— Ездить в другие города, — добавила Ира Ладыгина.
— Да, когда это возможно, — кивнула головой Надежда Ивановна. — Только при этом не надо пропадать на всех станциях.
Она засмеялась и потрепала Иру по голове.
— А я не на станции, я в вагоне пропала, — сказала Ира. — И не пропала, а спряталась.
— Тем хуже, — серьезно проговорила Надежда Ивановна, и улыбка сошла с ее губ. — Ну так вот. В Орехово-Зуево удалось съездить всего шести или семи девочкам…
— Восьми, — поправила ее Настя. — И наша Ольга — девятая.
— Хорошо, восьми. Но ведь в классе вас тридцать шесть. Значит, остальные двадцать восемь и не видали и не узнали того, что удалось узнать восьми счастливицам. Выходит как-то несправедливо.
— Очень даже несправедливо! — поддержала Настя. — Знаете что? Я придумала! Давайте на следующем сборе расскажем всем остальным девочкам, тем, кто не ездил с нами, про все, что мы узнали.
— И потом на каждом сборе так делать! — с жаром подхватила Катя. — Узнал что-нибудь важное, прочитал хорошую книгу — всем сказать, чтобы и другие прочитали.
— Правильно! — сказала Надежда Ивановна. — Очень дельное предложение. Ну, до свиданья, девочки. Уже поздно.
— Пойдем домой, Катюша, — сказала Наташа как ни в чем не бывало. — Ты книжки сложила?
— Сложила.
Катя с благодарностью посмотрела на подругу, и, взявшись за руки, они зашагали по коридору.
Еще в раздевалке у Кати и Наташи завязался важный разговор.
— Знаешь, что я придумала? — говорила Катя. — Мы напишем в детский дом письмо и попросим, чтобы они к сбору прислали нам некоторые страницы из своего альбома, хотя бы самые интересные.
— Как? — испугалась Наташа. — Вырывать страницы из альбома? Из такого хорошего?
— Да нет! Как можно вырывать? Если мы попросим, они и перепишут. А Юра Белов может и переснять кое-что, Сережа — срисовать. Знаешь, как он рисует? Замечательно!
Дверь школы открылась и, плавно качнувшись на сильной пружине, захлопнулась за девочками. Они остановились на широких ступенях крыльца. Крупные снежинки косо летели по ветру и, падая на рукава и варежки, медленно таяли.
— Наташа, а Наташа! — сказала опять Катя, разглядывая у себя на обшлаге белую кружевную звездочку. — А надо бы нам тоже устроить исторический кружок. Как у ореховцев. И начать можно с альбома.
— Про Орехово-Зуево? — спросила Наташа.
— Нет, зачем! Ореховцы сделали ореховский, а мы сделаем московский. Хочешь?
— Хочу, — сказала Наташа. — Только я очень мало знаю.
— А ты думаешь, я — много? Вот начнем делать — и узнаем. Завтра скажем всем девочкам, Анне Сергеевне, Надежде Ивановне, Оле — и начнем. Ну, до свиданья, Наташенька. Знаешь, я сегодня же напишу в Орехово и попрошу прислать нам план альбома. Это нам пригодится.
Девочки крепко обнялись, и каждая побежала к своему дому.
«Какая умная наша Надежда Ивановна! — подумала Катя, взбегая по лестнице. — Все сразу поняла и помогла нам. Без нее мы бы так скоро не помирились».
Придя домой и пообедав, Катя уселась у своего края стола и принялась писать письмо в Орехово.
Миша сидел напротив и тоже писал у себя в тетрадке, часто обмакивая перо в чернильницу и заботливо вытирая его промокашкой:
«Кошка поймала мышку».
Катя сама не понимала, почему это так бывает, что первая половина недели всегда кажется длиннее, чем вторая. Понедельник… вторник… среда… До воскресенья еще как будто так далеко! Но вот прошел четверг. Не успеешь оглянуться, как позади уже и пятница, а там и суббота — конец недели.
«Правду говорит бабушка, что за временем не угонишься! — думала Катя, возвращаясь в субботу из школы. — Вот и еще одна неделя кончилась».
Но что там неделя! Теперь, после зимних каникул, целые месяцы замелькали все быстрее и быстрее.
В начале школьного года, в те долгие осенние месяцы, когда все в классе было еще так ново, Кате казалось, что до зимних каникул целая вечность. Время текло неторопливо. Дни, правда, были короткие — не успеешь погасить свет, как опять зажигаешь, — но зато какими просторными казались вечера!
А теперь, после Нового года, время как будто заторопилось, полетело на крыльях. Быстро прошел январь месяц, еще быстрее — самый короткий месяц, февраль, и вот уже до весны рукой подать. День все прибавляется, да зато и дел прибавляется все больше и больше — просто дня не хватает.
