– Да, мэм, – сказал Гомер. – Я тоже помню, что вы его положили здесь, когда помогали мне замешивать тесто.
И они стали сдвигать все пончики, чтобы поскорее найти этот драгоценный браслет.
Но его нигде не было!
А пончики продолжали скатываться по желобу с равномерностью часового механизма.
Браслета же никакого не было, хоть они обыскали все вокруг.
Шериф уже смотрел с подозрением на бедного Габби, но Гомер сказал:
– Не смотрите на него так, шериф. Он ничего не брал. Мистер Габби – мой друг.
И потом богатая леди сказала:
– Знаете что? Я предлагаю вознаграждение тому, кто найдет браслет. Сто долларов.
Его надо найти! Обязательно нужно!
– Не волнуйтесь, леди, – сказал шериф. – Я байду ваш нраслет... То есть я хотел сказать – найду ваш браслет.
– Господи! – простонал дядюшка Одиссей. – Мало мне этих пончиков, так вдобавок ко всему еще браслет бриллиантовый потерялся.
Мистер Габби попытался утешить его. Он сказал:
– Да вы не волнуйтесь, часа через два кончится тесто, и машина сама остановится.
Он вовремя увернулся, потому что разъяренный дядюшка Одиссей мог бы, наверное, убить его.
А потом, пока богатая леди воздевала руки к небу и говорила, что браслет должен найтись, обязательно должен; пока дядюшка Одиссей, стеная, представлял, что же будет, когда узнает Агнесса; пока шериф продолжал с подозрением взирать на мистера Габби, – словом, пока каждый занимался своим делом, Гомер тоже занялся своим: присел на стул и начал соображать.
И прежде чем еще двадцать пончиков скатились по желобу, он закричал не своим голосом:
– Слушайте! Я знаю, где браслет! Знаю!.. Он ведь лежал прямо тут на прилавке, ну... и его замесили в тесто. А потом... потом машина запихнула его прямо в пончик!
– Что? – сказала богатая леди сквозь слезы. – Наверное ты прав, мальчик... Да, может быть...
– О, будь я неладен, Гомер прав! – произнес шериф. А дядюшка Одиссей простонал:
– Что же делать? Выходит, нужно разломить все пончики, чтобы найти браслет?!
Сколько же это будет кусков?! Сколько крошек?! И что скажет Агнесса?..
– Нет, – сказал Гомер. – Мы ничего не будем разламывать. У меня есть вот какой план...
И они вместе с Габби взяли еще картон, взяли тушь и написали новые объявления.
Целых три. Одно они вывесили в витрине кафе, а из двух других с мистером Габби посередине получился новый сандвич, и этот сандвич вышел на улицу и стал ходить среди толпы.
Вот какие это были объявления:
СВЕЖИЕ ПОНЧИКИ!
Пара – 5 центов
Первый и последний раз в сезоне!
100 долларов награды тому,
кто найдет браслет внутри пончика.
Примечание: браслет необходимо вернуть.
И тогда... Тогда их начали покупать. Да что там покупать! Их брали нарасхват, эти пончики! И каждый старался купить как можно больше!..
Но это еще не все. Каждый покупатель просил также чашечку кофе, чтобы размочить пончик. А кто не покупал кофе, брали молоко или содовую воду.
Гомер, и дядюшка Одиссей, и шериф, и шофер Чарлз, и даже сама богатая леди прямо с ног сбились, продавая все это. А очередь ничуть не убывала.
Когда почти все пончики были проданы и осталось всего каких-нибудь двести – триста штук, раздался вдруг страшный крик:
– У меня! Вот он!..
Это кричал мальчишка-негр по имени Руперт Блек. Он купил всего один пончик, и вот пожалуйста вам! В руках у Руперта сверкал бриллиантовый браслет!
Ну что ж, Руперт ушел домой со ста долларами, остальные жители Сентерберга – с раздутыми от пончиков карманами и животами; богатая леди уехала со своим шофером и драгоценным браслетом, а Гомер дождался матери и тети Агнессы и тоже стал собираться в путь.
Уже стоя у дверей, он услышал, как мистер Габби сказал:
– Удивительный случай! Сколько лет работаю в торговле, а такого еще не встречал!
– Да, да, конечно, – с подозрением озираясь, проговорила тетя Агнесса, а дядюшка Одиссей быстро-быстро забормотал:
– Понимаешь, колечки из теста падают одно за другим на противень с горячим маслом, потом подрумяниваются с одной стороны, переворачиваются на другую...
Понимаешь? И готовые пончики выскакивают из желоба и прямо в ящик. Как часы.
Тик-так, тик-так... Тик – пончик, так – еще один... Понимаешь? Один за другим, один за другим...
