— Одеяло дать?
— Не надо, — ответила Юлька.
— Тогда спи.
Неужто же эта Дюк думает, что Юлька вот так спокойно уснет, не выяснив своих родственных отношений с ней? В конце концов, надо было просто поставить ее на место, эту Дюк! Кем бы ни приходилась она Юлькиному деду, ближе Юльки у него все равно никого не было. Так чего же задаваться.
— Так с кем ты живешь? — снова спросила Юлька.
— С мамой.
— А она тоже его родственница?
— Тоже, — сказала Дюк. — Утром я встану рано, у меня дела в городе, а надо уехать домой с десятичасовой электричкой.
— Дальняя? — спросила Юлька.
— Пригородная, — ответила Дюк.
К тому же эта Дюк была еще и бестолковой! Юлька же яснее ясного спросила ее о матери — дальняя она родственница деду или нет. При чем здесь электричка?
— До нашей станции сорок минут ехать. Только не все электрички там останавливаются.
Когда она говорила вот так мягко и дружелюбно, Юлька даже начинала испытывать к ней симпатию, и даже голос ее вдруг делался каким-то мягким, каким-то знакомым, словно Юлька уже слышала его когда-то.
— Наш дом на холме. Его отсюда, из окна, видно, — сказала Дюк.
— Что? — Юлька чуть не подскочила. — Тот, под к-красной крышей?
— А что?
— Н-ничего, — сказала Юлька.
Здорово! Ничего не скажешь! Среди бела дня нагло и бессовестно у Юльки украли то, что принадлежало давно и лично ей по праву! По праву! Потому что уютный дом на зеленом холме под красной крышей жил в Юлькином мире, под Юлькиным небом, центр которого всегда-всегда был над ее головой! Если даже уйти на край света, все равно он будет именно над Юлькиной головой! Именно над Юлькиной!
— Уютно устроилась, — сквозь зубы процедила Юлька.
— Почему уютно?
Юлька не могла видеть в темноте, но она почувствовала, что черты лица Дюк делаются снова жесткими, а губы резкими, как у мальчишки.
— Уютно потому, что красивый дом. И зелень… И на холме. Наверно, самое спокойное место на земле выбрала…
— Спокойных мест на земле нет, — отрезала Дюк.
— Есть!
— Нет!
— Есть!
Дюк помолчала немного, и за это время Юлька успела несколько раз упрямо повторить: «Есть, есть, есть, есть…» Только так она забивала противников в споре.
— Если есть, — спокойно сказала Дюк, когда Юлька выдохлась и умолкла, — то это все равно как Глаз Бури.
— К-какой Глаз Бури?
— Разве ты не знаешь, что такое Глаз Бури?
— Не знаю.
— Когда идет ураган, то в центре его спокойно и тихо и, может быть, даже светит солнце. Но ведь в любую секунду ураган может переместиться и захватить это место… Это и есть Глаз Бури.
— К-красиво, — с издевкой сказала Юлька, признаваясь себе, что это и в самом деле очень красиво звучит — Глаз Бури.
— Не я придумала.
Дюк замолчала. Даже притворилась, что спит! А Юлька еще долго совершенно бесполезно задиралась. Спрашивала, не дюк ли она Ришелье, сбежавший из Одессы. Даже спросила, не называется ли холм за озером Лысой горой и не может ли она, Дюк с Лысой горы, вызвать заклинаниями эту самую бурю с ее диким глазом… Потом, отвоевавшись, она все-таки уснула, и сон на этот раз показался ей одним бездонным черным мгновением.
Проснувшись, она никак не могла понять, почему она здесь, на чужом диване, в какой-то чужой комнате с чужими стенами и чужим паркетным полом… И лишь когда перевела взгляд на окно, вспомнила, где находится, и поняла, что сбило ее с толку — дождь на улице, еще ни разу не ливший в этом городе при Юльке. Кап-кап-кап… — знакомо, по саратовски, били капли по звонкой водосточной трубе то ленивыми мелкими ударами, то стремительным тревожным барабаном. Кусок неба в окне был безнадежно серым, а в квартире поселилась сырая прохлада.
Ни Дюк, ни раскладушки в комнате не было.
Юлька встала и распахнула оба окна настежь. За мокрой густой занавеской дождя не было видно развенчанного Юлькиного чуда — ни холма, ни дома под красной крышей, в котором вчера горел яркий огонек. Даже крыши домов на соседней ступеньке-улице, ведущей к озеру, почти не были видны. Внизу по мостовой волнистым стеклом бежали глубокие ручьи, и по обе стороны Юлькиного окна где-то поблизости гудели от дождевого потока водосточные трубы. Юлька подставила ладонь и набрала целую пригоршню льющейся с крыши дождевой воды с крошечными черными соринками, которые сейчас же утонули в Юлькиной ладони. Вода была холодной, словно только что из холодильника. Ну как же теперь искать деда в такую погоду?