Почти на каждом уроке Анна Сергеевна напоминала своим ученицам, что экзамены уже не за горами. Теперь им надо было и новое проходить — последние страницы учебников — и повторять старое, то и дело возвращаясь к давно пройденным уже страницам.
А тут еще московский альбом. Его давно уже пора было доделать, да мешали другие дела. Каждое воскресенье Катя вместе с подругами наклеивала на большие листы плотной бумаги цветные открытки, фотографии, старательно переписанные стихи из журналов.
А на заглавном листе она нарисовала четырехэтажный многооконный дом за железной узорной оградой и на стене дома у входной двери маленькую вывесочку: «Средняя школа имени Н.К. Крупской».
«Что бы сказали ореховцы, если бы увидели наш альбом?» — думала Катя.
Ровно через неделю после того, как она отправила в Орехово письмо, пришел ответ от Сережи. Писал он немного — всего несколько строчек, — но зато в конверте оказался подарок: маленькая книжечка в плотном, вроде кожаного, переплете, величиной с половину конверта. Это был макет детдомовского альбома. Смастерили его Сережа, Алик и Юра Белов.
Катя и ее подруги по очереди открывали коричневый с золотыми буквами переплет и перелистывали странички, где было почти все, что и в большом ореховском альбоме, но только очень маленькое. Кате эта книжечка в первые дни нравилась, кажется, даже еще больше, чем настоящий альбом, — может быть, именно потому, что была такая маленькая. Но когда Катя стала показывать этот макет своим домашним, ей понадобилось много и долго объяснять бабушке и Мише, как выглядят ореховские дома, улицы и фабрики на самом деле. Должно быть, оценить этот макет по-настоящему могли только те, кто видел большой детдомовский альбом.
То же было и в классе.
«Ореховские» — так прозвали в классе девочек, которые побывали в Орехове, — любовались каждой страничкой макета, узнавали все, что видели, а другие девочки больше слушали, что говорят подруги, чем рассматривали эту крошечную, уютную книжечку.
— Надо бы и нам что-нибудь послать в Орехово, — предложила Настя.
— Обязательно надо! — согласилась Катя. — Только что бы такое послать получше, поинтереснее? Ну да что-нибудь придумаем.
Но придумать оказалось не так-то легко. Да, по правде сказать, и времени на обдумывание не хватало. Катин отряд все чаще собирался то у себя в классе, то в пионерской комнате, то по звеньям — у кого-нибудь на дому. Кате уже не приходилось, как в начале школьного года, ломать голову над тем, чем занять отряд. Девочки то и дело сами прибегали к ней с каким-нибудь новым предложением. Валя Ёлкина прочла книжку о таком лагере, где мальчики долго отказывались дружить с девочками, потому что считали их трусихами и плаксами, и Вале очень хотелось обсудить на сборе вопрос, как заставить мальчиков уважать девочек. Зоя Алиева, которую выбрали в совет юных зрителей при детском театре, хотела рассказать на сборе, какие спектакли будут ставить в будущем году. Аня Лебедева собрала очень много открыток с видами Москвы и пересмотрела у себя дома «Огонек» чуть ли не за целый год, чтобы выбрать страницы, которые можно было бы вырезать или переснять для альбома. Целый сбор посвятили рассматриванию открыток и фотографий.
Катя едва успевала справляться со всеми этими делами, а дни так и летели.
И вот уже стало чувствоваться, что морозам конец. По утрам, когда девочки шли в школу, стояла еще как будто нетронутая, крепкая зима. Зачастую снег порошил мостовую, ветер гнал по обледенелым тротуарам белую пыль, и на ступенях школьного крыльца лежали только что наметенные волны свежего снега.
А когда девочки возвращались домой, была уже настоящая весна. Выпавший утром снег успевал потемнеть и подтаять. С крыш капало, а пробившееся сквозь тучи солнце по-весеннему пригревало щеки.
Незаметно подошло и Восьмое марта.
Накануне этого дня школьницы собрали в классе восемнадцать рублей (по пятьдесят копеек с каждой девочки) и купили в большом цветочном магазине на Арбате пышную и нарядную гортензию в горшке. Цветок унесла с собой Аня Лебедева. Она обещала девочкам, что будет поливать его так, чтобы не помялась розовая рогожка, в которую был обернут горшок.
Наутро Аня перед школой зашла за Катей, и обе подруги зашагали рядом по аллее бульвара.
Аня бережно, обеими руками, несла завернутый в газету горшок с высокой, широколистой и как будто накрахмаленной гортензией. А Катя несла обе сумки — свою и Анину. Сегодня Катина сумка была гораздо толще, чем всегда: в ней, кроме книжек, лежал уже совсем готовый московский альбом.
