Знала — лишнее говорит, плохое. Да не всё ли теперь равно! Из кухни она отволокла чемодан в родительскую комнату, где стоял шкаф. Раскрыла дверцы, стала складывать костюмы, рубашки, носки — всё подряд. Валялась без дела пара синтетических здоровых мешков. В один затолкала Горино осеннее пальто и куртку, в другой шубу с шапкой. Она трудилась тупо и тщательно, как робот.
— Ты чего делаешь? — удивился Ваня. — Во даёт, психически больная!
— Слушай, иди ты… в футбол поиграй! Без тебя не разберутся…
Ванька молча повернулся на каблуках. Уж что другое, а обижаться он умел. Впрочем, тут же Стелла услышала, как в прихожей стукнул об пол мячик.
Гора молча сидел на стуле. Взгляд непонятный — не то недобрый, не то ещё какой-то. Такого взгляда она не знала. Но едва только Ваня хлопнул дверью, он сказал с обидой:
— Я не просил меня так собирать — до последней мелочи… Это тебе мама, да?… Впрочем, вы, видимо, правы.
Просто невероятно, как быстро всё рушится.
Между тем печальная и глупая комедия продолжалась: Нина плюнула на своё «собрание», не выдержала.
Она сразу увидела всё: и синтетические пузатые мешки, и два чемодана, и шкаф с вывернутым нутром.
— Правильно, Георгий, молодец! Лишний раз не приезжать — время не терять. Одобряю!
— Оставь комедию! — не то проскрипел, не то прокричал Гора.
Ведь и она не знала, что это была Стеллина затея — так собирать. Затея, кстати, тоже не по умыслу. Но теперь уж объяснять было поздно — понеслось-поехало!
А Гора и Нина начали ссориться. Стелла ни разу не слышала, как они ссорятся. И оттого ей сделалось особенно как-то неприятно. Словно они сдерживались, сдерживались много лет, а теперь вот решили отвести душу.
Она была девочка из так называемой «хорошей семьи», не умела по-настоящему грубить родителям и вообще взрослым. В полной растерянности она сидела на корточках над какой-то полуупакованной Гориной майкой. Она даже представить не могла, как же всё это рушится быстро. И суть была не в словах, которыми они угощали друг друга. От типов, которые курят у школы, в десять раз хуже можно услышать. Но тон — жесткий, чужой. Уверена была Стелла: ни отец, ни мать таким тоном даже с последним грубияном не стали бы говорить, который в троллейбусе прётся по чужим ногам и сумкам.
Порыв злой печали, как ветер, подхватил её. И, совсем не думая, хорошо она говорит или плохо, Стелла крикнула:
— Да погодите же вы! Дайте я хотя бы уйду!
Секунду оба молчали: с раскрытыми глазами и — даже показалось Стелле — с раскрытыми ртами… как рыбы, мгновенно выброшенные из воды. Потом Нина взяла себя в руки:
— Да, ступай. Я сама соберу.
А Гора так ничего и не смог сказать.
Она пошла в свою комнату, села на диванчик, который верно служил ей как для приёма гостей, так и для спанья, и в душе своей принялась стыдить родителей. Она всё время такие удачные придумывала слова, что если б их каким-то образом записать, то получилась бы хорошая обвинительная речь — детей против взрослых. (А нужна ли такая речь? Последнее время всё чаще приходится думать, что нужна.)
Но нет устройств записывать человеческие мысли. Стеллины слова вылетали беззвучно, вылетали и гасли, как огни в небе. И только оставалась в душе одна горечь.
Да и чего там записывать? Подумаешь, какие ценные мысли. Подумаешь — Львица Николаевна Толстая!
Эта прямо-таки с неба свалившаяся сердитая шутка заставила её улыбнуться. И от улыбки, как часто бывает в таких положениях, словно бы открылась закрытая гноем рана и полилась кровь. Так больно стало и чисто. И она поняла… Она сейчас всё ругала и ругала родителей, но они оставались именно её родителями. Казалось: вот ругну построже и они… исправятся.
Но по правде, никакие слова не помогут. Хоть плачь, хоть скачь, хоть пляши, хоть кол на голове теши, не будет старой жизни!
Сумерки заглянули в окно. А Стелле казалось, это лишь вокруг неё сползлись они, темные тени. И хотелось ещё сильнее угнуться, ещё крепче положить голову на ладони.
Постучали в дверь. Как-то нелепо было говорить: «Войдите». Гора понял её.
— Ну, прощай, Стрелка…
Стоял в плаще, в шляпе, хотя погода совсем этого не требовала. Наверно, они уже не умещались ни в каких мешках и чемоданах.
Стелла поднялась, взяла из Гориных рук клетчатую сумку на «молнии». Её всегда называли «вояжная». Вот тебе и вояжная!
Гора не сопротивлялся, ничего не сказал.