Юлька отошла от окна и тут же увидела записку, лежащую на рояле: «К деду пока не ходи. Я скажу, когда можно будет. На плите в кастрюльке суп, остальная еда в холодильнике. Дюк».
Записка была почти приказом, и Юлька сразу взбунтовалась. Как это «не ходи»? Кому какое дело до того, пойдет или не пойдет Юлька к своему родному, собственному деду? Никто не имеет права ей это запретить! Она пойдет все равно, если даже внезапно польется ливень с градом, если даже снег засыплет все улицы до самых крыш!
Но прежде всего она рассмотрела свое лицо в зеркале. Полоса на лбу побледнела, стала даже не очень уж такой заметной. Это подняло Юлькино настроение. Подумаешь! Будто бы ее никогда в жизни не лупили мальчишки!..
Она с аппетитом поела супа, сваренного Дюк, — еще горячего, аппетитного, душистого. После этого ей стало совестно. Однако все-таки не до такой степени, чтобы подчиниться Дюк и не пойти к деду. Конечно, она пойдет. Вот только дождется первого солнечного луча.
Было уже около двенадцати часов, когда Юлька, услышав, как на площадке хлопнула дверь соседней квартиры, вспомнила про почту, так и не вынутую ею вчера из ящика. Она взяла ключ и снова спустилась на площадку первого этажа. В ящике были газеты за три дня, журнал «Наука и жизнь», рекламный плакатик «Собирайте пищевые отходы» с розово-лакированной поросячьей мордочкой. И была там еще телеграмма.
Юлька тут же на лестнице, волнуясь, то и дело роняя из-под мышки газеты, разорвала бумажную ленточку-заклейку на телеграмме…
«Витановичу Георгию Александровичу. Юлия прилетит второго, рейс двести восемьдесят седьмой. Возможно, передумает. Сообщим дополнительно».
Это была телеграмма матери! Та самая! С оговоркой! Она не застала деда! Дед ничего не знает о Юлькином приезде?!
Юлька опустилась на ступеньку лестницы и дрожащими руками зачем-то перебрала все газеты и журналы… Что же? Как же это? Что же теперь делать?.. Она поднялась со ступеньки, пошла наверх, потом зачем-то снова спустилась вниз. Потом, вспомнив, что не взяла с собой ключ от квартиры, а дверь может захлопнуться от сквозняка, снова пошла наверх. Что же это? Как же это? Ведь дед оставил ей ключ от квартиры!
Вернувшись в комнату, она заметалась от двери к дивану, от дивана к столу, пока не наткнулась на рояль. Рояль обиженно загудел. Юлька успокоила его, проведя ладонью по клавишам. Он умолк, а Юльке от его молчания стало еще беспокойнее. Дрожащими руками она упаковала банки с компотом в старые газеты, чтобы они не дзенькали в авоське, и, так и не дождавшись первого луча солнца, бросилась искать последнюю, Краснооктябрьскую, больницу. Ведь не в детской же он лечится!
* * *
Круговая улица, на которой находилась Краснооктябрьская, оказалась до обидного близко — в трех кварталах от Главного почтамта. Юлька, приготовившаяся было снова к долгому пути куда-нибудь на окраину, даже растерялась, когда поняла, что сейчас, сию минуту, окажется лицом к лицу с ничего еще не подозревающим дедом. У нее пересохло в горле и вспотела ладонь, в которой она сжимала капроновую ручку авоськи…
— Витанович? — переспросила ее девушка в белом халате, сидящая за столом в приемной, и даже не стала искать эту фамилию в списках. — Ты опоздала, девочка. Его сегодня выписали.
— К-как в-выписали?..
— За ним еще утром внучка приехала и забрала.
— К-какая внучка?..
— Как какая? — пожала плечами девушка. — Обыкновенная. Дедушкина.
— Но ведь это я внучка! — крикнула Юлька. — Я — дедушкина!
— Ты? — удивилась девушка. — Ну, уж это вы там сами разбирайтесь, кто дедушкина, а кто бабушкина.
Юлька вдруг почувствовала, что она, совсем как в сказке, начинает каменеть — сначала окаменели Юлькины ноги до колен, потом Юлька окаменела до пояса, потом до подбородка…
— Не м-может быть, — пролепетала она начинающими каменеть губами. Вы что-то напутали!
— Мы ничего не напутали, — строго сказала девушка. — Георгия Александровича мы знаем. И врача, который будет его лечить, знаем. И внучку его тоже знаем. Она пришла утром, договорилась с главным и увезла…
Юлька на каменных ногах вышла на улицу и остановилась. Что там дом на холме под красной крышей! Среди бела дня у Юльки украли деда!
У него не было никаких других внуков, кроме Юльки! Не было и не могло быть! У деда после войны остался только один сын — Юлькин отец! А старший, дядя Егор, тот, что погиб на войне, так и не успел жениться! Может быть, Дюк — какая-нибудь приемная внучка? Или дочь какого-нибудь дедова племянника? Но тогда она — лжевнучка и не имеет никакого права распоряжаться Юлькиным дедом!
