Изредка к реке, тяжело дыша, подходит лисица. О её приближении всех оповещают сороки; их тревожная трескотня — верный сигнал об опасности. Заслышав сорок, остальные птицы взлетают на деревья, лоси выбегают из воды, кабаны выскакивают из укрытий.
Лисица не купается, только полакает воду и спешит назад, в нору, подальше от палящего солнца. До норы, перелетая с ветки на ветку и треща, её сопровождают сороки. Лисица скроется под корнями раскидистой ели, а сороки ещё долго сидят на ветвях и негодующе бормочут. Потом, успокоившись, вновь подлетают к реке и уже трещат раскатисто, победоносно, как бы говорят, что они прогнали непрошеную гостью и все могут возвращаться.
Ниже по течению реки, в самом конце кордона, — хозяйственные постройки бобров: плотина и хата. Перед плотиной — большой омут, заросший осокой, а к хате тянутся волоки — тропы, по которым бобры подтаскивают строительный материал и разные лакомства, вроде тонких осин. Вокруг омута пустынно — никто не решается подходить к владениям речного хозяина. Старый бобр свирепый, и зубы у него крепкие — легко «перепиливает» даже толстые деревья.
Степаныч с бобрами соседствует давно, с тех пор как на речку завезли пару молодых зверей. Вначале бобры боялись лесника — чуть заслышат его шаги, плюхаются в омут. Потом привыкли, стали и при нём вылезать из воды. Случалось, встанут на задние лапы, всматриваются, принюхиваются. А Степаныч посвистит им негромко — «свои, свои, не пугайтесь». Так и подружились. Теперь, когда Степаныч подходит к хате, бобры вообще не прячутся: сидят перед жилищем, грызут ветки, или чистят мех, или укрепляют плотину — в общем, занимаются своими делами как ни в чём не бывало.
Как-то в Сосновку прибежал Цыган: шерсть вздыблена, глаза ошалелые. С громким лаем пёс подбегал то к дому почтальонши, то к дому ветеринара тех, кого он лучше всех знал в деревне. Но Лиза накануне уехала в райцентр, а Костя находился в загоне для коров — осматривал телят. Все жители деревни были на сенокосе, только двое мальчишек бегали по улице запускали змея. Они-то и увидели Цыгана и подумали, что в деревню пришёл Степаныч, но потом заметили — лесник не появляется, а пёс с беспокойством носится от дома к дому. Мальчишки поняли, что на кордоне что-то случилось, и о своей догадке сообщили ветеринару.
Костя сел на велосипед и, сопровождаемый Цыганом, покатил к леснику. Ещё издали, подъезжая, он увидел, что у крыльца дома сидит… медведь. Бурый медведь, со сбитой шерстью и проплешинами, сидел, привалившись к срубу, и ревел. Завидев велосипедиста и собаку, медведь смолк, потом наклонил массивную голову, неуклюже повалился на бок и стал жалобно выть. Навстречу Косте вышел Степаныч.
— Вот с утра сидит. Выломал калитку и уселся. Пришёл за помощью. У него чего-то с задней лапой, всё её поджимает.
— Как же её осмотреть? — недоумённо спросил Костя. — Он же меня прибьёт.
— Раз сам пришёл, не тронет. Да и старый он, видать, людей встречал не раз. А я его ещё сладостями отвлеку. Сейчас помажу хлеб черничным вареньем.
Степаныч с Костей направились к дому, а Цыган стал из-за кустов негромко облаивать лохматого пришельца. Когда лесник с ветеринаром подошли к крыльцу, медведь перестал выть и задрал заднюю лапу — явно показывая, где у него нестерпимая боль. Меж «подушек» медвежьей стопы виднелась острая сосновая щепа.
— Видать, на лесосеке занозил, — сказал Степаныч. Потом намазал вареньем ломоть хлеба и протянул медведю, но тот на еду даже не взглянул. Отвернулся и закрыл глаза. Он как бы говорил: «Вылечите мне скорее лапу. Я всё стерплю, без всяких сладостей».
Костя подошёл к медведю, наклонился и потрогал раненую лапу. Медведь даже не шелохнулся. Резким движением Костя вытащил щепу и плеснул на рану йодом. Медведь открыл глаза, приподнялся и хотел лизнуть в руку своего спасителя, но Костя на всякий случай отошёл. Медведь глубоко вздохнул, протиснулся сквозь калитку и, прихрамывая, побрёл к лесу. Цыган проводил его громким лаем.
— Он всё понимает, — сказал Степаныч, когда медведь скрылся в чаще. Он очень умный… Вот говорят, он лапу сосёт — у него кожа на стопе сходит. А я заметил, прежде чем залечь в спячку, он ходит по морошке, топчется на ягоде, набивает себе сладкие лепёшки на лапах. А в берлоге сосёт. И вот как знает: долгая будет зима — больше топчется. Я по медведю определяю, какая будет зима. Он никогда не ошибается.
