автомобилями, выгодными контрактами, победными протоколами, удачными завалами и трагическими катастрофами. Мы умираем не только на трассах — нередко погибаем, гоняясь за самими гонками из страны в страну. Но чаще всего смерть берет нас за горло, когда перестаем выступать и ведем тихую жизнь, о которой мечтали долгие годы. Нам, очевидно, не хватает темпа, риска, нагрузок, к которым привыкли в седле. И тогда мы пытаемся возместить потерянную остроту ощущений скоростью мощных спортивных автомобилей. И тогда у каждого из нас стоит где-нибудь на обочине дороги тяжелый военный грузовик с потушенными огнями, грузовик, в который нам суждено врезаться той, последней, ночью…»
