Как только Утенок почувствовал, что голова его высунулась из воды, он сорвал маску и всей грудью вдохнул воздух. Так все дышал бы и дышал! Оказывается, воздух можно пить, как воду!
А кругом трава, небо, цветы, солнце, кузнечики стрекочут, стрекозы трещат над камышом — как прекрасно!
— Эй-ей-ей! — заорал Утенок на всю речку, выскочил на берег, расстегнув, сбросил на траву пояс, осторожно снял и положил скафандр и, растопырив руки, как крылья, помчался кругами по мягкой траве-мураве, крича от переполнившего грудь беспричинного восторга:
— Эй-ей-ей-ей!
Отдохнув немного, он ухватил конец веревки, потянул изо всей силы. С радостью почувствовал: движется! Идет! Идет!
Блок скрипел, вертелся туго, и веревка медленно, но двигалась. И вот из воды появилось что-то черное от ила, зеленое от водорослей и застопорилось у берега. Бросив веревку, Утенок вбежал в воду и руками выволок тяжелый предмет на берег. Потом присел на корточки: что бы это могло быть? И вдруг узнал, сначала даже не поверил глазам, — пулемет! Настоящий пулемет, хоть и насквозь ржавый, но пулемет! Утенок оттащил его подальше от воды, долго ощупывал и разглядывал.
Вот это да! Это не какая-то там паршивая швейная машина! Лечь бы сейчас за него и — тра-та-та-та-та! Но только слишком проржавело оружие от долгого лежания в воде: по мере того как высушивало его горячее солнце, оно делалось от ржавчины желтым и пористым, как песочное пирожное.
Первый раз полез — пулемет! Надо скорее опять лезть и вытащить еще что-нибудь. Эх бы — пушку! Скорее, пока нет ребят. Они не нужны. Без них обойдется.
Один. Никому не даст даже за веревку подержаться. Вот удивятся: придут, а на берегу—повозки, пулеметы, всякие такие штуки, а на дне — чисто! Ну-ка, кто тогда Мюнхгаузен?
Но тут на берег пришел пастух. Фамилия его была Брыкин, а прозвище — Гыр-Гыр. Так его Горька прозвал неизвестно за что. Мальчишки его не любили, а он мальчишек терпеть не мог, потому что думал, что они потихоньку воруют рыбу из сетей и вентерей, которые были расставлены у него по всей реке. А на самом деле эту его рыбу никто и не думал воровать — очень нужно!
Где-то далеко на заросшей кустами вырубке во все горло орал на коров и хлопал кнутом подпасок Тишка, белобрысый, весь какой-то облупленный, но такой же, как Гыр-Гыр, вредный и ехидный.
Кнут его — длинный и толстый, сплетенный из ремешков, на конце — кисточка из конского волоса. И хлопал этим кнутом жмот Тишка, как из ружья, когда надо и когда не надо, а кому другому — ни за что не даст, хоть не проси.
— Это ты что же тут такое выделываешь? — набросился Гыр-Гыр на Утенка. — Тебе кто ж это разрешение дал тут безобразия устраивать? Вот хулиганье-то, а?
— А что? — обиженно спросил Утенок. — Чего ругаетесь-то?
— «Что»… — ехидно передразнил Гыр-Гыр. — «Что»… Намедни кто у меня с перемета крючья срезал? А?.. Не ты?..
— Какие крючья?.. Я почем знаю… Кому нужны ваши крючья… Может, щука…
— «Щука»… Я те дам — «щука»! Знаем мы этих щук! Куда ни пойдешь — и вот они!.. Веревка у него какая-то… Спер небось?
Утенок испугался: Гыр-Гыру и отнять веревку ничего не стоит. Он покраснел и сказал, запинаясь от волнения и злости:
— Это веревка «Освода» и все — «Освода»… Попробуйте только троньте!.. Как напишут на вас… контрибуцию — будете знать!
«Контрибуцию» Утенок вычитал в книге, а что это такое — не знал. А пастух неизвестно — знал или нет, но только сразу струсил:
— «Контрибуция»… Ишь, как их, чертей, образовали… Законники все… Дам вот сейчас по шее — пиши на меня, что хошь!.. Тьфу!
Плюнул и ушел.
Утенок гордо посмотрел ему вслед. Ага, испугался…
Для полного посрамления врага он заорал что было мочи сложенный Горькой сатирический куплет, который все мальчишки считали для пастуха очень обидным.