Глава 4. ВОЛШЕБНЫЙ КЛУБОК
Той же осенью, во второй половине дня, Гомер снова был у своего дядюшки Одиссея.
Насвистывая себе под нос, Гомер плавно двигался по тротуару перед входом в кафе и сгребал в кучу опавшие сухие листья. При этом он никак не мог решить, что ему попросить у дядюшки Одиссея за свою работу – несколько монеток на кино или несколько пончиков на ужин.
Уже довольно внушительная, но аккуратная куча листьев возвышалась на обочине тротуара, и Гомеру оставалось только взять спички и поджечь ее, когда из-за угла выскочила машина шерифа и остановилась возле Гомера.
– Здрасьте, шериф! – закричал Гомер. – У вас есть спички?
– Конечно, – сказал шериф, вылезая из машины. – Ух какую шикарную лучу кистьев ты собрал... то есть я хотел сказать – кучу листьев. Мне очень нравится, когда они горят, и запах такой приятный... Всегда напоминает что-то...
Он чиркнул спичкой о кожаное сиденье своего автомобиля, бросил ее на кучу, и листья сразу начали дымиться.
– Да, – сказал Гомер, тоже впадая в лирическое настроение. – А мне горящие листья напоминают про футбол. Наверно, оттого, что мы всегда их сжигаем на нашем футбольном поле.
– А мне про ярмарку, – сказал шериф. – Кстати, она открывается через полторы недели. Я собираюсь опять выставить цыплят. Помнишь, прошлой осенью они взяли приз, мои белые леггорны... Ну ладно, я тороплюсь!
Шериф стряхнул пепел с рукава своего выходного костюма и снова сел в машину. Но проехал он всего до конца квартала, там опять вылез, поправил галстук и твердыми шагами взошел по ступенькам дома, где жила мисс Тервиллигер.
Любой в Сентерберге скажет вам, что мисс Тервиллигер – одна из наиболее уважаемых и известных жительниц этого городка. Она дает уроки вязания на дому, и нет, пожалуй, ни одной женщины в Сентерберге, которая за последние годы не овладела бы этим полезным ремеслом по методу самой мисс Тервиллигер. Все в городе уже давно привыкли к тому, что по воскресеньям, в праздники, а также на разных собраниях и митингах мисс Тервиллигер бывала всегда в одном и том же сине-желто-малиновом платье, которое она сама связала много лет назад, когда еще впервые вывесила объявление об уроках вязания. И если мисс Тервиллигер в этом платье из-за каких-нибудь причин отсутствовала в эти дни, то все в городе чувствовали себя неуютно, словно им чего-то не хватало.
Вы можете, чего доброго, подумать, что такое старое платье было уже очень поношенным и выглядело немодным? У кого-нибудь другого возможно, только не у мисс Тервиллигер! Сразу после церкви или после собрания в Женском клубе она переодевалась в простое бумажное платье, а свое знаменитое вешала на плечики и в шкаф – до следующего торжественного случая. А что касается моды, то н здесь мисс Тервиллигер всегда была на высоте. Если носили короткие платья, она распускала добрый кусок, но пряжу, конечно, сохраняла. А когда, через год или два, вновь побеждали длинные – мисс Тервиллигер тут же надвязывала до нужной длины.
Из всего сказанного выше уже можно было прийти к заключению, что мисс Тервиллигер являлась женщиной незаурядной; но если добавить ко всему этому, что слава о ее жареных цыплятах шагнула далеко за пределы Сентерберга, то сделается ясным как день, что такого человека должны были не только уважать, но и обожать.
И больше всех к этому были причастны шериф и дядя Гомера, но не Одиссей, разумеется, а другой – по имени Телемах.
Насколько помнил Гомер, шериф наносил визит мисс Тервиллигер по средам, а дядюшка Телемах по воскресеньям, и каждый из них получал право отведать в этот день прославленного жареного цыпленка «по-тервиллигеровски».
Ни для кого в городе не было секретом, что оба они – и шериф, и дядюшка Телемах – мечтают жениться на мисс Тервиллигер. И оба ей нравились. Но выбора она до сих пор никак не могла сделать...
Гомер вспомнил, что сегодня среда и, значит, у него есть еще одно дело. Поэтому он принялся ворошить горящую кучу листьев, чтоб она горела побыстрей, и когда огонь наконец потух, Гомер собрал остатки золы и помчался потом к дому дядюшки Телемаха.
Дядюшка Телемах жил совсем один в маленьком доме у железной дороги. Мать Гомера любила часто повторять, что это стыд и срам, что дядя Телик должен влачить одинокое существование, в то время как он мог бы составить счастье для многих женщин, в том числе и для той, фамилия которой тоже начинается на «Т». А тетя Агнесса обычно отвечала:
