Увидев десятого, милиционер вздрогнул, двенадцатого — ахнул, четырнадцатого — схватился за кобуру, а там еще двое! Заикаться стал:
— Эт-то что? К-конкурс, кто больше посадит в машину?
— Дорогой товарищ! — сказал руководитель. — Сейчас тысяча москвичей и гостей столицы пришли в театр с желанием послушать наши песни. Мы торопимся на концерт, и мы обманули этого доброго шофера, чтобы не обманывать тысячу зрителей. Простите нас всех и отпустите!
— В ваших рассуждениях я понял одно: пытались обмануть государственную автоинспекцию! — сказал милиционер. — Вот за это шофер будет наказан!
Руководитель отчаялся: что делать? С тротуара глазели зеваки. Милиционер составлял акт. У ансамбля было одно оружие против законной власти милиционера — песня, и руководитель решил пустить это оружие в ход. Ансамбль выстроился по кромке тротуара. Как назло, ни одной милицейской песни в репертуаре — не предусмотрели.
— А-а, запевай нашу!
Желтый зайчик пляшет на окне.
Желтый зайчик улыбнулся мне.
Солнце спозаранку
Вышло на полянку,
Потому что лето на дворе.
Песня затрепетала над улицей, как флажок, и все росла, росла и превратилась в огромное, реющее полотнище. Не услышать, как трепещущее цветное полотнище вьется на ветру над улицей, мог лишь глухой или враг.
Позови нас, лето, за собой!
Ты — художник, лето, непростой.
У тебя три цвета,
У тебя три цвета —
Желтый цвет, зеленый, голубой.
Люди на тротуаре смеялись и аплодировали. Милиционер вышел на мостовую и поднял жезл. Когда улица покорно остановилась, милиционер дал знак водителю пустого автобуса подъехать к нему.
— К театру… отвезешь лауреатов премии московской милиции! До свидания, голосистые обманщики!
Они успели все-таки упросить милиционера простить шофера такси. Тютелька в тютельку прикатили в театр. С колес — прямо на сцену.
Папин брат рассказывал. В их колхозе неказистый парнишка получил орден Трудового Красного Знамени, а потом орден Ленина. Он незавидного роста, а работал — будь здоров!
Ребятам из деревни лестно пройти с ним по улицам райцентра. Только просили они: обязательно надень ордена. Сияние орденов освещало и их лица, украшало всех. А парнишка смущался.
И вот однажды в кинотеатре к ним подошел верзила и насмешливо сказал:
— Послушай-ка, голова на ножках! С отцовского пиджака ордена снял?
Парнишка беспомощно покраснел. И ребята растерялись. Выручила их пожилая билетерша, сердито сказав:
— Эх, дурында! Кабы ордена за рост давали, ты бы весь эмалированный ходил, блестел, как самовар. Орден-то не за рост, а за труд да за геройство дается.
Арсентьев толкнул Даянова, который торчал у двери, подслушивал, и тот с грохотом ввалился в директорский кабинет. Даянова пожалели — шишку на лбу набил, бедный ребенок, а Арсентьева погнали домой за родителями.
Несправедливо?
С Арсентьева как с гуся вода: пришел родитель, посидел с директором, поговорили. А Даянов к вечеру ходил уже с двумя шишками.
Справедливо?
Сложны пути справедливости.
Отшельник говорит: «Кошка, которую все гладят, хочет стать собакой, которую она боится».
Корреспонденту газеты понадобились для статьи на школьную тему абсолютно круглый отличник и не очень круглый. Юрку Камбарова из седьмого «А» и меня позвали в директорский кабинет.
Корреспондент, в общем, был ничего, не старый и не нудный. Он записал наши фамилии и захлопнул блокнот.
— Поговорим, так сказать, для души. Может, ты начнешь, Артем? Расскажи о себе!
— Пусть лучше Юрка поделится с вами, как добился замечательных успехов в учебе, — сказал я.
Корреспондент посмотрел на меня с интересом.
— Ты не очень любишь отличников?
— Ну-у, я могу любить или не любить человека, а отличник тоже человек.
— Как ты думаешь, почему девчонки учатся лучше мальчишек? Во все времена так было, и когда я учился в школе.
— Не знаю, лучше ли, — обиженно сказал Камбаров.
— Девчонки — зубрилы, — сказал я. — Мальчишки после уроков голубей гоняют, в футбол играют, в хоккей, а девчонки носами по учебникам водят. У них игры — считалки да вязалки! Да еще учителя к ним по-другому относятся — кого жалеют, кто слез побаивается — они же ревут от двоек…
— По-твоему, все успехи девчонок — от усидчивости? И неуспехи мальчишек — от непоседливости?
