— Разве он не в гимназии?
— Нет, сегодня у них почему-то классы начинаются позднее, и он пошел на чердак позаняться с "Орликом" и "Красавчиком"; он скоро, скоро воротится.
Миша, действительно, скоро вернулся с чердака, и, узнав обо всем случившемся, в первую минуту хотел даже не идти в гимназию, а прямо бежать к содержателю цирка требовать уплаты жалованья Гаши, но затем, подумав, что хозяин со своей стороны тоже, пожалуй, прав, решил, что прежде, чем действовать, надо хорошенько все обдумать.
— Конечно, он не должен был бить тебя, но было бы лучше устроить так, чтобы он добровольно согласился выдать тебе расчет, возвращаться же к нему ты не должна ни под каким видом; не правда ли, мамочка? — добавил он, обратившись к матери.
— Совершенно верно, но согласится ли он отпустить Гашу? Ведь ее выход на сцену тоже заранее объявлен в афишах.
— Если он ее выгнал, значит, она ему не нужна.
— Это он мог сказать под влиянием минутного раздражения.
— Нет, Мария Ивановна, это не беда, — вмешалась Гаша; — запас напечатанных афиш кончается через двое суток, т. е. как раз накануне того дня, когда мы предполагали перекочевать в соседний город; заменить же меня может Люба, его младшая дочка; она это делает иногда ради забавы, хотя мать ее всегда этим очень возмущается, боясь, чтобы Люба не оборвалась с каната; но два то раза, уж верно, позволит… Меня заменить — как видите, можно, не то, что голубка "Коко", но в общем все-таки трудно… Что я буду делать? О, Господи, Боже, помоги мне!
Бедная девочка снова залилась горькими слезами; Миша облокотился к стене и задумался; несколько минут продолжалось общее молчание. В комнате царила полная тишина, нарушаемая только мерным стуком маятника висевших на стене часов.
— Гаша! — вскричал вдруг Миша, приложив палец к своему лбу, — я нашел способ все уладить.
Мария Ивановна и Гаша взглянули на него вопросительно и проговорили в один голос: "какой?"
— Я сейчас, после классов, пойду к твоему хозяину и предложу ему заменить больного "Коко", на остальные два представления, моим голубем; ведь в афише не сказано, какие он именно штуки будет проделывать.
— В афише только сказано: "занимательное представление голубка "Коко", а в чем именно заключается это занимательное представление, не обозначено, — подтвердила девочка.
— Прекрасно, но так как мой голубок, пожалуй, не послушает твоего хозяина, то мне придется выступить самому, но я соглашусь не иначе, как, во-первых, с разрешения мамы, а, во-вторых, с условием, чтобы хозяин после первого же представления выдал Гаше все ее жалованье целиком. Что ты на это скажешь, мамочка?
Мария Ивановна молча поцеловала его.
— Ты согласна, мамочка, не правда ли? — спросил Миша, ласкаясь к матери.
— Конечно, — отозвалась последняя; — не хочешь ли кушать? — добавила она, заметив, что Миша уже собирается уходить.
— Некогда, мамочка; боюсь опоздать в гимназию.
Переговоры Миши с содержателем цирка, господином Фриш, увенчались успехом; выслушав предложение мальчика выручить его на два последних представления своим голубком, вместо большого египетского голубя, г. Фриш пришел в восторг, сразу согласился выдать Гаше жалованье все целиком, и даже предложил вновь принять ее в число своей труппы.
— Нет, господин Фриш, Гаша слишком оскорблена вашей жестокостью, я заранее могу сказать, что она к вам не вернется.
— Скажите, пожалуйста, какая принцесса! Экая важность, что я чуть-чуть хлопнул ее по щеке… Другая бы даже, наверное и не заметила, — возразил господин Фриш.
— Трудно не заметить, когда щека посинела и вспухла.
— Ну, что-же из этого? Хотя бы…
Миша был возмущен, но он старался казаться покойным, боясь иначе навредить Гаше.
— Так, значит, я привезу моего голубя за час до начала представления? — сказал он после минутного молчания.
— Да, пожалуйста, не позже. Я также слыхал от Гаши, что, кроме ученого голубя, у вас еще есть дрессированный зайчик?
— Есть!
— Если бы вы привели и его, то я был бы вам искренно благодарен, потому что наш белый зайчик "Труся" за последнее время до того изменился, что часто не слушает меня и конфузит при публике, несмотря на то, что перед каждым представлением я с ним делаю повторения и угощаю его колотушками.
