– Если видишь – я кидаюсь, дорогу не перебивай, – почти не разжимая губ, говорил Король.
– Ладно. Но если мяч резаный, так не бей, – отвечал Репин.
И опять оба умолкали надолго. Я пытался шутить, что-то рассказывал, но всякий раз натыкался на стену, которую они воздвигли между собою и всем миром.
К школе, где происходили соревнования, мы подъехали минута в минуту – к самому началу. Гриша Лучинкин сам встретил нас, показал, где раздеться, потрепал обоих игроков по плечу, сказал какие-то ободряющие слова, и ребята почти тотчас стали к столу. Их противниками были два подростка, крепко сбитые, хорошо натренированные: один чуть постарше и повыше, другой на вид более ловкий и подвижной, чем мои. На обоих были белые майки и синие трусы, на моих – голубые майки и черные трусы.
Сейчас, по сравнению с теми двумя, и Король и Репин показались мне какими-то потерянными и напуганными. Вокруг были школьники и школьницы. Это была та самая школа, где учились Таня и Женя.
Женя пожала мальчикам руки и ободряюще сказала:
– Вы не бойтесь!
Таня, у которой, после того как она попала к нам в плен, еще прибавилось высокомерия, сказала:
– У вас сильный противник.
– Время! Время! – покрикивали белые майки.
Им, видно, не терпелось. И, видно, они-то не думали, что у них сильный противник.
Судил высокий юноша с такими густыми, сросшимися бровями и таким бесстрастным, неулыбчивым ртом, что мне вчуже стало страшновато: очень уж грозно-судейский был у него вид. И мои ребята, поглядев на него, опасливо поежились.
С первой секунды белые майки ринулись в атаку. Мальчик постарше сильно ударил справа – мяч пролетел низко и коснулся самого края стола. Король был верен своему обещанию играть аккуратно и чудом вытащил этот мяч. Противник от удивления дал высокий мяч, и Репин спокойно погасил его «мертвым» ударом.
– Браво! Молодец! – крикнул Лучинкин. Судья строго взглянул на него. А белый звонкий мячик без отдыха летал над столом туда – назад, и – вот беда! – это был бы аут, но Король не рассчитал, хотел взять, вот мы уже и в проигрыше!
Первую партию выиграли белые майки. Правда, счет был 7: 5, но все-таки мы проиграли.
Красные, вспотевшие мальчишки стояли передо мною, вытирая рукавами мокрые лбы.
– Возьми платок, – сказала Женя Королю. – Вы оба очень хорошо играли. А глазное, дружно. Ты заметил, что защита у них хромает? – обернулась она к Репину.
Репин молча кивнул.
Вторую партию мои ребята играли с энергией отчаяния. Оба честолюбивы, и вернуться в Березовую с проигрышем – выше их сил. Да и мне хотелось – еще как хотелось! – чтобы они выиграли.
Вторую партию выиграли мы, тоже с очень небольшим перевесом в счете. Белые майки сделали из этого правильный вывод и третью – решающую – партию начали осторожно, с оглядкой. Они не рисковали и, выжидая, не давали сильных мячей. Первые минуты обе стороны перекидывались, словно заново примеряясь и оценивая друг друга.
И вдруг Король дал сильный мяч на самый угол стола – противник не взял. Король, видно, учел замечание Жени о том, что у белых маек защита слаба, – он сильно бил мяч за мячом на угол. Великолепные и неотразимые удары. Потом подача перешла к противнику, и старший паренек дал трудный высокий мяч. Репин подпрыгнул, как кошка, и отбил его. Противники играли коротко, быстро, не давая Королю бить. Игра разгоралась, она шла уже в каком-то неистовом темпе. Никто из зрителей больше не обращал внимания на второй стол, все столпились вокруг нас. Судья с грозными бровями невозмутимо вел счет.
– Счет игр – по четыре! Счет игр – по пяти!
Все висит на волоске! Пускай проигрыш почетный, но как не хочется вернуться с проигрышем! Репин подготавливает Королю удар. Король бьет!
– Ур-ра! – кричат в один голос Женя и Таня.
– Молодцы! – кричит Лучинкин.
Мы выиграли! Ребята стоят, опустив руки, еще не привыкнув к неподвижности, и Король озирается – куда бы скрыться?
– Восемь – шесть! Игра и встреча в пользу детского дома номер шестьдесят! – провозглашает судья.
Он еще что-то говорит ребятам. Я не слышу слов, но мои обмениваются рукопожатиями с противником. Потом белые майки пожимают руки друг другу. Король и Репин смотрят на них, секунду стоят в нерешительности…
– Что же вы? – говорит судья.
Репин протягивает Королю руку, Король пожимает ее.
