Вова Кравчук подошел к костру. Коля был уверен, что получит от него нагоняй. Но Кравчук не сказал ни слова. Он молча принялся оттаскивать парты подальше от огня, чтобы они не загорелись и не покоробились. Коля, спохватившись, стал помогать ему. Оттащив парты, Кравчук подобрался к самому огню и начал затаптывать своими большими ботинками стружки, загоравшиеся вокруг. Рыжие волосы Кравчука были так похожи на пламя, что казалось, голова его пылала.
Он постоял у костра, пока огонь не поник, и лишь тогда повернулся к Коле. «Ну, сейчас начнется разнос», подумал Коля, прямо смотря в глаза Кравчуку. Однако Кравчук не только не разнес его, но даже замечания не сделал.
— Пойдем, я дам тебе рубанок, — сказал он Коле.
Это была третья попытка за один день использовать Колю в бригаде столяров. Коля в глубине души подивился терпению Кравчука. Неуверенно принял он из его рук рубанок, боясь, что снова осрамится.
Но на этот раз дело пошло. Коля работал на заготовке — строгал шершавые доски разной толщины, чтобы сделать их гладкими и одинаковыми. Пахучие тонкие стружки, курчавясь, ползли из рубанка. Работа эта оказалась умной работой — она требовала расчета, постоянного внимания и, главное, особого умения чувствовать дерево, понимать, где оно тверже, где мягче, как расположены в нем сучки, слои.
— Не нажимай! Легче, легче, — говорил, подходя к Коле, Вова Кравчук.
Через полчаса Колины руки ходили уже сами собой, без всякого, казалось, усилия. Высунув кончик языка, Коля махал и махал рубанком, освобождая послушную гибкую доску от всего, что было на ней лишнего. Теперь он чувствовал, что тоже строит школу.
Это было удивительно приятное чувство — знать, что в этом городе, где все, и большие и маленькие, трудятся, строят, ты тоже не праздный свидетель, мечтающий воспользоваться плодами чужих трудов, а труженик, строитель, имеющий наравне со всеми право смотреть глазами хозяина на строящуюся школу, на весь этот заново рождающийся город. Участие в большом общем сознательном труде наполняло его радостью и гордостью. Через час он уже не с робостью, а с некоторой важностью прохаживался возле своего верстака и хмурился, чтобы скрыть свою радость, когда Вова Кравчук, проведя ладонью по обструганной им доске, кивал головой в знак того, что доска достаточно гладка.
Чтобы увидеть Степочку, Коле стоило только поднять голову от верстака. Степочка оттаскивал готовые парты в угол двора и там красил их. Он осторожно водил по партам маленькой кистью, потом отходил в сторону и с важностью оглядывал свою работу — всюду ли краска легла ровно. Когда он, идя за новой партой, приближался к верстакам столяров, Коля старался встретиться с ним глазами. Но Степочка глядел на Колю так, словно не замечал его, словно Коля был столб или камень. Подходя к столярам, он разговаривал и шутил со всеми, но только не с Колей. Коля отказался ехать на Черное море, и Степочка не простил Колю и не скрывал этого. «Ну, и пускай», думал Коля. Но в глубине души был огорчен.
Он давно любил Степочку и, не признаваясь в том самому себе, восхищался им. Ему никогда со Степочкой не было скучно, потому что Степочка постоянно изобретал что-нибудь удивительное, постоянно поражал его своей отвагой и решительностью. Степочка хотел, чтобы Коля подчинялся ему, и Коля от всей души готов был подчиняться, потому что охотно признавал Степочкино превосходство, да и сам вовсе не любил командовать.
Один только раз Коля не послушался его — отказался с ним ехать на Черное море, и Степочка сурово наказал его: перестал с ним разговаривать. Как будто Коля сам не мечтал о Черном море, как будто он не поехал бы за ним хоть на край света, если бы не мама! Нельзя же оставить маму совсем-совсем одну! Отчего же такая несправедливость?
А между тем Степочка как раз сейчас так нужен был Коле! Несмотря на участие в общей работе, Коля все еще чувствовал себя одиноко среди всех этих незнакомых мальчиков, большинство из которых к тому же было старше его. А Степочка работал здесь уже больше месяца, он всех знал, и его все знали и ценили, он был свой человек на стройке и мог бы Колю свести со всеми своими друзьями. Кроме того, Степочка хорошо знал Виталия Макарыча, и Виталий Макарыч хорошо знал Степочку, и Степочка мог бы помочь Коле начать разговор с Виталием Макарычем…
Кроме Степочки, в школе был только один человек, давно ему известный — Агата. Но Агата сидела в сарайчике, наскоро сколоченном в углу двора из досок, и он видел ее редко.
