От злости весь он надулся, нос побагровел, как у индюка, увидевшего красное.
Но все это не действовало: пану управляющему не раз доводилось сносить всякую хулу и насмешки, решил он и теперь не обращать внимания на издевку, а про себя подумал: «Ну, погоди, милая... когда я на твоей подружке женюсь... и заполучу ее денежки... увидишь, как я всех одурачил!» Пан управляющий забыл только, что даже в городе дураков вора сперва ловят, а потом уже вешают.
В одно прекрасное утро по всей деревне разнесся слух о проделках привидения. Говорили, будто женщина в белом прошла от приходского леса в сторону деревни, пересекла деревенскую площадь и исчезла где-то у кладбища.
Жена церковного служки заболела оттого, как она рассказывала, что привидение постучало к ним в окно, а когда муж подошел, чтобы взглянуть, кто бы это мог быть, то, якобы, отчетливо увидел белую фигуру с мертвым черепом. Привидение вроде бы усмехнулось и погрозило ему пальцем. Просто удивительно, как еще Влчек выдержал и не заболел, а жена его решила, что это за нею приходила смерть и что за день до конца года она умрет.
Батрак, который в ту ночь был за сторожа, тоже божился, что это было привидение и что вышло оно из приходского леса.
Стали припоминать, не было ли в лесу удавленника, но, ничего не вспомнив, решили, что, вероятно, когда-то кто-то закопал там клад, душа его не находит себе места и теперь ищет, кто бы снял с нее грех. Много было разных разговоров и толков, и все о привидении.
— Я в это не верю, — сказала Бара, когда Элшка в тот же день пришла к ней на лужайку в лес, где Якуб пас скот.
— Как бы там ни было, но я благодарна привидению, может, оно на несколько дней избавит меня от ненавистного гостя. Хотя он и написал дядюшке, что сейчас у них жатва, очень много дел и поэтому он не сможет прийти, но даю голову на отсечение, что он прослышал о привидении и испугался. Он страшный трус, а идти-то надо через приходский лес.
— Хоть бы его там придавило, чтобы он не являлся больше в Вестец. Лучше мне видеть вас в гробу, чем с этим плешивым перед алтарем, — сердилась Бара. — Не знаю, куда панна Пепинка свой ум девала, зачем она хочет принудить вас выйти за него замуж, она ведь добрая.
— Заботится, хочет, чтобы мне хорошо жилось, в этом вся причина, и я на тетушку не сержусь, но выйти за него замуж не могу, пусть со мной делают что угодно.
— И не смеете. Бог вас накажет, если дав слово пану Гинеку, вы его не сдержите. Знаете, как говорится, «клятву верности нарушишь, обречешь на муки душу».
— Я никогда, никогда ее не нарушу, даже если придется ждать много лет, —сказала Элшка, —а вот он... он... не забудет ли? В Праге столько красивых девушек, достойных его... Ах, Бара, если он меня забудет... я умру с горя! — И Элшка заплакала.
— Чудная вы, сами себя мучаете. Вчера вы мне рассказывали, какой хороший человек пан Гинек, как он вас любит, а сегодня уже сомневаетесь в нем.
Элшка утерла слезы, улыбнулась и, опустившись рядом с Барой на зеленую траву, сказала:
— Я ведь сомневалась только одно мгновенье... Я ему верю, как господу богу... Ах, если бы я была птичкой и могла бы полететь к нему со своей печалью!
Бара тут же вспомнила песню «Если б я была соловушкой», стала петь ее, но получалось невесело, и на половине она вдруг замолчала, словно чего-то испугалась, при этом щеки ее залились румянцем.
— Ты чего испугалась, почему перестала петь? — спросила ее Элшка, но Бара не отвечала и смотрела в сторону леса. — Бара, Бара, — с укором сказала Элшка, — ты все от меня скрываешь, а у меня нет тайной мысли, которой бы я с тобой не поделилась, это нехорошо с твоей стороны.
— Я и сама не знаю, что вам сказать, — ответила Бара.
— Почему ты сейчас испугалась, ведь ты же никого не боишься? Кто это был в лесу?
— Наверное, охотник, — уклонилась она от ответа.
— Но ведь ты же хорошо знаешь, кто это был, ты не зря испугалась... Может, это было привидение?
— Нет, нет, его бы я не испугалась, — громко рассмеялась Бара и хотела переменить разговор, но Элшка не давала уйти от него, пока, наконец, не спросила прямо, пошла бы она замуж за сына служки Йозефека, если бы он решил не быть священником.
Бара рассмеялась еще громче.
— Боже меня сохрани! — воскликнула она. — Его мать в первый же день приготовит мне змею на обед. Йозефек хороший парень, но нашей семье он не подойдет. Ни для стада, ни для плуга, ни веретено крутить он не годится. Разве только, чтобы поместить в рамочку да любоваться.