Едем домой. Плотина прорвалась – они болтают без умолку, вспоминают все подробности игры, счастливо смеются, перебивают друг друга.
Подъезжаем к своей станции – и они еще из окошка кричат:
– Выиграли! Выиграли!
– Ур-ра! – раздается в ответ. Десятки рук тянутся к нам. И едва поезд останавливается, встречающие хватают моих победителей прямо со ступенек вагона и подбрасывают высоко вверх:
– Качать! Качать!
Разные дружбы и отношения были в нашем доме. Разумов всегда прислонялся к другому. Ему нужно было покровительство натуры более сильной и самостоятельной. Спокойная, ровная дружба накрепко связывала Жукова и Стеклова. Но чего-чего, а спокойствия в характере Короля не было ни капли. Он и со Стекловым дружил неспокойно, все чего-то добивался и требовал. А новые отношения с Репиным – отношения, выросшие из неприязни и даже ненависти, – были очень своеобразны.
Во время тренировок они только примерялись, прислушивались друг к другу и держались принужденно. «Идем тренироваться». – «Хватит, устал». – «Вроде лучше дело пошло». Они обменивались этими короткими фразами, но и только. Они, в сущности, даже в лицо друг другу не глядели.
После второй поездки в Ленинград, после выигрыша, невидимый барьер рассыпался в пыль. Исчезла взаимная опаска, осторожность, все стало проще и естественнее. И вместе с тем эти новые отношения напоминали непрерывную ссору, ссору не злую, а, пожалуй, веселую.
Однажды во время занятий Софья Михайловна сказала:
– У меня к тебе просьба, Андрей. Вот сборник диктантов для пятой группы. Я отметила тут некоторые. Подиктуй, пожалуйста, Мите после уроков.
Это было большим испытанием для Короля, но он не произнес ни звука, и я слышал, как проходили эти диктанты.
– Ну, давай, – говорил Митя. – Вот увидишь, из меня толк выйдет.
– А бестолочь останется? – спрашивал Андрей.
– Ты вот что: ты не заносись.
– Это ты заносишься: пишешь «собака» через три «а», а уже говоришь – выйдет толк.
– Это, между прочим, не твое дело, как я пишу.
– Как так – не мое? А кто с тобой занимается?
По логике характера на этом самом месте Король должен бы заявить: «Ну и шут с тобой, не занимайся!» Но он говорит нечто другое:
– Занимаешься, потому что сам хочешь. Тебе даже лестно, если научишь. Перед Семен Афанасьевичем лестно, и перед Владимир Михайловичем, и вообще перед всеми. Я, брат, тебя знаю, как облупленного.
– Ладно, – примирительно говорит Репин. – Пиши, не рассуждай.
Король писал еще очень безграмотно, но его нынешние диктанты нельзя было сравнить с прежними. Уже не было, как прежде: правила – одно, практика письма – другое.
Иногда он подходил ко мне с книгой в руках и говорил:
– Смотрите, Семен Афанасьевич, все могу объяснить: «Я посмотрел на него. Редко мне случалось видеть такого молодца». Посмотрел – корень смотр. Так. По – потому что приставка, нет приставки «па». Редко – это потому что реденький, не ретенький же. Есть такое дело. Дальше, случалось. После Ч пишется А, не пишется Я. Все правильно. Видеть – это глагол, надо понять спряжение: видеть, ненавидеть, обидеть – вот оно что. Молодец – это, я думаю, от слова молод.
– А второе О?
– Ну и что ж такого? Моложе. К примеру: я вас моложе. Тут ничего не скажешь: верно, моложе.
Первое полугодие мы заканчивали не блестяще – мы всё еще тонули в орфографических ошибках, но настроение у нас было неплохое. Ведь и неудовлетворительные отметки бывают разные: есть и такие, что вот-вот готовы превратиться в удовлетворительные.
И мы знали: все зависит от нас, от нашей воли, от нашего доброго желания, а его у нас было хоть отбавляй.
Бывали и неприятности. Иногда совсем неожиданные. Так, наша Екатерина Ивановна – человек тихий, спокойный и сдержанный – поссорилась с гороно.
Нам прислали вопросники с предложением проэкзаменовать ребят, насколько твердо они усвоили решения XVII партийного съезда. Екатерина Ивановна посмотрела вопросники и сказала, что для старших они, может быть, и хороши, но своим она их давать не будет: не под силу, ребята еще малы.
– Но вот вопросы специально для них, видите – для первых четырех групп.
– Все равно не буду, Семен Афанасьевич. Поймите, когда дети слушали Николая Ивановича, это было другое дело – живой рассказ, понятные вещи. А этой политлотереей мы только набьем ребятам оскомину, всё засушим и испортим. Нельзя.
