И Прапра тоже очень беспокоилась. Ей-то не приходилось ломать голову над тем, почему Ромашка так изменилась. Но от этого ей было не легче, а только ещё тяжелее — ведь она чувствовала себя виноватой. И поделиться ей было не с кем, кроме как с Фридрихом. Только ему одному она и рассказала, что случилось с Ромашкой.
— Фридрих, — заключила она свой рассказ, — ты ведь знаешь, я врать не люблю. Никто, кроме тебя, раньше не знал, что я гадаю на картах. Да никто меня об этом и не спрашивал. Вот мне и врать не приходилось. Ведь тайна — это не враньё? Как ты считаешь, Фридрих?
— Не враньё, — твёрдо сказал Фридрих.
— А теперь мне пришлось врать, Фридрих. Ромашка была сама не своя, так что уж пришлось мне соврать. А хуже всего, что теперь мне и дальше приходится врать, чтобы она не боялась. Я ей всё повторяю и повторяю, что с Лило и с ребёнком ничего не случится, а ведь карты-то показывают, что случится беда. А уж раз карты показывают, значит, правда…
— Правда? — переспросил Фридрих, недоверчиво покачав головой. Больше он ничего не сказал. Но Прапра очень удивил его вопрос: никогда ещё Фридрих не сомневался в том, что она говорила.
— Ты что же, картам не веришь?
Фридрих покраснел.
— Не знаю… — пробормотал он.
— Чего ты не знаешь, Фридрих? Ну-ка, скажи!
— Не знаю, правда ли это. Гаданье ведь всякое бывает…
Такое сложное рассуждение Прапра услыхала от Фридриха в первый раз. Она даже не нашлась что ответить. Два раза открывала рот, а слов не находила.
— Как же это так ты не веришь? — спросила она наконец.
А из-за живокости…
— Как так? При чём тут живокость?
— Хорошие были цветы, красивые. Сами в саду у нас выросли.
— Ах вот оно что! Ты цветы жалеешь. Да ведь я корешки взяла, чтобы ноги лечить.
— А не помогло…
Тут Прапра пришлось согласиться:
— Да, помочь-то не помогло, это правда…
— И заклинанье не помогло. А цветы все выкопали, — хмуро сказал Фридрих и поглядел на Прапра с горьким упрёком.
— Да ведь одно дело заклинанья и живокость, а другое — карты, — убеждала его Прапра. — Ведь когда я карты раскладываю, они мне сами показывают, что будет.
Но Фридрих продолжал сомневаться. Крутя свой чуб, он сказал в раздумье:
— С живокостью не сбылось, с заклинаньями не сбылось и с картами не сбудется.
И тут Прапра, к его удивлению, очень обрадовалась.
— Хоть бы ты оказался прав, Фридрих! Хоть бы ты оказался прав! — Но вдруг она опять помрачнела: — Я так боюсь, Фридрих, что это сбудется… Только бы Ромашка не заболела… Уж так она беспокоится!.. А во всём одна я виновата — зачем карты спрашивала? Да ещё вслух сама с собой разговаривала!..
На это Фридрих кивнул. И Прапра кивнула в ответ. Но согласия на этот раз у них не было.
И Ромашка осталась совсем одна со своими страхами. Ночью она, не смыкая глаз, всё думала, думала и никак не могла уснуть. Если б не драка с Гиной, она бы, может быть, с ней посоветовалась. Правда, они давно уже помирились, но дружба у них теперь была какая-то не такая, как раньше. Конечно, Ромашка никогда бы не нарушила обещания и не выдала ей, что Прапра гадает на картах, а так, словно между прочим, спросила бы: «Как ты думаешь, Гина, можно по этим картам, которыми мы в дурака играем, предсказать судьбу человека?» Да нет, так она тоже не могла бы спросить. Гина бы сразу догадалась: «А что, небось твоя Прапра гадает на картах?» Гина ведь хитроумная. Только бы посмеялась над старыми бабками да малыми детками, которые верят в колдовство, сказки и гадание.
Ромашка вздохнула и повернулась на другой бок. И тут вдруг ей вспомнился Старичок-Корешок, который здоровых хранит, а больных лечит. Тот самый Старичок-Корешок, который спас бы тогда Ромашкину маму, будь он здесь. Так ведь сказала Прапра. Если бы Ромашка могла хоть с кем-то поделиться!
Но она обещала Прапра… Стой! А про Старичка-Корешка разве она обещала? Ромашка даже села на постели. Нет, она же обещала Прапра никому ничего не говорить только про карты, а про Старичка-Корешка речи не было… Да, она помнит это совершенно точно. Значит, про Старичка-Корешка можно поговорить… Только с кем? С Гиной никак нельзя, а уж с мамой Лило и подавно.
И тут Ромашка вспомнила про Волчка. Ведь он её лучший друг. С ним-то она всё и обсудит!.. «Как же это я раньше про него не подумала?» — удивилась Ромашка.
Она положила голову на подушку и наконец-то уснула.
