Цветная Капуста умчалась к себе и тут же вернулась с коробкой кнопок.
— Так! — возгласила она торжественно, как будто совершала некий акт, от которого зависит мир во всем мире в течение трёх десятилетий. — Вот, в четвёртый раз вешаю на доску правила и свой призыв. Вы, товарищ председатель, свидетель, а вы, дворник, отвечаете за то, чтоб правила и призыв оставались на месте до тех пор, пока я сама их не сниму. Вы поняли?
Она гневно посмотрела на бабушку, потом пронзила меня угрожающим взглядом — из предосторожности я стоял на нижней ступеньке — и удалилась в свою комнату, находившуюся в квартире Чепона.
— Нет порядка? — заворчала бабушка. — Разве я не запираю и не отпираю парадное, разве не убираю лестницу, разве…
— Успокойтесь! — доброхотливо сказал Кобал. — Наверное, опять неприятности по работе, вот и вымещает на нас досаду. Ох, уж эти мне одинокие женщины!
— Да, да, — вздохнула бабушка.
А когда мы остались вдвоём, проговорила с живостью:
— Одинокая! Воображала она, вот кто! Обыкновенная кассирша в артели трубочистов, а наряжается и нос дерёт — что твой директор большого завода.
Закончив уборку, мы вернулись домой.
— А всё-таки хотела бы я знать, кто вытаскивает кнопки, — задумчиво сказала бабушка и вдруг спросила меня: — Михец, может, это кто из ребят?
К счастью, было уже темно, и она не видела, как я покраснел. А въезжавший во двор грузовик товарища Пенича заглушил мою невразумительную ложь.
Бабушка готовила на кухне ужин, я взял не глядя какой-то учебник — то ли латинского, то ли английского, то ли словенского языка. Перед глазами у меня прыгали пегасы, в голове прочно сидело наше общество. На все корки ругал я себя за то, что я, председатель тайного общества, сижу сложа руки, когда на доске объявлений «пасется» целых четырнадцать пегасов. Я даже прошёл мимо них… А что говорит устав на этот счёт? И как я могу ждать дисциплины от рядовых членов, скажем от Игоря, если сам я, председатель, нарушаю правила!
Под каким-то предлогом я вышел из кухни.
Во дворе играл Игорь.
— Слышал, как разорялась Цветная Капуста? — спросил я.
— Слышал, — робко ответил он.
Я напустил на себя начальственный вид:
— Знаешь свой долг?
— Знаю, — ответил Игорь. — Только нельзя…
Его робость придала мне твёрдости и мужества.
— Долг обязывает нас! Слышишь, Игорь, операцию проведём немедленно!
— Я не буду…
— Значит, хочешь, чтоб тебя исключили?
— Не хочу! — испугался он. — Это моё первое общество, первое тайное общество…
— Тогда будешь помогать. Встретимся через полчаса под каштаном!
Мы с бабушкой ужинали, когда Цветная Капуста влетела на кухню.
— Неслыханное безобразие! — бушевала она, чуть не лопаясь от злости. — Вы, дворник, понимаете, что случилось? Да, конечно, вы ничего не знаете! Вы себе спокойно ужинаете, пока… Так вот, пора поговорить о вашей работе! Прежде всего мы проведём внеочередное собрание, потом очередное и тогда посмотрим, будете ли вы после этого так спокойно попивать свой кофеёк!
— Ну и пусть вытаскивают, кому надо! — вознегодовала бабушка, когда крик Цветной Капусты замер на лестнице. — Правила и так никто не выполняет. Это я знаю получше её — она-то ещё ни разу не заперла парадное. А не запирает затем, чтоб самой не выпускать Ковача с Ковачихой. Повадились они к ней ходить в последнее время. И какие у них там дела? Ясно, что тёмные, не то б не таскались сюда по ночам.
— Точно, — подтвердил я, хотя мне было всё равно, какие дела у Цветной Капусты с дядюшкой, дворником в доме, где живёт Йоже.
— Я у них что бельмо на глазу, — продолжала бабушка после недолгого молчания. — Ребята шумят во дворе — я виновата! Валяется на лестнице бумажка — опять меня к ответу. Теперь нашла кнопки. Хочет прогнать меня. Чем я ей мешаю?
Я чувствовал, что на сердце у бабушки лежит тяжёлый камень. Меня он тоже давил. Может, ещё сильней. В тот день я долго не мог заснуть. Как выполнять устав нашего общества, не навлекая на голову моей доброй бабушки новых забот и огорчений? Бабушка тоже не спала. Я слышал, как она ворочается на постели. Подойти бы сейчас к ней и во всём покаяться! Но глаза мои уже стали закрываться.
В воскресенье мы провели первую большую операцию. Чуть не полдня слонялись мы по городу, осматривая стены и заборы, забираясь в подъезды жилых и прочих зданий и даже в коридоры незапертых учреждений.