Там, в этом сарайчике, находилась не то контора строительства, не то склад. И этой конторой, этим складом управляла Агата. Уходя, ей сдавали на хранение инструменты. По требованию бригадиров она выдавала гвозди, клей, мел, замазку, олифу, листовое железо, задвижки, шпингалеты, оконные стекла. Она вела учет всех материалов, записывала в свои книги все израсходованные кирпичи и доски. Не то кладовщик, не то бухгалтер, она весь день сидела в полутемном сарае за столом перед маленьким квадратным окошком без стекла.
Иногда двери сарая открывались, и Агата появлялась на пороге. Худенькая, с милой ямочкой на подбородке, она серыми, широко расставленными глазами смотрела на мальчиков или на Виталия Макарыча, спускающегося со школьного крыльца.
Виталий Макарыч неторопливо обходил всех работающих мальчиков — и столяров и маляров. Возле некоторых он останавливался, внимательно следил, как пилят какую-нибудь доску, но никому не делал никаких замечаний. Только иногда вдруг говорил:
— А ну, дай-ка мне.
Брал в свою левую руку, единственную, пилу, молоток, кисть или рубанок и принимался работать с необыкновенным проворством. И рубанок плыл легко, без натуги, пила пела веселей, гвозди входили в дерево не сгибаясь, и краска, до сих пор ложившаяся пятнами, начинала ложиться ровным слоем, всюду одной густоты. Опилки и стружки застревали в его черных волосах. Он поднимал раскрасневшееся лицо, отдавал рубанок столяру или кисть маляру и шел дальше. И Колю удивляло, что он одной рукой умеет все делать лучше, чем другие двумя руками, и нравилось Коле, что он не кричит, не командует, не советует, а только показывает.
Вообще Виталий Макарыч начинал нравиться Коле, и Коля вынужден был в этом признаться. «В конце концов, он-то ведь не виноват, что сидит на папином месте, — думал Коля. — Должен же быть в школе заведующий учебной частью».
Следя краем глаза за тем, как Виталий Макарыч двигался по двору, переходя от одного школьника к другому, Коля ждал, когда он подойдет к нему. Он надеялся, что Виталий Макарыч сам заговорит с ним о папе. И Виталий Макарыч подходил к нему и останавливался у него за спиной. Чувствуя Виталия Макарыча у себя за плечами, Коля работал, не поворачивая головы, не глядя на него, и ждал. Но ничего не дождался. Виталий Макарыч не только не заговорил с ним о папе, но даже ни разу не сказал ему: «А ну, дай-ка мне», и не взял у него из рук рубанка.
К пристани подошел пассажирский пароход, и, возвращаясь из школы, Коля встретил растянувшуюся на целый километр толпу пассажиров. В самом конце этой толпы он вдруг увидел Архипова — того старичка, который помог ему и маме дотащить вещи с вокзала. Вид у него был злой, недовольный, острая бороденка торчала как-то вбок.
— Здравствуйте, — сказал Коля.
— Здравствуйте, — ответил Архипов, не повернув головы.
— Вы меня, кажется, не узнали? — сказал Коля.
— Вот еще, «не узнал»! — сказал Архипов останавливаясь. — Я вас даже там, на вокзале, с первого взгляда узнал. Я о вас целую зиму каждый день слышал.
— От кого?
— От Николая Николаича.
— От папы? — спросил Коля задохнувшись.
Архипов кивнул.
— Последнюю-то зиму он ведь у меня прожил.
— У вас?
— Зайдите ко мне. Покажу, где он жил. Хотите?
— Хочу.
И Коля пошел за Архиповым. Они шли по длинной, залитой вечерним солнцем улице, и справа от них, в промежутках между разбитыми стенами, кустами бузины, ивами, сверкала река. Архипов молчал. «И чего это он сегодня не в духе? — думал Коля. — Оттого, наверно, что возвращается с пустыми руками».
— Вы были на пристани? — спросил он робко.
Архипов кивнул.
— И никто не дал вам понести вещи?
— Вот еще! — сказал Архипов презрительно. — Это мне все равно.
Он опять замолчал. «Зачем же он ходит на вокзал и на пристань?» подумал Коля. И спросил наугад:
— Вы встречать кого-нибудь ходите?
Архипов вздрогнул, остановился и посмотрел на него с удивлением.
— А вы откуда знаете?
— Я не знаю, — смутился Коля. — Я так, подумал… И не встретили?
— Опять не встретил! — сказал Архипов с досадой.
Они свернули вправо и вышли к реке. Река, озаренная заходящим солнцем, казалась огненной, пылающей. Взорванный мост был отсюда совсем недалеко, его громадный металлический скелет повис в воздухе; за ним сиял закат, и все это чудовищное переплетение разорванных, опутанных, взметанных в небо балок казалось черным. Временный мост, деревянный, был еще ближе. По нему медленно полз бесконечный товарный состав.