"Противный человек, самого бы тебя угостить колотушками", — подумал про себя Миша и затем сказал вслух слегка дрожащим голосом:
— Я своего "Красавчика" никогда не бил и не бью, а он меня всегда слушается.
— Так вы его принесете? — продолжал господин Фриш, — я за это вам заплачу отдельно.
— Благодарю; лично мне никакой платы не нужно, если я соглашаюсь привести сюда своих зверьков, то только ради того, чтобы заставить вас рассчитаться с Гашей; ведь иначе вы не отдадите ей жалованья?
— Конечно, жалованье будет передано вам только после представления, как мы условились, половина сегодня, другая завтра.
Миша, молча поклонился и уже хотел уходить, но господин Фриш удержал его.
— Одно слово — подождите; вы знаете, что вам нельзя выступить на сцену с вашими любимцами в гимназической форме.
— Ах, да, в самом деле… Я об этом не подумал… Впрочем, у меня есть матросский костюм, совсем новенький, раза два-три надетый; как вы думаете, подойдет ли он?
— Как нельзя больше; перед вашим выходом на сцену, я заявлю публике, что один маленький моряк будет иметь честь представить ей заморского голубя "Красавчика" и заморского зайчика "Орлика". Эффект получится полный.
— До свиданья, — сказал Миша, направляясь к выходу.
— Еще одно слово, — снова остановил его господин Фриш.
— Что прикажете?
— Послезавтра я уезжаю с моей труппой в соседний город; придется опять призвать плотников для разборки нашего цирка; но, как вам уже известно, здешние плотники так не ловки и не умелы, что снова могут поломать деревянные стропила, а потому не будете ли вы так любезны придти, когда для вас удобнее, сделать все это под вашим наблюдением, за что, конечно, не откажетесь взять плату; тут будет уже личный ваш труд…
Миша медлил с ответом; господин Фриш ему был крайне не симпатичен, а после его выходки с Гашей в особенности; в первую минуту он хотел отказаться, но мысль заработать лишний грош, который при их скудных средствах пойдет на пользу той же Гаше и избавит маму от лишнего сиденья над шитьем, заставила его согласиться.
— До свиданья, — сказал тогда господин Фриш, — я жду вас с вашими питомцами не позже половины шестого.
— Будьте покойны и надейтесь на мою аккуратность.
С этими словами Миша отправился домой.
Мария Ивановна и Гаша давно ожидали его; по выражению лица мальчика они сразу догадались, что дело улажено, и когда он вошел в комнату, то, так как он с утра ничего не ел, первым делом заставили его проглотить хоть несколько ложек похлебки, прежде чем начать рассказывать. Мише очень трудно было исполнить их требование; ему хотелось скорее все рассказать, — но он, тем не менее, все-таки повиновался.
— Шестую ложку похлебки вливаю в рот, не считая столько же кусков хлеба, — проговорил он, наконец, рассмеявшись, — а потому считаю себя вправе сделать перерыв, чтобы поделиться впечатлением. — И начал подробно рассказывать все то, что нам уже известно.
— Может быть, мне в самом деле, следует принять его предложение и вернуться, — сказала Гаша, когда рассказ был окончен.
— Тебе? Вернуться к нему?.. После того, что было?.. Нет, покуда я жива, я этого не допущу, — возразила Мария Ивановна. — Живи у нас; как мы ни бедны, но настолько хватит, чтобы прокормить тебя до тех пор, пока приищешь себе какое-нибудь более или менее подходящее место.
— Живи, живи у нас, — добавил Миша, — ты будешь моей маленькой сестричкой, будешь постоянно с мамой, а то она, бедная, скучает, когда я ухожу в гимназию… Ведь правда, мамочка, да?
— Конечно, правда, мой дружок; эти часы мне всегда кажутся длинными и тоскливыми… Теперь я буду довольна: у меня, кроме доброго, любимого сына, еще будет такая же дорогая, любимая дочка…
Гаша бросилась целовать свою благодетельницу.
— Ты теперь уже умеешь немного шить; будешь помогать мне; вдвоем работа пойдет у нас быстрее, следовательно, и заработок будет больше…
— О, конечно, дорогая Мария Ивановна, я буду помогать вам! Увидите, работа у нас с вами закипит… Это так весело… Так приятно; раньше я не имела никакого представления о работе, теперь же, благодаря вам, я готова просиживать за иголкою не только целый день, но и ночь…
— Ну, ну, не увлекайся! Этого никогда не будет…
— Почему?
— Потому, что я не позволю, — возразила Мария Ивановна почти строго.
— Но почему же, дорогая, почему вы мне этого не позволите?
