Думает, конечно, думает. Леня хватает шапку, кочережку, и приятели мчатся во двор. Теперь их кричи — не докричишься.
Сочинение лежит недописанное…
Ваня и Таня — брат и сестра. Ване пять лет, а Тане на год больше. Живут они в избе, которая стоит у развилки двух. дорог. Правая дорога — Ванина, левая — Танина. Сядут ребята на обочинках своих дорог и делятся новостями — кто по дороге прополз, кто пробежал, кто проехал. Это у них игра такая.
Сегодня, как, впрочем, всегда, больше везет Тане. Это, наверное, потому, что головка у нее хоть и маленькая, как у молодого подсолнуха, зато шея длинная, как у того же подсолнуха. За тридевять земель и то видно. А Ваня как арбузик маленький, толстенький. Ему бы вблизи разглядеть что-нибудь, и то ладно.
Вдруг видит Таня, мчится по ее дороге тележка вроде кошелки. В оглоблях — конь-огонь. На дуге — красный флажок. А в кошелке ребят что огурцов в урожайный год на грядке. Правит тележкой мальчик-с-пальчик.
«Это они в город едут», — подумала Таня и рассмеялась от радости, что такое увидела. Хотела Ване об этом сказать.
Вдруг слышит: «А-а-а-а!..» — Ванин голос. Обернулась — и обмерла. Мчится по Ваниной дороге рыжая лошадь без пут, без упряжки, без седока. И прямо на Ваню скачет. Вот-вот затопчет…
Вскочила Таня, а шагу ступить не может. Стоит как заколдованная. До того испугалась. А лошадь все ближе, ближе… А тележка-кошелка с алым флагом тут как тут!
— Тпру! — рванул на себя вожжи мальчик-с-пальчик.
Соскочил с повозки и побежал навстречу скачущей лошади. Бежит, а сам зачем-то на бегу курточку снимает. Снял. Замахнулся. Да как швырнет в лошадиную морду! Таня от ужаса зажмурилась. А когда снова открыла глаза, все было кончено. Перед ней, переваливаясь с боку на бок, пыхтел арбузик-Ваня. А рядом с ним, держа Ваню за руку, стоял незнакомый мальчик, белобрысый, большеглазый. Поодаль на лугу мирно паслась рыжая лошадь.
— Это ее овод донял, — отдышавшись, сказал мальчик, — вот она и понеслась как шальная.
Тут Таня заметила на груди у мальчика алый значок.
— Пионер, да? — спросила она.
— Пионер, — кивнул головой мальчик. — Сегодня в комсомол принимать будут. В райком едем. До свидания.
Вечером об уличном происшествии узнал папа.
— Смелый мальчик, — сказал он. — Но не только смелый.
— А еще какой? — спросила Таня.
— Наблюдательный, — сказал папа. — Лошадь, она непременно в сторону шарахнется, если на нее чем-нибудь замахнуться.
Приехал Саша в лагерь с октябрятской группой. Приехал и потерялся. Нашел где! Дома не мог! Дома хоть на день, хоть на два потеряется, никто не хватится. Там вожатых нет, а тут… И глаза у лагерных вожатых так устроены, что кругом все насквозь видят. Никуда не скроешься. Один мальчик Серым Волком обернулся. Вожатый посмотрел и сказал:
— Ерунда. Это не Серый Волк, это мой пионер Вовка.
Пришлось Вовке прежний вид принимать.
Потеряться в лагере трудней, чем собственную тень обогнать. А вот Саша потерялся.
Что тут началось: пожар в муравейнике!
Один вдоль бежит, другой поперек скачет, третий наискось мчится… И все Сашу ищут.
— Стойте! Стойте!!!
Чей это голос? Майкин. Неужели Сашу нашла?
Нашла, да не Сашу, а Сашину панамку. Обступили Майку. Теребят панамку. Пересмеиваются: подумаешь, панамку нашла! Что? Вам этого мало? А знаете, где она, Майка, эту панамку нашла? Возле муравьиной кучи: черные муравьи Сашу загрызли и по кусочкам растащили.
Ну и Майка! Мала еще, что с нее возьмешь. Посмеялись и снова разбежались — Сашу искать.
— Стойте! Стойте!!!
Опять Майка? Нет, на этот раз Борька. У него голос девчоночий, не сломался еще. В руках у Борьки сандалетка. Он ее с дерева палкой сбил. Присмотрелись к сандалетке, узнали — Сашина. Но как она на дерево попала? У Борьки ответ готов:
— Птицы Сашу расклевали и по гнездам растащили — птенцов кормить.
Ну и Борька, фантазер! Не поверили ему, конечно. Но вот секрет, как Сашина сандалетка на дереве очутилась? Ладно, найдут Сашу, узнают.
Не успели разбежаться, снова услышали:
— Стойте! Стойте!!!
Юлька бежит. Лица на Юльке нет — один страх. Она только что лося видела. Лось стоял и облизывался. А на рогах у лося… Рот у Юльки как открылся, так и закрыться не может от ужаса. Наконец закрылся, и Юлька договорила:
— А на рогах у лося Сашины шорты висят.
Вот они, у Юльки. Лось, как Юльку увидел, убежал, шорты сбросил. Да не в шортах дело, а в том, почему лось облизывался.
— Почему?
Потому, оказывается, что он Сашей позавтракал.
