Мы облегчённо вздохнули: раз выплюнул — это ещё ничего, заживёт! Димка тут же опять вспомнил о примусе и закричал на Саньку:
— Александр, укроти своего пескаря, он мне всю химию портит!
— Я не пескарь! — возразил Василёк. — Я осенью в школу пойду!
— Шагай сейчас же домой! — скомандовал Санька. — И не путайся под ногами!
Василёк замолчал, немного подумал и снова заорал. Чтобы утихомирить этого рёву, мы сунули ему в руки паяльник. Он сразу утих и заулыбался, а мы опять взялись за примус.
Димке, верно, понравилось распоряжаться — он сунул руки в карманы и расхаживал по штабу. Наконец моё терпение лопнуло.
— Ты что нами помыкаешь?! — закричал я.
— Нашёл рабов, а сам — ручки в брючки? — поддержал меня Петька.
Пришлось и Димке засучить рукава. Он сжёг коробок спичек, но примуса так и не одолел.
Когда у нас осталась одна-единственная спичка, Димка сказал:
— Придётся разжечь костёр.
Из досок, отломанных от забора и старых ящиков, мы быстро разожгли на дворе костёр. Высушенное солнцем дерево жарко пылало. Изображая индейцев, мы прыгали вокруг.
Наконец мы взялись за настоящее дело. Петька поставил бабкину кастрюлю вверх дном. Вырезанные из Жестяной банки заплатки лежали рядом и блестели на солнышке.
Потом мы скинули майки и, обливаясь потом, начали прогревать паяльник на костре. Очень хотелось пить. Вода была рядом, в колонке, за углом дома, вкусная, холодная, но Димка не отпускал нас ни на минуту. Он советовал думать, будто мы в пустыне, и велел терпеть.
Когда паяльник прогрелся, Димка потёр его о кусок нашатыря. Кверху взметнулись клубы дыма, будто вырвался на волю волшебник старик Хоттабыч. Чёрное жало паяльника заискрилось, засверкало чистотой, словно его начистили наждаком.
И тогда Димка поднёс его к олову. Твёрдый серый кусочек сразу превратился в сверкающий шарик и прилип к паяльнику, словно притянутый магнитом. Димка стал водить паяльником по заплате, смазанной травленой кислотой.
— Сейчас увидите! — пообещал он. — Вот увидите, приклеится как миленькая. Никакими клещами не оторвёшь.
Мы впились глазами в его руки.
— Сейчас, сейчас, — обнадёживал нас Димка.
Но заплата не желала приклеиваться, перестала блестеть и почернела.
Мы начали посмеиваться над Димкой, а он озлился:
— Что зубы скалите? Сами виноваты! — И напустился на Саньку: — Грязнуля несчастный! Говорил ведь тебе: делай всё чисто, а ты, наверно, испачкал кастрюлю.
Санька возмутился и ткнул Димку локтем в бок. Если бы не Петька, не миновать драки!
Петька хладнокровно подержал у каждого под носом свой кулак. Ребята немного остыли и разошлись в разные стороны, как петухи после боя.
Глава 11. Ссора разгорается в пожар
Вскоре моё терпение лопнуло.
— С меня хватит! — сказал я. — Ты, Димка, заварил кашу с кастрюлей, ты её и расхлёбывай.
— Правильно, — поддержал меня Санька. — Я тоже умываю руки.
Но тут вмешался Петька. Он сказал нам, что умывать руки — дело хорошее, но сейчас это просто предательство.
— Это я-то предатель! — вскипел Санька. — Работал, работал, весь в саже перемазался, и я же оказался предателем!
Димка почувствовал Петькину поддержку и приободрился.
— А кто тебе велел мазаться? — сказал он. — Тётя Маша не зря говорит: «Свинья всегда грязь найдёт».
— Ты ещё обзываться! — вскипел Санька и стал весь пунцовый.
Когда Санька краснеет, то со своими белыми ресницами становится похож на морскую свинку, и мальчишки, которые с Санькой в ссоре, всегда обзывают его свинкой. Поэтому Санька не выносит, когда при нём называют это слово или даже другое, на него похожее, — ему всё кажется, что это на него намекают.
Димка понял свой промах и спохватился:
— Я не обзываюсь! Это такая пословица, не я же её придумал!
Но Санька не стал слушать. Через дыру в заборе он вылез на улицу и в знак того, что больше не вернётся, хлопнул доской, так как двери под рукой не было. Он очень обиделся и даже Василька позабыл захватить с собой.
Мы втроём так расстроились, что и про костёр забыли. Вдруг Петька закричал:
— Ребята, костёр потухает!
И правда, пока мы ссорились, огонь начисто слизал сухие доски. Больше топлива не было. Мы глянули на кастрюлю: она сияла начищенными боками и будто посмеивалась над нашей беспомощностью. Что делать? Не ломать же забор: сбегутся жильцы, и нашей затее придёт конец.
