Ознакомительная версия.
– …Вы действительно летите в Москву и можете захватить моё письмо? – папа ужасно громко всегда говорит по телефону, его слышно, даже когда в ванной включен душ. – Сейчас приеду! Третий микрорайон…
Папа бросился к своему письменному столу. Вытащил большой голубой конверт, сунул туда листочки статьи, торопливо отобрал фотографии. Заклеил конверт и надписал: «Москва, в редакцию газеты „Правда”».
– Скоро вернусь, – бросил он маме. – Одна ничего не делай, полежи пока, отдохни.
Мы ждали папу весь день. Сначала мама говорила, что последнее время в городе транспорт ходит просто ужасно. Часами нужно ждать автобуса. Потом начала выглядывать в окно, без толку звонила по записанному папой номеру в третьем микрорайоне. Наконец не выдержала и набрала номер дяди Вовы.
Так в нашу дверь никто не звонил. Все знали, что мама вздрагивает от резких звуков. Из-за этого папа где-то достал импортный звонок с мелодичной птичьей трелью. Но сейчас даже птичья трель звучала резко и отрывисто. Мама осторожно подошла к двери, заглянула в глазок. Никогда не думала, что в одну секунду можно так побледнеть.
– Марго, – зашептала мама, – иди в комнату. И не в свою, а в нашу с папой. Залезь под кровать. Забейся в самый дальний уголок. Опусти на кровати пониже покрывало. И что бы сейчас ни случилось – слышишь, что бы ни случилось, – не выглядывай. Иди, – мама сильно толкнула меня в спину.
В дверь звонили и звонили, а мама без конца набирала по телефону две цифры.
– Господи, – в отчаянии шептала она, – как может быть в милиции занят телефон?
Раздался треск. В прихожей что-то рухнуло на пол. Паркет заскрипел под тяжёлыми шагами.
– Что вам нужно? Я вызвала милицию, уходите! – дрожал мамин голос.
Я не затыкала уши, не опускала покрывало. Слышала, как кричит мама:
– Пожалуйста, уходите! Мы уезжаем, послезавтра нас уже здесь не будет. Умоляю вас, уходите!
Вокруг маминых ног сомкнулось кольцо грязных ботинок. Мама очень тихо шептала:
– Пожалуйста… Умоляю…
Вдруг около грубых ботинок возникли коричневые туфли дяди Вовы. И я услышала, как он старательно выговаривает азербайджанские слова:
– Ребята! Бегите! Сюда идет патруль. Я их по дороге встретил. Десять солдат с автоматами, резиновыми дубинками. А с этой эрмяни я сам разберусь!
Раздался топот, ботинки исчезли. И скоро на их месте появились четыре пары кирзовых сапог:
– Били они тебя? Мы их найдём, слышишь, из-под земли достанем! Денис, Сергей, живо за ними! Иван, срочно звони в скорую. Скажи, если опоздают, перед комендантом будут отвечать. Мать, не умирай!..
– Там, под кроватью, Марго… – прошептала мама.
Мне до сих пор никогда ещё не делали успокаивающих уколов. От них в голове страшная каша. Всё кружится перед глазами, и хочется спать. Это дядя Вова попросил врача мне укол сделать, как только маме стало чуть-чуть лучше. И всё потому, что я не плакала, не дрожала от страха, не кричала. Просто сидела около кровати, держала маму за руку и не слышала, что мне говорили.
Проснувшись, я встала с дивана, на цыпочках подошла к маминой кровати. На несколько секунд задержала дыхание, чтобы услышать мамино. За окном было уже светло. Значит, сегодня уже завтра. Я тихо пошла на кухню.
– Я не верю, это ошибка, – донёсся до меня голос дяди Алика.
Я остановилась, прислушалась.
– Нет, Алик, я сам всё проверил. Это был он, – дядя Вова споткнулся, – Гаврош. Случайно всё выяснилось. На его глазах старика-армянина избивали. Гарик за него вступился. А они его… насмерть. Вот, смотри. Этот конверт старушка потом подобрала. Видишь: статья, мои фотографии. Не успел Гаврош их передать…
Я тихо начала пятиться обратно в комнату. Подошла к маминой кровати, села рядом, взяла ее за руку.
12
Дядя Вова с дядей Аликом упаковывали вещи. Мама неподвижно сидела на диване и твердила, что самое главное – уложить в чемоданы все мои тёплые вещи, учебники, фотографии.
Раиса Иосифовна с Гришей прибежали, когда мы уже садились в машину, чтобы ехать в аэропорт.
– Все будет хорошо, Наташа, – обнимала Раиса Иосифовна маму, – всё потихоньку устроится… Господи!..
