Мы с жаром приняли это предложение, но поставили одно условие: обед должен быть приготовлен в печи, а не на примусе. С того дня мы ели из старого глиняного горшка, почерневшего от дыма и печной сажи. В этом горшке жена швейцара приносила нам мясо с картошкой. Но почему-то порции с каждым днем уменьшались, а аппетиты у нас не портились. Особенно любил поесть судья Альбаруд, коренной араб, потомственный бедуин. Уж если ему попадался самый большой кусок мяса, он не вставал из-за стола, пока не съедал все до последней крошки. Однажды мы попросили его оставить хоть что-нибудь для слуги. На это он ответил:
— Не беспокойтесь, аллах позаботится о нем, аллах не оставит ни одного угнетенного.
С этого дня мы стали называть нашего слугу не иначе, как «угнетенный».
«Эй, угнетенный, принеси-ка стакан воды!» или «Угнетенный, почисть ботинки!»
Наши друзья, слыша это странное имя, удивленно спрашивали:
— Среди вас есть угнетенный? И вы, судьи, оплот справедливости, миритесь с этим?
Судья Альбаруд с присущей ему находчивостью отвечал:
— Если б не было угнетения, к чему была бы справедливость?
Судья Альбаруд отправлялся на заседание самым ранним рейсовым автобусом, а возвращался — дневным. Он очень старался поскорее закончить заседание, чтобы успеть на этот автобус, так как следующий прибывал в Даманхор только в половине третьего. А это значит, что он мог опоздать на обед: не дай бог явиться к обеду последним! Я вместе с судьей Бандаром работал по уголовным делам. Мы тоже старались закончить свои заседания пораньше, чтобы опередить судью Альбаруда.
Однажды, увлеченные делом, мы совсем забыли об обеде. Швейцар взглянул на часы и, приблизившись к кафедре, шепнул:
— Горшок с едой уже давно дома. И господин Альбаруд тоже, наверное, там.
Мы переглянулись.
— От обеда, конечно, уже ничего не осталось, — с отчаянием прошептал судья Бандар. Потом он посмотрел в мою сторону и произнес с важностью: — Интересно знать мнение прокурора на этот счет?
— Обвинение полностью полагается на мнение суда, — ответил я.
Тогда судья Бандар встал и объявил перерыв до пяти часов. Он вышел из-за стола, снял красную судейскую накидку, а я свою — красно-зеленую прокурорскую, и, оставив папки с судебными делами в совещательной комнате, мы выскочили на улицу и побежали к автобусу, приговаривая:
— Не опоздать бы к обеду! Эх, неужели опоздаем?
* * *
Вот так мы и жили. Каждый день ели одну и ту же картошку, из того же глиняного горшка. Но однажды судья Бандар, вернувшись из Каира, куда он ездил навестить семью, обратился к нам с такими словами:
— Ну и жизнь у нас! Скоро мы разучимся отличать соленое от сладкого. Я рассказал жене о нашем кормильце-горшке. Так знаете, что она мне сказала: «Неужели у вас нет сковороды? Что может быть вкуснее картофеля, поджаренного на сковородке! Оставьте вы горшок, глупые люди, и попробуйте сковородку!»
— А где ее взять, эту сковородку? — в один голос воскликнули мы.
— Купить.
Судья Альбаруд вытащил из кармана серебряную монету и проговорил:
— Я не заплачу больше десяти курушей[15].
Мы заспорили, но в конце концов сошлись на том, что купим сковородку, если она стоит не дороже тридцати курушей.
О своем решении мы поспешили доложить швейцару суда. Он почесал затылок и в раздумье произнес:
— Медную сковородку за тридцать курушей? Нет, это невозможно. Сковородка должна стоить пятьдесят — шестьдесят курушей — не меньше!
— Но это сумасшествие! — сказали мы в один голос. — Шестьдесят курушей! Не надо нам сковородки, пусть остается горшок!
После этого мы отправились в суд и приступили каждый к своим обязанностям. Одно дело сменялось другим. Приговоры вылетали из уст судьи Бандара, как выстрелы из ружья.
Но вот началось слушание дела одного человека, который избил свою жену палкой, в результате чего ей требовался двадцатидневный курс больничного лечения. И только обвиняемый предстал перед судом, поднимается защитник и заявляет:
— Господа! Я готов защищать подсудимого.
А время подходило к обеду. Судья посмотрел на меня, и я прочитал в его глазах мысли, весьма похожие на мои собственные: «Вот так раз! Защитник, и в такое неудобное время! Ему что! Его обеду, наверное, не угрожает никакая опасность».