В саду у Прапра поспела смородина. Ромашка и Волчок собирали урожай. Сидя на корточках у куста, они обрывали маленькие красные грозди и складывали их в эмалированное ведёрко. Вот тут-то Ромашка и завела разговор про Старичка-Корешка. Много-много лет назад его выточили из корня, нарядили в жилет и панталоны по тогдашней моде, и с тех пор он живёт в старом доме на вершине горы, в Тюрингии. Он и сейчас там живёт — у двоюродного брата Прапра, старого Алоиза Посошка. Так Прапра говорит. Ромашка рассказала всё, что знала про Старичка-Корешка, а потом спросила:
— Как ты думаешь, он правда здоровых хранит, а больных лечит?
Волчок покачал головой:
— Это такая же сказка, как про ковёр-самолёт. Красивая выдумка. Но всё-таки не правда. Конечно, есть растения, которые лечат. Вот и твоя Прапра готовит из них всякие настои. Но волшебный Старичок-Корешок из корня, который сам лечит… нет, этого быть не может, уж точно не может!
— Жалко, — огорчилась Ромашка. — А как было бы хорошо!
— Конечно, хорошо, — согласился Волчок. — В сказках всегда всё хорошо. И красиво. Ведь тогда можно было бы засеять таким растением целое поле. На вершинах гор тоже есть поля. Ты сама говоришь, у них на горе там поле лаванды. А потом — в каждую семью по Старичку-Корешку, и всё в порядке. Не надо ни докторов, ни аптек, ни больниц. Все здоровы.
— И мне бы тогда не пришлось так бояться, — сказала Ромашка со вздохом.
— А чего ты боишься, Ромашка?
— Я тебе это расскажу. Только сперва поклянись, что ты никому на свете не скажешь…
— На меня ты можешь положиться, Ромашка, без всякой клятвы. Но если хочешь, то вот — я клянусь.
— Я боюсь за маму Лило. А вдруг она умрёт, когда родится малыш?
Волчок от изумления даже перестал обрывать смородину. И Ромашка тоже перестала.
— И как только тебе это пришло в голову? — спросил он. — И зачем ты такое выдумываешь, Ромашка?
Вид у Ромашки был виноватый.
— Может быть, потому… что у тебя и у меня так случилось. Прапра говорит, моя мама была красивая, добрая, и никогда бы она не умерла, если бы у нас тогда был Старичок-Корешок. Прапра положила бы его к ней в постель…
И тут Ромашка испугалась, что сказала гораздо больше, чем хотела.
Но Волчок покачал головой.
— Это ведь сказка, Ромашка, — сказал он. — Старичок-Корешок не может помочь, если кто заболеет. Ты это и сама понимаешь. Или, может, не понимаешь?
Ромашка почувствовала себя пристыжённой. Она немного подумала, потом сказала:
— Но ведь он и повредить не может, правда?
— Нет, повредить он не может, разве только если он старый и грязный и на нём много микробов. Тогда его, конечно, нельзя класть в постель…
— А если завернуть в чистый платок?
— Гм… Пожалуй, можно. Только зачем зря ломать голову? Ваш Старичок-Корешок так далеко — в Тюрингии, у Алоиза Посошка. И вообще всё это глупости. Ты ведь согласна, Ромашка?
— Согласна, — сказала Ромашка.
Но прозвучало это как-то не очень уверенно.
Лагерь, как узнала Ромашка на следующий день в школе, будет в этом году очень далеко — в Тюрингии. Это её заинтересовало. И вдруг она твёрдо решила: «Поеду в лагерь, а оттуда проберусь к прапрадедушке Алоизу и попрошу у него Старичка-Корешка. Может, он и вправду помогает! Расскажу прапрадедушке, зачем он нужен, и тогда он мне его обязательно отдаст. Только как же объяснить папе и Лило, почему я вдруг передумала и решила ехать?»
Но ей повезло. Лило сама завела об этом разговор, и Ромашке оставалось только согласиться. Лило так обрадовалась, что купила Ромашке самую красивую спортивную сумку, какую только нашла в магазине. Ромашке было немного стыдно, что она хитрит и скрывает от Лило, почему вдруг переменила решение. А когда отец подарил ей маленький кошелёчек, в котором лежали настоящие деньги, ей стало ещё стыднее.
Но всё-таки хорошо, что у неё теперь были деньги — она-то знала, на что они ей пригодятся.
А ещё очень радовался Волчок. Его третий класс объединили с Ромашкиным вторым в один пионеротряд.
— Два сапога пара, — дразнила их Гина. Она окончила четвёртый класс на одни пятёрки, и теперь её посылали совсем в другой лагерь. Ромашку это радовало. Уж кто-кто, а Гина наверняка бы заметила, что у них с Волчком какая-то тайна.
Всё складывалось словно нарочно, чтобы Ромашка могла осуществить свой замысел. А то бы, пожалуй, Старичок-Корешок так никогда и не вылез из своего старинного шкафа и эта книжка не была бы написана.