Мы вертели головами туда-сюда, заглядывали под крыльцо, раздвигали траву — нигде ни щепочки! И вдруг Петька закричал:
— Нашёл!
Так, наверно, кричал Робинзон Крузо, когда увидел вдалеке среди безбрежного моря туманную полоску земли. Мы с Димкой задрали голову, но ничего, кроме неба, не увидели. А Петька твердил своё:
— Нашёл, нашёл! Сосна! Полезайте и ломайте ветки. Вон их сколько!
Пока я закатывая рукава и плевал на ладони, Димкины штаны уже замелькали среди хвои.
— Лови! — закричал он и стал бросать вниз срезанные ножом ветки.
Он накидал целую кучу. Я умолял его слезть и отдохнуть, потому что мне самому хотелось взобраться наверх, но он и не думал уступать мне место, глазел по сторонам и оглушительно кричал:
— А тут здорово! Видно километров на сто!
Мы потеряли терпение и велели ему слезать, потому что костёр угасал, а он неестественно громким голосом заорал нам, что не может, потому что вокруг очень красивые пейзажи. Но я видел, что его интересовали не пейзажи, а Иза Тобольская. Из-за неё он и кричал таким ненормальным голосом и, держась за ветку одной лишь рукой, тянулся к самой макушке сосны.
На соседнем дворе стало тихо — видимо, девчонки смотрели на Димку. Я был вне себя: ведь и я мог бы так! Во всяком случае, я хотел, чтобы Дуся тоже увидела меня на высоте.
— Если ты сейчас же не слезешь, — закричал Петька вне себя, — мы уйдём!
За забором послышались восхищённые вздохи — девчонки, видимо, вообразили: раз мы кричим, значит, Димка находится в опасности.
Наконец Димка ловко спустился вниз, хотя и оставил на сосне клок штанов. Он сразу набросился на костёр и завалил его ветками.
Из-под веток повалил густой, едучий дым. Он щипал глаза, щекотал ноздри. Мы чихали, вытирали слёзы, ругались, хохотали, а дым валил и валил. Просто удивительно, откуда его столько бралось! Было страшно и весело. Димка раскрыл перочинный ножик, зажал его в зубах и начал дикую пляску вокруг костра. Петька взял в руки палку и потрясал ею, словно копьём. Я барабанил по днищу старого таза. Стоял невообразимый грохот, шум, гам.
— Пожар, пожар! — вдруг раздается на нашем дворе.
— Пожар, ларёк горит! — откликнулось сразу несколько голосов.
Девчонки завизжали.
«Вот сейчас прибегут соседи, раскричатся, нажалуются матери, — подумал я, — а она напишет отцу».
Вдобавок пронзительно закричал Василёк. Мы хотели залить костёр водой, но у нас не было ни единой капли.
Заколоченная калитка заскрипела и распахнулась — к нам толпой хлынули жильцы нашего и соседнего домов — с вёдрами, баграми, топорами. Домоуправ, тяжело отдуваясь, тащил красный огнетушитель.
На костёр вылили уйму воды, и скоро от него остались только обугленные палки да мокрая зола. Моя мать глядела на меня ужасными глазами, а тётя Катя, успокаивая Василька, то и дело спрашивала:
— Где он? Где? — И, увидев в толпе Саньку, сказала: — Иди домой, сейчас получишь хорошего ремня!
Девчонки повизгивали от восторга, ахали и охали (просто поразительно, сколько они могут ахать и охать):
— Ах, какой костёр! Ой, чуть не случился пожар!
Глава 12. Нашего полку прибыло
Не знаю, что сделали бы с нами родители, если бы не Дуся.
— Тётеньки, успокойтесь, это же простой дым! — то и дело повторяла она. — Успокойтесь. Мальчики же не для баловства, они же хотят паять научиться!..
Но как только взрослые оставили нас в покое, Дуся быстро разожгла примус и принялась ругать нас на чём свет стоит:
— Безрукие! Закоптили кастрюлю, словно окорок, и ещё хотят её запаять!.. Петя, нагрей паяльник на костре, да не остриё, а обушок нагревай! Да не в пламени, а над пламенем держи. В самом огне жару мало: век будешь греть — не нагреешь!.. Саня, не трогай пальцами то место, где надо паять…
Теперь над кастрюлей колдовала одна Дуся, а мы теснились вокруг неё и почтительно наблюдали. Димка стоял в стороне как пришибленный: ведь он пообещал запаять кастрюлю, но не сумел. Но Дуся будто забыла про его обещание. Она зачищала латку и края отверстия на кастрюле заново, объясняла, что и как нужно делать, а о Димке — ни слова. Я её хорошо понял: настоящие люди поступают благородно и не бьют лежачего.
Вдруг за спиной у меня что-то скрипнуло, и я оглянулся. Доска в заборе откинулась, показалась лохматая голова Михея. Он ввалился во дворик, растопырил пальцы в карманах и стал глядеть куда-то вверх, словно нас здесь и не было.