— Может быть, и так, — вяло сказал я, а потом вдруг вдохновился. — Смотрите, допустим, жизнь — океан! Взрослые плавают в этом океане, как танкеры, электроходы, лесовозы. А мальчишки — будто парусные корабли! По одной воде все плаваем, но по разным законам.
— А девчонки?
— А они — баржи и плоты…
— У берега плавают, по-мелкому, — солидно подтвердил Камбаров. Он, наверное, считал, что круглые только так и должны говорить для газеты.
— Ты тоже в океан не выплываешь, — сказал я. — Такой же зубрила! Поэтому и учишься лучше всех.
— Никто и тебе не мешает, — обиделся он. — Наоборот, все уговаривают: учись.
Я понемногу начал злиться.
— Слушай! — сказал я. — Вдруг случится такое: надо бегом доставить в штаб за три километра важное донесение. Ты на первом километре умрешь, никакие знания тебе не помогут!
— А ты добежишь?
— Я добегу, а ты нет! Выдохнешься!
— А я, прежде чем бежать, подумаю: нет ли другого решения…
— Чего ты рисуешься? Три дня будешь размышлять!.. Пока бежать уже не понадобится.
— Может, придумаю, что и правда, не понадобится бегать.
— Ты когда-нибудь голубя запускал с руки? Он царапается в ладонь, просится в небо, и ты его сердце чувствуешь — тук-тук! Или хотя бы воробья? В тебе есть любопытство? Ты пошел бы за бугор, просто так, взглянуть, что там, за ним? Из одного любопытства? Чего молчишь?
Он вздохнул:
— Пошел бы.
— Ха-ха, тебя твои пятерки не пустят. Они на тебе висят, как гири. Тебе хоть раз приходила мысль, что когда-нибудь можешь полететь на Марс и уже сейчас тебе надо закаляться, быть крепким? Чтобы до седьмого пота, чтобы волдыри были на руках? Куда тебе!.. Я согласен, ты прочитал на сто умных книг больше меня. Ну скажи, хоть грамм силы они тебе прибавили?
Он молчал.
— Должен же кто-то придумывать и строить звездолеты для таких здоровых, крепких, как ты, Артем! — подсказал Камбарову корреспондент. Наверное, в его планы не входило поражение круглого отличника. Камбаров от поддержки восстал.
— Ученые не из бегунов вырастают. Науку и технику, да и всю жизнь двигают вперед не мускулы, а головы…
Я и вовсе разозлился.
— Что ты хитришь? Хочешь стать примером для меня?
— В чем? — спросил корреспондент.
— Да ни в чем он не может стать! — вскричал я. — Он же на самом деле страшно завидует мне! Я умею гол забить, он не умеет. Я могу через любой забор перелезть, он в жизни к забору не подойдет: боится. Я двойку переживу как-нибудь, а для него это смерть. Ему нельзя заорать, засвистеть, побежать: отличник!
— Артем, а Юра умеет делать такое, что ты не умеешь?
— Нет, конечно!
— А когда ты стоишь у доски или когда контрольную пишете, ты не завидуешь ему?
— Ну, не очень.
— Но все же завидуешь, — сказал корреспондент удовлетворенно. — Как раз это мне и хотелось услышать в итоге спора. Хорошо, когда люди по-доброму завидуют друг другу. Это помогает им ставить себе честные оценки. Они гораздо важнее тех, которые стоят в классном журнале. Мало того, такая зависть двигает науку, литературу и вообще весь прогресс.
Я подумал, что корреспондент принялся уже писать свою умную статью.
«Люди, надо завидовать друг другу» — даже не знаю, какой знак в конце поставить — вопросительный или восклицательный.
Если мне на физкультуре скажут: «Артем, все прыгают в высоту на полтора метра, а ты не можешь!», — ну и что, чепуха! Если же скажут: «Ну что ты, даже Даянов прыгнул на полтора!», — тут я из кожи вылезу, но выпрыгну.
Человеку хотелось взлететь, как птице, — он поднялся в небо; хотелось плавать, как рыбе, — он вошел в море. Человеку хочется говорить с далекими звездами — он научится.
Мы научимся…
Марионетта на отрядном сборе заявляет нам:
— Что нее вы, ребята, выпадаете из общего строя! Оглянитесь вокруг: 7-й «А» — правофланговый, 7-й «В» — правофланговый!.. Не стыдно вам?
— А за какие дела они правофланговые?
— Вот тебе открытие — не знают! Во-первых, у них ни одного отстающего, во-вторых, они были первыми на смотре песни и строя, в-третьих, почти все участвуют в разных кружках и секциях…