Бандар начал поспешно задавать вопросы подсудимому:
— Ваше имя?
— Мухаммед Абдульмугис Шамру.
Защитник сделал элегантный жест рукой и произнес:
— Да, господа! Его имя Шамру.
Судья листал страницы дела, разыскивая медицинское заключение, и одновременно продолжал задавать вопросы:
— Ваш возраст?
— Тридцать пять лет.
— Специальность?
— Мастер. Делаю медные сковородки.
Судья Бандар переменился на глазах — казалось, он сделался другим человеком. Отложив дело и повернувшись в сторону подсудимого, он с интересом стал всматриваться в него. Те же перемены произошли и с прокурором.
— Медные сковородки? В которых готовят пищу?
— Да. Впрочем, не только пищу. Все зависит от заказа клиента.
— Нас интересуют, например, сковородки, в которых жарят картофель.
— Можно и картошку, ваше превосходительство. А захотите — так и макароны, и пирожки, и вообще все, что в печке готовят.
— А теперь, братец, скажи правду. Но только правду! Могут эти медные сковородки вместить две порции картофеля и порцию мяса?
Тут в беседу вмешался прокурор:
— Нет, уж пусть эта сковородка будет побольше, чтобы в нее поместились три порции картофеля и полторы порции мяса… Ведь суд не должен забывать о доле слуги, о доле «угнетенного».
Судья согласился с замечанием обвинения:
— Вы правы. Будем ежедневно выделять пищу и для «угнетенного».
При этих словах лицо подсудимого просветлело, и он радостно произнес:
— Да здравствует справедливость! Их превосходительство судья все предусмотрел. Он сразу понял, что я угнетенный. Да здравствует справедливость!
Бедняга защитник был совсем сбит с толку: судья даже не спросил подсудимого, как и при каких обстоятельствах он бил свою жену. А подсудимый уже решил, что он оправдан, и собрался уходить. Но судья окликнул его, попросил подойти поближе и задал еще целый ряд вопросов.
— Какого размера должна быть упомянутая выше сковорода?
Адвокат стал поспешно перелистывать дело. Он смущенно тряс головой и наконец, не выдержав, встал и произнес:
— Господин председатель… Удар, как это было зафиксировано полицейским следователем, а также согласно показаниям потерпевшей, был нанесен длинной палкой, а вовсе не медной сковородкой!
— Спокойствие, господин защитник, спокойствие, — сказал судья и, обращаясь к обвиняемому, продолжал: — Можете ли вы нам рассказать подробнее о размерах сковородки?
— Все зависит от веса, — отвечал обвиняемый. — Маленькая сковородка весит три ратля[16], средняя — пять или шесть.
Тут я не выдержал и со своего прокурорского места обратился к подсудимому:
— Допустим, сковородка будет на шесть ратлей.
Судья присоединился к мнению прокурора:
— Вот именно: пусть сковородка будет на шесть ратлей.
Несчастный адвокат совсем потерял голову. Он растерянно переводил взгляд с судьи на прокурора, с прокурора на обвиняемого, стараясь хоть что-нибудь понять. Потом он снова начал торопливо переворачивать страницы дела, ерзая на стуле и бурча себе под нос: «Ведь я читал дело. Если бы я его не читал… Пусть судья назовет страницу, где имеется указание на сковородку. В следственных материалах она не упоминается, в медицинских показаниях — тоже. И от свидетелей я ни слова не слышал о сковородке. В конце концов с ума можно сойти…» Но он вынужден был ждать окончания допроса своего подзащитного. Потирая ладонью лоб, он старался сосредоточить все свое внимание, чтобы понять наконец, что происходит. А между тем судья продолжал задавать вопросы:
— Сколько стоит один ратль меди?
— Курушей пять — рыночная цена.
— Значит, сковородка среднего размера стоит приблизительно тридцать курушей?
— Да, приблизительно тридцать.
Когда был затронут вопрос о стоимости сковородки, швейцар суда стал внимательно следить за ходом дела. Услышав, что цена сковородки тридцать курушей, он заволновался и крикнул с места:
— Ваше превосходительство, вы думаете, он правду говорит?
Защитник обернулся. Он был поражен происходящим: какой-то швейцар и тот уже вник в суть вопроса. Судья, прокурор, обвиняемый, швейцар — все они спорят об этом деле, принимают в нем участие. И только он один ничего не понимает. А ведь он защитник, он так хорошо ознакомился со всеми деталями и даже подготовил меткие остроты, весьма уместные для этого дела. Предусмотрел все неожиданности, и вдруг…
