повторять нехороших слов.
Всё, что мама захочет, я могу пообещать и выполню своё обещание.
Не знаю, сколько я ждал с задремавшим щенком на руках. Вдруг щёлкнул замок, папа вышел на площадку и поманил меня рукой. Сразу было видно, что он брал огонь на себя: он стоял в одних трусиках и в майке и был очень растрёпан, как будто мама намылила ему голову.
Я спустился с лестницы. Папа пропустил меня вперёд, и тут навстречу мне из комнаты вышла рассерженная мама с одёжной щёткой в руках и с запылёнными папиными брюками на плече.
— Вот, — сказал я, сглотнув слюну, и приготовился разреветься.
— Прапрапрадед у него фон Тюбинсгаузен Второй, а бабка — баронесса фон Глейшвильбук, — осторожно заметил папа.
Мама, всё ещё ничего не говоря, вручила ему брюки и щётку. Потом взяла у меня щенка и подержала его на вытянутых руках перед собой, как меня маленького на фотокарточке.
А щенок — смешной, лохматый, беспомощный — дрыгал задними лапами и сквозь космы, свисавшие со лба, смотрел на маму.
— Бедный пёс! Худоба. Рёбер только из-за шерсти не видно, — наконец сказала мама, и, прислонившись к стене, я вздохнул с облегчением.
Она не разозлилась! Она разрешит! Она бы так не говорила, если бы не хотела разрешить!
— Понимаешь, я вовремя сообразил, что такой пёс, кроме службы и дружбы, даст нам массу шерсти. Мы навяжем носки, свитера, лыжные шапки, а для тебя — пальто джерси, — осмелев, сказал папа. — Мы победим простуду, не будем бюллетенить и пропускать уроки!
— Пойди на балкон и почисти брюки, — строго сказала ему мама и сняла со щенка папин ремешок.
Папа радостно ушёл на балкон чистить свои новые брюки. При этом он успел весело подмигнуть мне.
— Ну а кто за ним будет ухаживать? — спросила мама.
— Как — кто? Всё я буду! И кормить, и гулять, и убирать… если нужно!
— А кто за тебя будет делать уроки? Ты не забыл про свой испытательный срок?
— Наоборот, теперь я буду ещё лучше учиться, — сказал я, и мама засмеялась от слов «ещё лучше».
— Ладно. Посмотрим. Щенок очень милый. Давай договоримся: берём его с испытательным сроком на неделю. Если для тебя и отца собака не игрушка, пусть остаётся. Не будете ухаживать — найдём других, хороших хозяев. Правда он милый. Но вы с отцом странные люди. У щенка ни имени, ни документов. Ничего! — удивилась мама.
А наш щенок зашёл в большую комнату, постоял, подумал, потом поднял лапу на правую ножку стола.
— Я этого ожидала, — сказала мама. — Неси тряпку.
Я принёс тряпку, вытер лужу, тряпку выжал, вымыл и повесил на нижней жёрдочке балкона.
— Первым делом надо его вымыть, — вдруг решила мама. — Он грязен, как бесёнок. Митя! — позвала она папу, который всё ещё чистил на балконе брюки. — Достань ванночку, в которой мы купали Алёшу.
— Может быть, сначала пообедаем? — недовольно спросил папа, но мама подтвердила своё решение немедленно вымыть щенка.
Папа полез на полати и достал ванночку, а я поддерживал стремянку, чтобы он не свалился, как совсем недавно с фотоувеличителем.
В это время щенок как неприкаянный слонялся по квартире.
Мы поставили в ванну ванночку, и я никак не мог вспомнить, как меня маленького купали в ней.
Мама насыпала в неё немного шампуня и взбила белую пену. Я вовремя сбегал за щенком, который уже прилаживался к чёрной ножке радиолы.
В ванночке он стоял смирно, но нанюхался пены и пару раз чихнул.
Мама ловко его намылила, и вода вмиг стала грязно-чёрной. Папа покачал головой, сливая эту воду в уборную, и щенка ещё несколько раз намыливали в чистой воде.
Вода постепенно становилась всё светлей и светлей. И щенок тоже.
Потом мы его поставили под душ, прополоскали в слабом растворе марганцовки, промыли глаза и вынули из ванной.
Он вдруг вырвался у меня из рук, вбежал в большую комнату, встряхнулся, и обои сразу потемнели от накрапа такого мелкого дождика.
Я бросился на щенка со старой простынёй, но он увильнул. Тут мама закричала:
— Кыш! Кыш отсюда!
И вот что интересно: щенок не испугался, а присел от неожиданности и, немного склонив набок голову, уставился на маму.
— Кыш! — ещё громче мамы крикнул папа, и щенок зашевелил своими длинными ушами, с кончиков которых стекали на пол капельки воды.
— Кыш! Кыш! Иди ко мне! Ну, иди! Иди! — ласково позвал я.
И вдруг наш мокрый, жалкий, худенький щенок подпрыгнул на месте и с такой радостью и силой завилял хвостом, что обрызгал всех нас, и диван, и папину белую рубашку, висевшую на стуле. Мама захохотала.
Тут я наконец опомнился, набросил на щенка простыню, завернул его в неё и стал протирать. Простыня сразу намокла, и маме пришлось доставать моё старое мохнатое полотенце.
— Вот чудо! Неужели Кыш его имя? — сказала мама и прислушалась к этому имени. — Кыш! Кыш!..
Щенок повизгивал у меня под руками, но я всё же протёр его как следует и выпустил из полотенца.
Папа присел на корточки, протянул руку к щенку и сказал:
— Ну что ж, Кыш так Кыш! Прекрасное имя. Будем знакомиться. Давай лапу. Ну, ну, давай. Вот эту, правую…
Кыш присел, немного подумал и подал папе лапу. Потом подал мне и маме, которая уже успела протереть весь пол тряпкой.
А я всё думал: почему ему понравилось имя Кыш?.. И вдруг догадался и всем объяснил:
— Наверно, старый хозяин прогонял его отовсюду и на каждом шагу орал: «Кыш! Кыш!» Вот видите? Кыш! Иди ко мне…
Кыш, как учёный пёс, подошёл ко мне и ткнулся носом в коленку.
А папа заметил, что нос у него теперь не сухой и не горячий, как на рынке, а прохладный и влажный.
— Значит, у него хорошее настроение и он нам рад, — решила мама. — А теперь за стол. Обедать!
Чтобы Кыш не был попрошайкой, его на время обеда закрыли в маленькую комнату, где я спал.
И мы сели обедать. Мы ели борщ, а сами говорили только о Кыше. Чем его будем кормить и сколько раз в день. Что ему можно давать, а чего — нельзя.
Папа быстро съел борщ и ждал, когда мама положит в его тарелку мозговую кость. Он больше всего на свете любил глодать между первым и вторым кость. А мама специально для папы покупала в магазинах мясо с