Мать смотрела на них, присев на краешек стола в кухне. Курила.
— Будь здорова, Нина.
— Счастливого пути!
Они вышли к лифту. Секунды как будто совсем не отсчитывались. Когда Стелла взяла клетчатую сумку, она — да, в общем-то, неизвестно что, глупость, — она надеялась ещё несколько минут побыть с ним вместе. Но это уже прекратилось — их семья. И теперь они по глупости своей должны были в течение нескольких минут просто «вести себя прилично».
Гора улыбнулся. Улыбка его разваливалась буквально на глазах!
Наконец лифт приехал на нижний этаж. Стелла снова взяла клетчатую сумку: уж до автобуса придётся… Почувствовала стыд от этой мысли.
— Ну всё, прощай, Стрелка.
На улице его ждало такси. Чемоданы и мешки Гора положил в багажник, а сумку взял с собой. Словно бы не хотел расставаться со Стеллой. Хотя это всё ерунда!
Оглянулся в, заднее окошко. Теперь улыбка у него получилась без всяких развалин… Бросил шляпу на сиденье…
Откуда-то вынырнул Ванька, красный, как флаг:
— Чего? Уехал, да?.. Ничтяк, скоро приедет.
Оттолкнула нелюбимую физику (даже закрывать было лень) — глядь, а на спально-гостевом диване сидит Ванька.
У него не было своей комнаты, у него был свой угол в столовой. И по вечерам он часто пробирался к Стелле. А что ему оставалось делать? К ребятам ходить — Нина не разрешает, поздно. К себе приглашать — некуда, особенно вечером. А по телефону он разговаривать не любил (были в нём задатки настоящего мужчины).
Не успела Стелла воздуху свежего вдохнуть, Ванька уже начал просвещать её по футболу.
Он говорил серьёзно, он много понимал в этом деле… А может, и не очень много пока. Но чувствовала Стелла: он будет понимать. И не раз уже она собиралась поговорить с Горой. Ведь в наше время чего только люди не придумывают, каких только профессий. Так пусть Ваня будет футболист, раз хочет.
А то занесёт в какую-нибудь астрономию — всю жизнь мыкаться. Вон телескоп стоит-стоит на даче — Ванька туда хоть бы раз заглянул.
И что удачно: от них довольно-таки недалеко школа со спортивным уклоном. Но уж очень она ясно себе представляла, как взовьётся Гора.
На словах-то он будет острить и ехидничать, но в душе именно взовьётся: «Что?! Что такое?! Он, понимаете ли, ведущий конструктор, его отец, Ванькин дед, играл в симфоническом оркестре, а сын футболист?!»
Гора многого не понимал.
Да и Ванька не понимает. Когда человеку доставляет удовольствие делать зарядку, это редкий человек — разве нет? Причём человек — не какая-нибудь полнеющая тётка, которой это надо позарез, а ученик второго класса. Таких второклассников-то днём с огнём поискать.
Но Стелла всегда боялась объяснять брату про его талант, а главное, про школу с уклоном, потому что он уж если что себе вобьёт, не выколотишь.
И в результате Стелла ни Ваньке ничего не объяснила, ни Горе. А теперь…
В первые дни после Гориного — как тут сказать-то? — отъезда, что ли? Ну, пусть отъезда… В общем, в первые дни Ванька такой весёлый был — отдыхал от воспитаний. Хлебнёшь ты, Ванечка, чего Машка Кучаева хлебнула и чего я хлебнула… Вот смотрю на тебя и не знаю, лучше сейчас сказать или ещё потянуть.
— Эй! Ты спишь?
Она вздрогнула:
— Почему? Ничего я не сплю.
— А сама уставилась на меня, как будто русалка.
— Что-что-о?
— Ну, как будто я утопленник. Или как будто ты утопленница.
— Ну тебя, Ванька!
А подумала другое: он хотя и футболист, но очень чуткий. И это, кстати, совершенно устарелый взгляд, что все спортсмены тупые!
Но почему вдруг русалка? Наверно, кино какое-нибудь смотрел.
А Ваня всё продолжал подозрительно на неё щуриться. Чует!
Из тяжёлого положения её спасла Нина. Она вошла и сказала приветливо, так заметно приветливо, как воспитательница продлённой группы:
— Ребята! Ужинать.
Ванька не знал, в чём дело. Но фальшь он услышал и потому обиделся. Это у него любимое занятие — обидеться. Как бы отгородиться. А там разберёмся.
Стелла, чтоб не произошло ещё одной грустной комедии, как можно скорей и как можно радостней воскликнула… да, прямо-таки воскликнула:
— Спасибо, Ниночка! Сейчас идём!
Такое получилось ненатуральное счастье, что хоть по телевизору показывай. Ванька оставил на время свою обиду, перевёл служебно-розыскные глаза с Нины на Стеллу и обратно:
