Бабушка всегда старалась возвращать мысли Мишеньки с облаков на землю. Однажды она предложила сопровождать ее на базар, потому что хотела купить ему сафьяновые сапожки.
Пришлось собираться. Запрягли линейку. Поехали бабушка с Мишей, мосье Капе, который почтительно поддерживал ее под руку, доктор Ансельм Левис, Марья Акимовна, Христина Осиповна, Андрей и Дарья.
Возвращались довольные покупками. Андрей нес большой узел на плече. Мише хотелось идти, а не ехать, и все пошли пешком. Миша уходил по тротуарным мосткам вперед, напевая и задумываясь, не щадя своих старух, которые едва за ним поспевали.
Линейка ехала за ними.
Навстречу им попалась цыганка с седыми волосами, заплетенными в косицы, которые темнели из-под цветного платка. Жилистая шея старой женщины увешана была бусами разного цвета и разной величины; возможно, каждая бусина имела свою историю: каждую из них цыганка подбирала, выпрашивала, а может быть, даже и воровала… Широкая цветная, вся в сборках юбка ее шевелилась от малейшего движения, а сгорбленный стан прикрыт был цветной шалью.
Тонкие, высохшие от времени и загорелые пальцы с длинными ногтями держали грязную и толстую колоду карт; каждая карта опухла и замаслилась.
Старуха поклонилась в пояс Арсеньевой, приговаривая:
— Дай червонец, красавица, правду скажу!.. Надо тебе правду знать — долго еще будешь жить…
Но Арсеньева отказалась гадать, дала цыганке монету и попросила, чтобы она отошла. Цыганка прикусила червонец еще крепкими зубами и затолкнула его языком за щеку.
Тем временем Христина Осиповна достала из своего кошелька ассигнацию и подала ее цыганке, прося погадать.
Стремительно и ловко выхватив бумажку и положив ее в карман, старуха сердито закричала:
— Тебе плохо! Ты скоро умрешь: не год, не месяц, не неделю — нет, дня даже жизни тебе нет: считай каждый час!
Христина Осиповна вскрикнула, побледнела и прислонилась спиной к какому-то бревенчатому строению. Арсеньева растерялась, махнула палкой, желая отогнать гадалку, но та с одушевлением выкрикнула, указывая на Мишу:
— За него деньги дай! Он будет большой человек!.. Великий человек! — повторила она таинственно и почтительно. — Только пусть себя бережет — ему судьба умереть от злой женки…
— Уйди! — закричала Арсеньева.
Она испугалась. Желая отделаться от старухи, она вынула из кошелька еще один золотой и бросила его на землю. Цыганка наклонилась искать монету; тем временем Арсеньева велела внуку сесть на линейку, подхватила под руку дрожавшую Христину Осиповну и подсадила ее. Кучер взмахнул кнутом, и они быстро отъехали.
Их догнали мосье Капе, доктор Ансельм, Марья Акимовна, Дарья и Андрей. Они все уселись на ходу и велели кучеру ехать как можно быстрей и завернуть в первый же попавшийся переулок.
Миша молчал. Самолюбивая улыбка, неожиданно проступивший румянец и отблеск гордости в глазах оживили его лицо. Любуясь внуком, Арсеньева не могла отвести от него взора. Миша, почувствовав на себе этот взгляд, сказал утвердительно:
— Дай бог, чтобы это надо мной сбылось, хотя бы я и стал несчастлив!
Бабушка возразила:
— Я не хочу, чтобы ты был несчастлив!
Она обернулась, желая поглядеть на Христину Осиповну, которая опиралась спиной о спину Арсеньевой и тряслась мелкой дрожью так, что зубы ее стучали; она не могла разжать рта, руки ее судорожно перебирали одежду.
— Что с тобой? — с беспокойством спросила Арсеньева. — Тебе худо?
Христина Осиповна упала бы на бок, но с одной стороны у нее сидел Андрей, с другой — Дарья. Они с испугом посмотрели на лицо бонны и подхватили ее под руки.
Когда подъехали к дому и все встали, забыв о ее болезни, Христина Осиповна осталась без опоры и, как кукла, повалилась на бок. Глаза ее были открыты, но неподвижны.
Ее внесли в дом и уложили в постель. Она лишилась дара речи, пыталась что-то сказать, но не могла.
Ночью Миша проснулся от резкого запаха лекарств. Он присмотрелся. Луна светила в окно. Кровати доктора Ансельма и мосье Капе были пусты. В соседней комнате слышалась суета. Миша потихоньку отворил дверь и заглянул в бабушкину комнату. Бабушка сидела в кресле и неудержимо плакала, а у кровати Христины Осиповны стояла Дарья со свечой в руке и, понурившись, сидели доктор Ансельм и мосье Капе. Андрей, сумрачно хмурясь, собирал пузырьки с лекарствами. Миша понял: Христина Осиповна умерла.