Гриша стоял рядом со мной и молчал. Вдруг он решительно протянул какую-то толстую, обёрнутую в плотную коричневую бумагу книгу:
– Напиши мне, когда приедешь. Если сможешь…
Машина рванула, за окном мелькнули наш дом, моё окно, Раиса Иосифовна, Гриша, вытирающий кулаком глаза. Я махнула им рукой, раскрыла лежащую на коленях книгу. «Королева Марго». Книга выскользнула из рук, упала на пол, и из неё посыпались вложенные между страницами пятирублёвки, десятки, трёшки…
Мурманск – большой и очень красивый город. Нисколько не хуже Баку. Правда, здесь холоднее. Но ничего, когда-нибудь закончится зима, наступит лето, и будет тепло. Мама улыбалась дяде Вите, его жене, сыну и говорила, говорила без конца. О том, что мы, слава Богу, всё-таки уехали из Баку, вырвались живыми, и теперь у нас всё-всё будет хорошо. Просто отлично будет. Самое главное, что мы живы. Мама твердила, что климат в Мурманске просто чудесный, впервые за несколько месяцев у неё не колет сердце, не перехватывает дыхание. Вот как нам повезло!
В школу меня устроил дядя Витя. На перемене меня обступили новые одноклассники и начали расспрашивать, откуда я приехала.
– Из Баку? А это где, в Грузии или в Казахстане?
– Здорово там у вас! Наверное, фрукты прямо на улице растут!
– А когда обратно поедешь?
– Как это – беженцы?
Я сидела на уроках и думала о папе, сочиняла письма Грише, гадала, что сейчас делает мама…
– Марго, ты только не волнуйся, – испуганно говорил дядя Витя, – маму увезли в больницу. Просто спазм. Немного подлечат, и всё будет хорошо…
Я прибежала в больницу, выпросила у нянечки белый халат, полиэтиленовые бахилы на ноги и ворвалась в палату. Мама сразу заулыбалась мне притворной усталой улыбкой.
– Немного сердце кольнуло, а меня сразу в больницу. Здесь врачи лучше бакинских. Очень внимательные.
В школу я больше не ходила. Санитарки и медсёстры разрешали мне сидеть в палате целыми днями и даже пускали в реанимацию. Доктор объяснил, что мама, скорее всего, перенесла в Баку инфаркт. А недавний инфаркт вкупе с врождённым пороком… В общем, плохие дела.
– Знаешь, что говорят французы? – спрашивала меня мама, перелистывая старую толстую тетрадку, куда много лет подряд вписывала строчки из полюбившихся книг. – «Уехать – значит немножко умереть». А я только чуть-чуть приболела. Видишь, как нам повез… О, смотри, кто к нам приехал!
С порога нам улыбался дядя Вова, прижимая к груди пакет с гостинцами.
Дядя Вова ловко расставил на тумбочке содержимое пакета, очистил для мамы яблоко, протянул мне бутерброд. Оказывается, он тоже решил посмотреть на Мурманск. Ведь дядя Витя уже сто лет в гости зовёт. Тут ничего. Даже замечательно. Климат хороший, и достопримечательностей много. А мама просто отлично выглядит. Явно идёт на поправку.
Мама улыбалась.
– Конечно, на поправку, – поддакивала она. – Я всю жизнь с этим проклятым сердцем мучилась. Врачи пугают, а я отлежусь – и снова всё хорошо. Правда, Вова?
Дядя Вова убеждённо кивал, пока не пришла медсестра и не попросила его уйти. Он встал, осторожно прикоснулся губами к маминой щеке, погладил меня по плечу и пошёл к дверям.
– Вова! – негромко позвала мама.
Дядя Вова повернулся, в его глазах больше не было улыбки. Мама смотрела на него напряжённо, требовательно и умоляюще, её горячая рука сильно-сильно сжимала мою ладонь.
– Вова! – повторила она, – Марго…
– Знаю, – кивнул дядя Вова, – всё знаю, Ната. Я потому и приехал. Ты больше не волнуйся, отдыхай.
Мама облегчённо вздохнула, закрыла глаза, из-под век побежали прозрачные ручейки слёз. Её рука сжимала мою ладонь.
Они всё-таки дотянулись до неё. Через тысячи километров, через несколько часовых поясов, через моря и горы, снега, пески. А я даже не знаю их лиц. Видела только ботинки. Грубые чёрные ботинки, заляпанные грязью…
Дядя Вова крепко обнял меня за плечи.
Психиатр слушал дядю Вову, вертя в руках карандаш.
– Боится оставаться в комнате одна. Не спит по ночам… Не разговаривает… Ничего не ест… Ничего не хочет…
Врач вдруг поднял на меня глаза, внимательно поглядел, потом снова занялся карандашом. Дядя Вова замолчал и с надеждой посмотрел на психиатра.
– Знаете, – медленно заговорил тот, – сейчас наша страна без разбора хватает всё, что идёт с Запада. Одежду, фильмы, жвачки, методы лечения. А там психоаналитики, кушетки, Фрейд, самокопание в поисках истоков депрессивного состояния. Очень часто такие методы срабатывают. Но в вашем случае… Не думаю. Единственный выход для ребенка справиться с пережитым – забыть. Всё-всё забыть, что было в предыдущей жизни. И хорошее, и плохое. Чтобы ни одна ниточка не вела в прошлое. Отца, мать, дом, школу, одноклассников… Уехать, выбросить старые вещи, начать новую жизнь…
Ознакомительная версия.
