Примеры не получались. Толька начал было читать учебник истории, но это было скучно. И он, откинувшись на спинку стула и глядя в открытую балконную дверь, начал мечтать.
О чём? Да он и сам не знал, о чём! Но это было всё равно интересней, чем учить уроки.
— Суханчик! Пойдём за Маринками!
Толька выскочил на балкон. У подъезда стоял Саша. Он вернулся со стадиона и ещё не заходил домой: под мышкой у него торчала коричневая папка с «молнией». Толька кубарем скатился с лестницы.
— Ну, как Брумель?
— Законно! И вообще, наши выиграли.
— Я знаю, я ещё лучше по телику всё видел! — не хотелось Тольке отставать.
— И вообще, как было не выиграть — весь стадион битком набит, и все за наших болеют.
— Вот если бы за «Трактор» так болели, он бы тоже не проигрывал. Скажешь, нет? — спросил Толька.
— Возможно…
Возле огороженного крашеным штакетником участка детского сада стояли, умиленно улыбаясь, две мамы: на участке малыши, взявшись руки, ходили по кругу и пели старинную песню «Каравай-каравай». Они приседали — «вот такой нижины», и поднимали над головами крепко сцепленные руки — «вот такой вышины», и потом весело хлопали в ладоши. Толька сказал Саше:
— Давай посмотрим, вспомним детство! — и тут же увидел, что всем этим малышовским весельем руководят Наташа Парфёнова и Катя Саранская. Когда-то Катя и Наташа сами ходили в этот садик и теперь, по старой памяти, часто забегали сюда — поиграть с малышами, помочь вывести их на прогулку. Толька увидел, как, отмечая высоту именинного каравая, поднялись вверх Наташины руки, — и сразу вспомнил отрядный сбор, выборы и руки, единогласно поднятые за нового председателя отряда Сашу Антошина.
— Антошин! А ведь тебя председателем сегодня выбрали, честное пионерское!
— Каким председателем?
— Вместо Светки, каким! Нашего отряда!
— Кто это выбрал?
— Все, единогласно — девчонки и я! И звеньевыми теперь тоже, знаешь, сплошь пацаны — Мишка, Дегтяренко и твой Марик любимый. Хотели меня, — не мог не приврать Толька, — но чего меня выбирать, я и так активный!
Саша, не слушая, спокойно шёл рядом с Толькой по садовой дорожке. Навстречу к нему выбежала черноволосая и смуглая, как Саша, девочка.
— Саша, Саша, за мной мамочка пришла и ты пришёл! За мной два человека пришли! — весело крикнула Маринка.
Сашина мама иногда кончала работу пораньше и сама заходила за дочкой. Сейчас она сидела на низенькой ярко-красной скамеечке и вытрясала песок из Маринкиных туфель.
Саша и Толька остановились возле неё.
— Знаешь что? — сказал Саша Тольке. — Плевать я хотел на их голосование! Не на такого напали. Не дождутся! Можешь так и передать. — И Саша плюнул в песок.
— Саша! — ахнула мама. — Как ты себя ведешь?
— А я уже и на сборе им сказал, — ответил Толька. — Плевать, говорю, он хотел на наше голосование! И на честь класса, и на соревнование. Ему, говорю, всё равно, что бешки опять на первое место выскакивают. Плевать он, говорю, хотел на все места! — Толька тоже плюнул. Плевок шлёпнулся на клетчатую Толькину рубашку, но он этого не заметил и продолжал: — И я им говорил, и ещё Стрепетова говорила: «Антошин только мальчишками может командовать, а работать у него кишка тонка». Это у тебя, значит, кишка тонка, получается!
— Толя! — сказала Сашина мама. — Как ты говоришь!
— Да я так, да я ничего, рассказываю…
И Толька побежал в среднюю группу за своей Маринкой.
По дороге к дому мама огорчённо сказала Саше:
— Как же это, сынок, получается?
— Да ничего не получается!
— И ты считаешь «ничего», когда о тебе говорят: «Плевать ему на честь класса…».
— Да не на честь класса, а на девчонок мне плевать! — возмутился Саша.
— А при чём тут девчонки?
— А при том. Выдумали своё дурацкое соревнование и лезут прямо вон из кожи!
— А разве это плохо — бороться за первое место?
— Не хочу я из-за первого места бороться! Вот Брумель сегодня за первое место боролся — так его место Родине славу принесло. А нашим девчонкам зачем нужно это первое место? — Саша даже остановился. — Думаешь, они о Родине думают? Им в Москву, как бешки ездили, хочется! А я не хочу из-за этого… И потом — они ничего интересного придумать не могут!
— Так вот возьми и придумай! — сказала мама.
— Да я бы сто раз придумал! Только меня потом, как Суханчика, девчатником станут звать. Да ещё и похуже…
И вдруг мама, покосившись исподлобья хитрым глазом, улыбнулась.
— А я и не знала, что ты у меня трусишка! — протянула мама и улыбнулась ещё хитрей, и сразу стала похожей на девчонок — Сашиных одноклассниц.
— Я?.. Трус? — Саша даже задохнулся.
— Да. Конечно, трус, — мама продолжала улыбаться, и это было обидней всего. — Тебе и хочется делать интересные дела, и ты боишься делать их вместе с девочками. Как же, тебя за это девчатником назовут…
Саша обиделся и ничего не ответил.
Дома он тоже молчал до самого вечера.
И когда лег спать, тоже молчал. И думал. О том, что трудно жить на свете: ты не боишься никого во всей школе, а тебя называют трусом; ты готов придумать сто интересных дел, а о тебе говорят — «кишка тонка».
— Стрепетова завтра еще получит за эту кишку! — прошептал Саша и отвернулся к стенке.
Потом он вспомнил, как обидно было ему, когда весной весь пятый «Б» поехал в Москву. А их класс никуда не поехал: второе место — оно и есть второе место. Когда автобус с бешками уходил на вокзал, в пятом «А» горько плакали девочки. Их утешали Толька Суханов и Александра Викторовна. Саша тогда почувствовал, что и ему хочется заплакать. И хочется тоже, как девчонкам, сделать сто полезных и интересных дел и занять первое место. Не для славы, не для поездки в Москву, а ради чести класса!
Но ведь он первый уговорил всех мальчишек не замечать этого девчачьего соревнования! Как же мог он первый отступиться? Его же тогда все, даже тихий Вовка Марков, даже маменькин сынок Бобочка Орловский, как угодно обзовут…
— А я и не знала, что ты у меня трус, — сказал из темноты грустный мамин голос.
Саша вздохнул и стал думать дальше.
Сколько книг прочитал он за свои тринадцать лет! И ни в одной из них не было написано, как он должен теперь поступить.
— Талку за косы дёрну, это не проблема, — шептал Саша. — Но как доказать маме, что я не трус? Нет, трудно всё-таки жить на свете…
Теплы сентябрьские ночи в родном городе.
