Ознакомительная версия.
— Теоретически! А на практике вы каждый вечер ходатайствуете за тех, кто должен ходить в театр утром.
Все в театре разговаривали с Иваном Максимовичем «на равных». И не потому, что позволяли это себе, а потому, что к этому располагали характер директора, и его лицо, и его неуклюжая, застенчивая походка. Но непосредственней и резче других высказывалась Валентина Степановна, поскольку пришла в театр с ним вместе, лет двадцать тому назад. И еще потому, что она всех убеждала: «Вот увидите: когда он уйдет на пенсию, все кончится!»
Члены худсовета посочувствовали Тонечке Гориловской: на этот раз ей не придется работать с автором над текстом произведения, что она очень любила делать. И, расходясь, поздравили Костю Чичкуна с хорошей идеей.
— Это не я. Это товарищи, — с мрачным видом ответил довольный Костя.
Иван Максимович попросил задержаться главного режиссера, Костю и Зину.
— Сейчас позвоним в Москву и узнаем насчет молодых режиссеров!
— Лучше пригласить совсем молодого, — сказал Николай Николаевич, задумчиво проверяя и поправляя свои манжеты. — Какого-нибудь дипломника!
— Таким легче будет руководить, — шепнула Зина сидевшему рядом Косте.
— Мы попросим помощи у Терешкиной из министерства, — сказал Иван Максимович и набрал номер междугородной.
— Терешкина из министерства!… - с иронией произнес Николай Николаевич.
Зина вскочила со стула:
— Вы знаете Сусанну Романовну?
— Я столько слышал о ней, что, кажется, узнаю, если встречу на улице.
— Если встретите, передайте ей от меня привет!
— Вершит судьбы детского театра?
— Она не вершит. Она помогает…
— Терешкина нам помо-ожет! — мрачно подтвердил Костя Чичкун. — Она лю-убит нам помогать! — Взглянув на часы, Костя добавил: — Сейчас, правда, обеденное время…
— Она не обедает, — сказал Иван Максимович. Сусанна Романовна оказалась на месте.
Когда Иван Максимович изложил ей просьбу театра, она воскликнула:
— Вы как раз вовремя позвонили!
— В обеденный перерыв?
— Я не шучу. Есть один замечательный парень, Андрей Лагутин!… Он ставил «Ромео». Это было его дипломной работой.
— Дипломник? То, чего хочет Николай Николаевич!
— Вот видите… Вы как раз вовремя позвонили. За Андрея дерутся!
Иван Максимович не часто обращался к Терешкиной. Но когда бы он это ни делал, она обязательно восклицала: «Вы как раз вовремя позвонили!» Создавалось впечатление, что Сусанна Романовна сидела и ждала его звонков, стараясь заранее предугадать, что именно понадобится его театру.
— У Андрея есть, правда, одно небольшое условие…
— Наверное, квартира, а? Этого нет. Вы попросите его не настаивать на квартире.
— Он может спать в вестибюле. Или у вас в кабинете. Это его не волнует. Но есть одно условие, которое я прошу выполнить. Он сам вам все объяснит.
— Ну, если министерство нас просит…
— Это я прошу.
— Тем более!
Повесив трубку, Иван Максимович торжественно сообщил:
— Есть режиссер. И как раз дипломник! Терешкина пришлет его. Она просила нас выполнить одно его небольшое условие. Мы выполним, а?
Николай Николаевич нервно поправил манжеты.
— Начинающий режиссер с условием? Мы, помнится, начинали не с условий, а с благодарности за то, что нас приглашали.
— Мы не знаем, с чего начнет он, — сказала Зина. — Иван Максимович разговаривал с Сусанной Романовной…
— А что она еще о нем сообщила? — пропустив мимо ушей Зинину фразу, обратился к директору Николай Николаевич.
— Сказала: «Замечательный парень!»
— Исчерпывающая характеристика для режиссера!..
* * *
Валентина Степановна поставила на стол в кабинете директора тарелку с бутербродами, вазу с пирожными и три бутылки нарзана. Увидев это, Николай Николаевич стал нервно поправлять манжеты, которые были в полном порядке. В общении с ними всегда проявлялось его настроение.
— Ну, непедагогично же, право, — обратился он к заведующей педагогической частью. — Он ведь не в буфет приходит, а в театр. Детство какое-то!…
— А вдруг он голодный? — сказал Иван Максимович. — С дороги-то! Это я попросил Валентину Степановну…
— Цветы, бутерброды, шампанское — все это после премьеры, мои дорогие! Если она, разумеется, будет успешной. А такие авансы… Вообще, Иван Максимович, я бы хотел вновь подчеркнуть: не мы должны быть счастливы, что он приезжает, а он должен быть благодарен, что его пригласили. Кто из великих начинал с Шекспира? Даже не припомню. По-моему, просто никто.