Ребята Юльку на смех:
— Лось не людоед. Он детьми не завтракает.
— Нет, завтракает!
Разве Юльку, упрямицу, переспоришь: с места не сдвинешь, с мысли не собьешь. Пришлось на хитрость пуститься:
— А тобой почему не позавтракал?
Юлька только плечами пожала: откуда ей знать? Сыт, наверное, был, потому и не позавтракал.
— Не сыт, не сыт! — закричали ребята.
— Тогда почему же?
— Потому, что ты тощая.
Юлька — в слезы:
— Нет, не тощая, не тощая…
Тут вожатый подошел. Узнав, в чем дело, утешил Юльку:
— Ну, конечно, не тощая и вполне съедобная.
У ребят в глазах ехидство:
— А почему же лось ею не позавтракал?
— В следующий раз позавтракает. Когда голоден будет.
Лицо у Юльки сияет. Пусть лучше ее лось съест, чем она свое уступит: не тощая, а вполне съедобная.
— Сюда! Сюда!!!
Еще кто-то кричит. Забыли про Юльку. На голос бросились. Вера кричала. Она вторую Сашину сандалетку возле кроличьей клетки нашла. Никак, кролики Сашей подзаправились: вот они, красноглазые, как смирно сидят, Сашу, наверное, переваривают.
Обступили клетку, смеются над Верой, а Вера свое твердит:
— Съели, съели…
Вдруг чувствуют, кто-то сзади лезет. Оглянулись — Саша.
— Куда лезешь, кто такой?
— Посмотреть… Саша я.
— Нет, ты не Саша.
— А кто же?
— Никто. Нет тебя.
— Как нет? А где же я?
— Сейчас узнаешь. Эй, Вера, где Саша?..
У всех ребят носы как носы: у кого пуговкой, у кого грушей — одним словом, нормальные, — а у Толи Дедушкина длинней всех. Как у сороки. Острый и любопытный. От любопытства, наверное, и длинный.
Беда Толе с носом. Едва в лагерь приехали, а нос уже командует: туда его сунь, сюда его сунь… Толька бы рад, да не всюду разрешается. Сунул было нос в одну дверь — нельзя: «Радиостудия, посторонним запрещается». Сунул в другую — «Умелые руки», одного не пускают, с вожатым приходи, а то без рук можешь остаться. Как будто Толя никогда не пилил, не строгал, не паял. Заглянул в третью дверь…
Вот с этой, третьей двери и начинается наш рассказ. Еще до того, как сунуть сюда свой нос, Толя уже знал — эта дверь самая удивительная. На ней были две таблички с надписями, на первой: «Тарелка супа», на второй: «Вход мальчикам и девочкам старше десяти лет строго воспрещается».
Толе Дедушкину еще не было десяти. Поэтому он смело пихнул дверь и очутился… на кухне. На кухне ли? Нос сказал «да», уши сказали «да», глаза тоже сказали «да», но именно им, глазам, Толя и не поверил. За плитой, у кастрюль и сковородок в белых колпаках и белых фартуках суетились его сверстники. Но как их сюда пустили, на кухню, в царство взрослых? Он хотел спросить об этом у кого-нибудь и не успел. Белые колпаки, увидев Толю, подняли похожие на клюшки поварешки и радостно загалдели:
— Суповик… Суповик… Суповик…
Толя Дедушкин на всякий случай оглянулся. Суповик? Где они видят суповика? И что это такое, суповик?
Из-за плиты во всем белом, с красной повязкой на рукаве, выплыла широкая, как плита, женщина и спросила:
— Как тебя зовут, суповик?
Толя понял: суповик — это он. Но что такое суповик?
Женщина, не дождавшись ответа, напялила на Толю колпак, надела фартук и подвела к столу:
— Здесь все, что надо для супа, — и стала поодаль, наблюдая за Толей.
— Кто это? — шепотом спросил Толя у соседа, строгавшего картошку.
— Тетя Катя, — шепотом ответил сосед, — шеф-повар кафе «Тарелка супа».
«А я… кто?» — хотел спросить Толя и прикусил язык. «Здесь все, что надо для супа», — сказала тетя Катя. Значит, суповик это тот, кто варит суп. То есть он, Толя Дедушкин. Но он никогда не был суповиком.
Его просто приняли за другого. Что же делать? Задать стрекача?
Другой бы на месте Толи так и сделал. Другой, но не Толя. Залезть на крышу и не спрыгнуть? Увидеть ежа и не схватить? Найти дупло с пчелами и не отведать меду? Страшно, но любопытно. А Толино любопытство всегда побеждало Толин страх. Победило и сейчас, удержав на кухне. Подумаешь, сварить суп. Будьте уверены, он сварит его. Сколько раз видел, как мама готовит. Сварит и посмотрит, что из этого выйдет. Ну-ка, где тут что? Ага, вода в кастрюле. На плиту ее. Пусть закипает. Это что, рис? В кастрюлю его. Так, а тут что, в мешочке? Круглое что-то. Черное и сморщенное. А, и разгадывать нечего: конечно же сушеная картошка. Вот только черная и сморщенная — отчего? От сушки. Почернела и сморщилась, когда впрок сушили. В кастрюлю ее. А для приправы… Для приправы туда же макарон пригоршню, корицы щепотку… Ну, кажется, все…