Все доски и стены на окрестных улицах были очищены от пегасов. Работали мы, разбившись на две группы: П+М и С+К. От Игоря толку было чуть, он едва годился на то, чтоб стоять в дозоре, да и тут при малейшей опасности обращался в бегство, даже не подав мне никакого знака.
Чего я только не перевидал за этот день!
Сколько правил поведения жильцов, сколько разных объявлений! Читать я всё не успевал, и тем не менее кое-что врезалось в память: «Потеряла… Прошу нашедшего… Продается недорого… Кто нашел… Продаю… Футбольный матч… Даю уроки… Сниму комнату… Одинокий пенсионер… участие обязательно… Чиню зонты… Встреча ветеранов войны… района… Дискуссия… Дети, потерявшие во время войны родителей…»
Я, конечно, понимал полезность многих объявлений. И даже подумал о новом параграфе, возбраняющем трогать важные объявления. Но в конечном счете пегасы пересилили. Отказаться от таких экземпляров! Нет уж, дудки!
Три кнопки имели четырёхугольную шляпку, одна — треугольную, были тут и латунные, а некоторые, несомненно, заграничные.
На следующий день Эхма принёс на урок словенского языка чёрную директорскую книгу, и Запятая прочёл нам следующее обращение:
В последнее время со школьных досок объявлений систематически исчезают кнопки. Если кто-нибудь из вас заметит что-либо подозрительное, пусть немедленно сообщит об этом администрации. Виновники будут строго наказаны.
Пока Запятая читал, Эхма грозно оглядывал класс в поисках «виновника», и я сидел как истукан, не смея даже глазом моргнуть.
Когда Эхма, воплощённая угроза, унёс чёрную книгу в соседний класс, лицо Запятой приняло строгое выражение.
— Итак, — сердито сказал он, а глаза его за стёклами больших чёрных очков смотрели так ласково, — в школе завёлся профессиональный собиратель кнопок! Может быть, он среди вас?
Мёртвая тишина. Кровь прихлынула к моему лицу. А у Йоже и у Метода аж и шея стала пунцово-малиновая.
Запятая посмотрел на нас. Потом взял журнал, перелистал его и сказал скорее грустно, нежели сердито:
— А ты, Михец, тоже собиратель, но только колов, что ещё хуже. — И снова поднял голову, обратив на меня свой испытующий взгляд. — Михец, когда ты думаешь покончить со сбором единиц?
Не помню, что я видел, когда встал: наверное, не пегасов и не колы. Надо мной висело что-то бесформенное, тёмное, страшное.
— Скажи мне, почему ты не учишь уроки? Начал ты хорошо, но в последнее время совсем перестал учиться.
— Я учу, товарищ классный руководитель…
— Скоро будет педсовет, а потом — родительское собрание. Пора уже поговорить с твоими родителями.
Голос с девчачьего ряда. Шпелцы:
— У Михеца нет родителей.
— Ах да, это у тебя отец погиб в партизанах, а мать умерла в лагере. Тебя самого немцы долго прятали в каком-то своём приюте. — Голос Запятой звучал отечески. — Живёшь с бабушкой. Верно? Она нашла тебя всего три года назад, а до того ты воспитывался в детском доме. Что ж, придётся до педсовета поговорить с твоей бабушкой. Я посещу её при первой же возможности. Когда она бывает дома?
— Вообще-то редко, ходит по чужим домам мыть полы и стирать, — промямлил я.
— Неважно, я найду её, и мы сообща сделаем из тебя хорошего ученика. Садись!
Я сидел как побитый. Только клочок, который мне передал С. через К., вдохнул в меня капельку жизни. Там было одно слово: «Действует».
Да, действует… Я невольно усмехнулся. Но действует и общество, основанное учителями, — общество по присуждению колов.
Урок словенского языка тянулся до бесконечности. На перемене я немножко отошёл. А Метод и Йоже были просто в восторге.
— Видел? Сам директор взялся за дело! — ухмыльнулся Метод.
— Ничего он не узнает, — выпятил грудь Йоже.
— Это уж точно, — подтвердил я, расхрабрившись.
На уроке латинского языка я опять получил послание от С.:
Предложение. Каждая операция должна быть скреплена печатью общества. С. Согласны ли с этим К. и П.?
К. уже выразил своё согласие, я тоже согласился, хотя и не понял замысла секретаря. Просто я не мог допустить, чтоб секретарь и кассир превзошли самого председателя в своём революционном порыве. На состоявшемся после обеда чрезвычайном заседании С. всё объяснил.
— Я вырежу на дощечке сокращённое название нашего общества. Эту печать мы будем ставить на каждую бумажку. Пусть знают, что кнопки вытаскивает организация, а не какой-то там злоумышленник.