Он почувствовал сильное сердцебиение и едва дошел до своей кровати. Мальчик начал вспоминать, как Христина Осиповна ухаживала за ним в дни его бесконечных детских болезней, и острая жалость и нежность к ней, почти родной, пронизала его. Подумать только: никогда она больше не будет вязать чулок, никогда не скажет ему: «Фуй, шанде, Михель»… Нет. Нет, не то… Миша стал думать о том, что Христина Осиповна была как бы его второй бабушкой, и заплакал горько и мучительно. И зачем это люди умирают?
Утром он встал с воспаленными глазами, но сдержанно и молчаливо присутствовал на всех печальных церемониях, а на похоронах мужественно утешал бабушку.
Это происшествие случилось в конце лета, и Арсеньева, огорченная потерей преданного ей человека, велела собираться в дорогу, тем более что брат Александр торопился домой.
Перед отъездом Арсеньева долго говорила со своей племянницей Марьей Акимовной Шан-Гирей. Дело в том, что климат Кизляра был вреден для ее мужа, Павла Петровича, — он болел лихорадкой; в Пятигорске же обосновываться не желал, потому что не ладил с властной тещей своей, Екатериной Алексеевной. Марья Акимовна желала бы купить имение, но за недорогую цену. Арсеньева вспомнила про Опалиху, которую так давно собиралась продавать Полина Аркадьева Савелова, и обещала постараться уладить это дело. Миша был доволен, что Аким Шан-Гирей будет учиться вместе с ним.
Перед отъездом с Кавказа в родственной компании много говорили о безвременной смерти брата Аркадия и о его красавице жене, которая так рано осталась вдовой.
Рылеев трогательно утешал Веру Николаевну в постигшем ее горе.
В одном из петербургских журналов, завезенных в Пятигорск из Петербурга, было напечатано стихотворение Рылеева Вере Николаевне Столыпиной:
Не отравляй души тоскою,
Не убивай себя: ты мать,
Священный долг перед тобою
Прекрасных чад образовать.
Пусть их сограждане увидят
Готовых пасть за край родной,
Пускай они возненавидят
Неправду пламенной душой.
Пусть в сонме юных исполинов
На ужас гордых их узрим
И смело скажем: знайте, им
Отец — Столыпин, дед — Мордвинов!
Стихотворение это все не один раз прочитали и одобрили. У Хастатовых было две книги стихов Рылеева: «Думы» и «Войнаровский». Миша так часто перечитывал их, что выучил наизусть. Хастатовы же сказали, что этих книг перечитывать не будут — довольно того, что раз прочитали. Поэтому они подарили книги Рылеева Мише.
Часть шестая «БЕЛЕЕТ ПАРУС ОДИНОКОЙ»
Глава I
В Москву! Мещериновы. Спектакли кукольного театра
Количество путешествующих родственников увеличилось: Шан-Гиреи тоже решили ехать в Тарханы, потому что Арсеньева с уверенностью обещала им устроить покупку Опалихи, ну, а если не удастся, можно приискать по соседству еще что-либо подходящее. Решили двинуться все вместе.
Накануне отъезда пировали на балконе, и среди гостей была Верзилина с дочерьми. Миша ушел бродить по саду, размышляя, как быть. Ему очень хотелось подарить Эмилии что-нибудь на прощание. Но как он подойдет к ней и как передаст подарок? От этой мысли кровь приливала к вискам и сердце замирало так, что ноги отказывались двигаться. Ведь когда подарок будет передан, Эмилия тотчас же побежит его показывать матери, и все гости и родственники будут дразнить его. Нет, это невозможно пережить… Миша в отчаянии сидел на скамье, и его едва разыскали.
Всю дорогу он был мрачен, и Арсеньева беспокоилась, не заболел ли он. Кавказские лекари сделали все, что могли: здоровье Миши улучшилось, но советовали показать мальчика столичным медикам. Арсеньева решила поскорее наладить дела в Тарханах и выехать в Москву, чтобы посоветоваться с лучшими медиками.
У Гильдебранта — профессора хирургии и известного московского оператора — Арсеньева лечилась давно и очень его уважала. Она даже прочла один из его ученых трудов, а именно: «О средствах сберегать глаза и зрение до глубокой старости». Миша, который не мог равнодушно видеть ни одной книги, прочитал и эту книгу.
В Тарханы приехали в октябре. Юрий Петрович навестил сына и увез с собой Мишу Пожогина, чтобы определить его в кадетский корпус.
По приезде Арсеньева тотчас же написала письмо Савеловой, гостившей у сестры, предлагая ей продать Опалиху. Чтобы поскорее получить ответ, она отправила почтальоном кучера Матвея на лошади, и он через несколько дней привез ответ и доверенность на продажу имения. Предложенная цена оказалась сходной, и вскоре Шан-Гиреи переехали в Опалиху и стали там обставляться и обосновываться.