Это случилось во время войны, когда бомбили маленький городок. В том городке и бомбить-то было нечего — всего две-три асфальтированные улицы и несколько четырёхэтажных кирпичных домов; остальные — одноэтажные, большей частью деревянные, особенно на окраине, где к домам подступал лес. Ни заводов в том городке не было, ни институтов, ни театра, одна кастрюльная фабрика, техникум да клуб. А из воинских частей — только пожарная команда.
Но зато на окраине городка среди деревьев располагался небольшой зоосад, который создали школьники. В зоосаду было всё как в настоящем зоопарке: пруд, где обитали водоплавающие птицы — утки, гуси и лебеди; вольер с каменной изгородью — в нём паслись олени; два загона — один для семейства кабанов, другой для лосихи с лосёнком. Были и большие клетки, в которых содержались медведь, волк, лисица и всеобщая любимица — мартышка. И были огороженные сеткой вольеры с птицами, зайцами, ежами. Все горожане, и дети и взрослые, любили зоосад и считали его главной достопримечательностью своего городка.
Когда началась война, многие горожане ушли на фронт, остальных эвакуировали. Хотели вывезти и зоосад, но не успели — вагоны срочно понадобились для военной техники. Совсем оказались бы животные без присмотра, если бы не осталась в городке пожарная команда. Её оставили на случай пожаров при бомбёжке.
Пожарных было семь человек. Шесть из них постоянно дежурили в центре пустынного городка. Седьмой, пожилой, рыжебородый Кузьма Кузьмич, — около зоосада. Он-то и подкармливал животных.
Однажды на городок налетели немецкие самолёты. Заслышав их гул, животные попрятались кто куда. Водоплавающие — под кусты, животные в загонах — под навесы, обитавшие в клетках и вольерах в страхе притаились в углах. Только мартышка вдруг начала резвиться. Похоже, ей надоело безлюдье и тишина в зоосаду, и от нарастающего гула она ждала весёлых приключений. И даже когда на городок посыпались бомбы-»зажигалки» и одна из них, в облаке дыма, упала в зоосад, мартышка продолжала скакать по клетке. Ей явно нравилась эта дымящая штуковина — всё-таки какое-то развлечение. Кузьма Кузьмич потушил «зажигалку», а мартышке крикнул:
— Да угомонись ты, глупая! Страшное дело начинается, а ты веселишься!
На следующий день самолёты сбросили на городок разрывные бомбы. Их пронзительный свист и гулкие разрывы так напугали оленей и кабанов, что они в панике забегали по загонам, то и дело натыкаясь на изгороди. Их паника передалась животным в клетках, и те с воем стали метаться за железными прутьями. Мартышка забралась к потолку своей клетки и притихла.
И вдруг на берегу пруда появилась ослепительная вспышка, и воздух потряс невероятный грохот — посреди зоосада разорвалась большая бомба.
От взрыва погибли все птицы, в вольере рухнувший навес придавил оленей, клетку мартышки перевернуло и расплющило вместе с её обитательницей. Одни заграждения сломало, другие покорёжило. Медведь, лосиха и кабаны погибли, остальные животные, раненные и оглушённые, выбрались из-под обломков и побежали к лесу.
Среди оставшихся в живых был волк. Осколок только задел его переднюю лапу. Припадая на неё, он вбежал в лес и, напуганный взрывом, бежал весь оставшийся день, всё дальше и дальше удаляясь от городка. Когда стемнело, обессиленный, он упал под куст орешника и стал зализывать лапу.
Он попал в зоосад щенком и быстро приручился; бегал за школьниками, как собачонка, только хвостом не вилял. Больше других за ним ухаживала худая, темноглазая семиклассница Люба. Она кормила его, вычёсывала, лечила, приносила игрушки. То принесёт мяч, то гладко обструганную палку, которую можно было грызть, то верёвку с привязанной бумагой. Люба бегала с этой верёвкой и кричала:
— Серый, поймай бумажку!
И он догонял Любу, и иногда ему удавалось цапнуть бумагу.
Однажды они с Любой играли около клетки мартышки, и та вдруг завизжала и хотела царапнуть его. Но Люба успела отогнать мартышку, а ему сказала:
— Она просто испугалась тебя. Ведь ты всё-таки волк, а волков все боятся.
— Мой Серый такой смышлёный, — говорила Люба другим ученикам. — Я ему всё объясняю, и он понимает. Со зверёнышами вообще нужно разговаривать, тогда они вырастут умными.
Серый сильно привязался к Любе. От неё всегда приятно пахло, она не кричала на него, как некоторые мальчишки, и каждый день из дома приносила ему пряник.