Элшка тоже посмеялась над своей догадкой и, немного погодя, откровенно спросила Бару:
— Значит, правда тебе никто не нравится?
— Послушайте, Элшка! — после краткого раздумья сказала Бара. — Прошлой осенью мне не раз случалось пасти стадо одной с Лишаем. У отца болела нога, он не мог на нее ступить. И вот однажды в полдень вижу я, как Рыжуха старосты и Березка Милостовичей, рассердившись, стали бодаться. Нельзя было допустить, чтобы они пришли в ярость, тогда они могли бы рога друг другу вывернуть. Схватила я ведро, бегу к реке за водой, чтобы охладить им головы. Возвращаюсь к стаду, а в это время из лесу выходит охотник и, видя, что коровы бодаются, хочет их разогнать. «Уходите, уходите отсюда! — кричу я ему.— Я их сама разгоню, как бы вас бык не заметил, он злой!»
Охотник повернулся ко мне, а бык уже смотрит на него. На счастье, коровы разбежались, как только я плеснула на них воды, а то бы охотнику туго пришлось. Долго я придерживала и успокаивала быка, отец и то едва справляется с ним, меня же бык слушается, когда я с ним строга.
Охотник спрятался в лесу за дерево и наблюдал. Когда же стадо опять принялось мирно пастись, он вышел на опушку леса, где я стояла, и спрашивает, кто я и как меня зовут. Я ответила ему. Он как-то странно посмотрел на меня, снял шляпу, поблагодарил за то, что я его защитила, и скрылся в лесу.
Видела я его потом много раз, но больше с ним ни словечком не обмолвилась, разве что когда, бывало, идет мимо и поздоровается со мной.
Зимою не раз подолгу стоял он на опушке леса, бродил у реки, в деревню захаживал. На Яна Крестителя утром, когда вы ушли домой, я стала помогать отцу выгонять стадо, вижу, он идет через луг к мостику. Подошел к тому месту, где мы с вами стояли, огляделся, затем спустился с мостика, полез в кусты, и я отчетливо видела, что он снял веночек, застрявший на вербе, и спрятал его под куртку. Минуту назад я заметила, как он шел низом вдоль леса. Сама не знаю, почему, но когда я вижу его, пугаюсь.
— И ты в самом деле никогда больше с ним не говорила?
— Только в тот раз, когда мы виделись впервые, и больше ни слова, — уверяла ее Бара.
— А ведь ты любишь его, да? — продолжала допытываться Элшка.
— Люблю... как и всякого хорошего человека, который не сделал мне ничего плохого.
— Но откуда ты знаешь, что он хороший, если ты с ним не говорила?
— Он наверняка не может быть плохим, это по глазам видно.
— Значит, он тебе нравится? — выспрашивала Элшка.
— В деревне есть парни и красивее, но, если правду сказать, ни один из них мне не нравится так, как он... Он мне часто снится.
— О чем человек думает, то ему и снится.
— Не всегда.
— Ну, скажи откровенно, если бы этот охотник сказал: «Бара, я беру тебя в жены», — ты бы согласилась?
— Что вы такое говорите, Элшка, он обо мне, наверное, никогда и не вспоминает, а тем более не думает про то, чтобы взять меня в жены... это все пустые разговоры и мечты... забудьте о них... Эй, эй, Рыжуха, ты куда полезла!.. Лишай, где тебя носит!.. Не видишь, что Рыжуха уже в березняке!— прервала Бара разговор и вскочила с мягкой травы, чтобы вернуть корову в стадо.
А потом всякий раз, когда Элшка хотела завести речь об охотнике, Бара уклонялась от разговора, переводя его на Гинека. Она знала, что это отвлечет Элшку от чего угодно.
Через несколько дней пан управляющий снова был у священника. Привидение не отпугнуло его. Пришел он, однако, днем.
В доме священника тоже говорили о привидении, и, хотя его преподобие не был суеверен, считалось все же, что тут дело не чисто, поскольку через два дня на третий между одиннадцатью и полуночью привидение появлялось, как утверждали люди, которым можно было верить. Кое к кому оно заглядывало в окна пустыми глазницами мертвеца и грозило пальцем. Все были так напуганы, что порог своего дома осмеливались переступить только самые отважные мужчины. Многие каялись в своих грехах, молились за упокой душ грешников в чистилище, одним словом, покаяние их было вызвано страхом перед смертью.
Несмотря на то что пан священник в своих проповедях часто говорил о вреде суеверий и ереси, никакого проку от этого не было.
Пан управляющий хотя и не признавался, но был так напуган, что на глазах у всех бледнел от страха, и, если бы не жадность, которая влекла его к хорошенькой невесте с богатым приданым, он больше бы не показался в доме священника. Теперь ему хотелось поскорее обрести уверенность в том, что намерения его осуществятся. Он поговорил с Пепинкой и паном священником и, располагая их заверениями, решил поговорить также с Элшкой, чтобы сразу по окончании жатвы отпраздновать свадьбу.