В этот момент в комнату ворвалась Зина.
— Встретили! — воскликнула она. — Тут все в порядке? Действительно, замечательный парень!
— Ну вот!… - Николай Николаевич безнадежно махнул рукой и сел на стул, небрежно положив ногу на ногу, а голову устало откинув назад. Он приготовился к встрече.
— Представляете себе, — продолжала Зина, — он всем восторгается!
— Лакировщик, что ли? — пошутил Николай Николаевич.
— Лакировщики — фальшивые люди. А он от всего сердца! И вокзал ему наш очень понравился, и то, что мы его встретили… «Как, говорит, это все замечательно!» В данный момент восторгается рыбами.
Вообще-то восторженные натуры раздражали Зину тем, что искажали порой истинные события жизни, как бы «подгоняли» их под свое восприятие. Но молодой режиссер не раздражал ее. Наоборот, по дороге от вокзала до театра он все время как бы обострял восприятие Зины: заставлял ее радоваться тому, чего она по привычке давно уже просто не замечала. На пороге появился Андрей Лагутин. Он был с чемоданчиком, в свитере и кедах.
Взглянув на его лицо, не часто улыбавшаяся Валентина Степановна улыбнулась. И Иван Максимович улыбнулся. Лицо было доверчивое и приветливое.
— Здравствуйте, я приехал, — сказал Андрей.
Какое-то мгновение все молчали, предоставляя первое слово для ответа Николаю Николаевичу. Но так как он медлил, Зина воскликнула:
— Мы вас так ждали! Знакомьтесь, пожалуйста…
Понимая, что в присутствии Зины паузы очень опасны, Николай Николаевич встал и первым протянул руку. Представившись, он сказал:
— Я слышал, вам у нас нравится?
— Очень! — ответил Андрей. — Со мною в купе ехали трое мужчин. Самый молодой из них был не моложе пятидесяти лет. Но все они говорили: «Наш ТЮЗ!» Это замечательно! Я был горд, что меня сюда пригласили.
— Наш город славится металлургическим заводом, курортом, на котором лечатся от ревматизма, и ТЮЗом, — сообщил Иван Максимович.
— Я уверен, что серьезный экзамен, который вам предстоит, вы выдержите. С нашей помощью, разумеется, — опять вступил в разговор Николай Николаевич.
— Все экзамены он уже сдал в институте, — сказала Зина.
Костя, стоявший за спиной у Андрея, посмотрел на нее выразительным взглядом одного из своих персонажей. Зина и сама понимала, что первая встреча должна быть бесконфликтной и радостной. «Не удержалась!» — с досадой подумала она.
— Первый спектакль — всегда экзамен, — сказал Андрей. — Что такого? Я понимаю.
Валентина Степановна жестом гостеприимной хозяйки указала на тарелку и вазу.
— Именно Николай Николаевич предложил, чтобы молодой режиссер ставил этот спектакль, — сообщил Иван Максимович. — Правда ведь?
— Правда, — сказала Зина.
— Мне повезло! — воскликнул Андрей и взял бутерброд. Одобренный директором, Патов налил себе немного нарзана, сделал один глоток и, держа стакан в руке, начал:
— Я много думал об этой трагедии. И раньше и сейчас, зная, что должен буду, как старший товарищ, время от времени протягивать вам руку помощи!
— Он заранее уверен, что Андрей будет тонуть? — прошептала Зина в Костино ухо. Готовность броситься на защиту доверчивости и доброты не покидала ее ни на минуту.
Андрей принялся за второй бутерброд.
— И вот интересно, — продолжал Николай Николаевич, — эта повесть, которой нет «печальнее на свете», была известна задолго до Шекспира. Он-то создал ее в… — Патов запнулся.
— Примерно в 1595 году, — подсказал Андрей.
— Было два варианта. Они отличались друг от друга… ну, допустим, — чтобы всем здесь было понятно! — как «Ганц Кюхельгартен» Николая Васильевича Гоголя от его же «Ревизора» или «Мертвых душ». Как фельетоны Антоши Чехонте от творений Антона Павловича Чехова!
Великих Николай Николаевич всегда называл по имени-отчеству.
— Как видим, даже гении не сразу находили себя. И почти всегда рядом были проводники, которые помогали им отыскать дорогу.
— Кажется, он хочет, чтобы Андрей написал «Ревизора» с его помощью, — шепнула Зина в Костино ухо.
— Лишь бы получился «Ревизор»! — ответил ей Костя.
— И вот интересно, — продолжал Патов, — если сейчас в одной пьесе сын не уважает отца и в другой не уважает, авторов обвиняют в отсутствии оригинальности. А то и в плагиате! Раньше же, в эпоху Возрождения, например, традиционность сюжета считалась большим достоинством. Как вам кажется?… Простите, не знаю вашего отчества!
Ознакомительная версия.