Таким образом пастух был окончательно «уничтожен», а Утенок приступил к дальнейшему осуществлению своего плана.
Он вновь отправился на речное дно и привязал веревку к колесу первой попавшейся повозки.
Вылез на берег, потянул веревку — ни с места. Утенок упирался пятками в землю, пыжился, виснул на веревке и дергал ее — не идет…
Тогда он в третий раз полез в воду, внимательно изучил положение повозок и понял, что одному и стараться нечего вытащить: огромные, черные, тяжелые, они прямо-таки вросли в дно.
Что делать?
Вдруг послышались какие-то громкие странные звуки: шлеп!.. шлеп!.. шлеп!..
Утенок постоял, постоял и вдруг сообразил: да это же ребята на шлюпке!
Когда он поспешно добрался до мелкого места и, стоя в воде по грудь, сдернул маску, лодка причалила к берегу. Горька уже успел выскочить из нее и, сидя на корточках перед пулеметом, ковырял его пальцем, одновременно оглядываясь на блок с веревкой и не зная, что обследовать в первую очередь. Но едва из воды, все равно как какой-нибудь подводный житель, вылез Утенок, Горька бросился к нему:
— Сделал, а? Скафандр, а?! И потянулся к противогазу.
— Не трожь… — угрюмо сказал Утенок.
И тут случилось невиданное: гордый, задиристый Горька, которому и посильнее-то ребята не осмеливались перечить, вдруг отдернул руку и спросил, заискивающе улыбаясь:
— Сам сделал, а?
— Сам, — сказал Утенок. — Чем зря скафандр трогать, лучше взяли бы да за веревку дернули все вместе…
Горька послушно оглянулся на сооружение из блока и веревки и, сразу поняв, зачем она, повернулся к ребятам, которые тоже повыскочили из лодки, обступив кто Утенка, кто пулемет, и властно крикнул:
— А ну, идите все сюда! Эй, там, у пулемета, сюда давайте. Вовка, кому говорят! Прилип, как будто пулемета никогда не видел, — потом рассмотришь! Давай берись за веревку! Все взялись?.. Ну, — раз, два, — дернули!
Мальчишки, облепив веревку и стараясь один перед другим, изо всех сил дернули. Веревка подалась.
— Еще — взяли!!!
Веревка продвинулась дальше.
Так они тянули и тянули, пока наконец из воды, как допотопное чудовище, показалась повозка — вся в водорослях и грязи.
— Ура-а-а! — закричали ребята.
— Давай, давай! Еще! — подбадривал их Утенок, одной рукой держа противогазную маску, другой помогая тянуть и даже забыв снять тяжелый пояс с камнями.
Когда повозку подтянули к самому берегу, Утенок отвязал от нее конец веревки и сказал Горьке:
— Вы пока выкатывайте ее на берег, а я полезу другую привязывать.
Горька послушно кивнул, не спуская глаз со скафандра. Утенок натянул маску и скрылся под водой.
— Давай! — крикнул он, появившись через несколько минут.
Ребята впряглись в веревку. Когда и Утенок захотел присоединиться к ним, Горька, обернув красное от натуги лицо, проговорил:
— Ты не берись… Ты будешь главный… А ну — взяли! Главный водолаз, говорю… Еще — взяли! Стой и грейся… А мы будем тянуть… Это называется… разделение труда…
Утенок стал в стороне и принялся наблюдать, крича поминутно:
— Непрерывно давайте, непрерывно! Не надо рывком, тебе говорят! Эх!.. Ну куда, ну куда тянешь? Не видишь — блок! Прямо надо и постепенно! Во-во-во! Ага-га-га-га! Подается! Пошла!
Когда солнце стало прямо над головой, две повозки уже лежали на берегу. Оставалась последняя — вытянуть ее было труднее.
К речке подошло на водопой коровье стадо.
Подпасок Тишка несмело приблизился к Утенку и уставился на скафандр, опустив свой изумительный кнут.
— Это что? — робко осведомился он наконец.
— Скафандр, — высокомерно сказал Утенок, — глубокоподводный, понял?
— Понял… — вздохнул Тишка.
— То-то, — сказал Утенок. — Дай-ка кнут.
Взял кнут, широко размахнулся, хлопнул: хорошо, громко, как из ружья. Хлопнул еще и еще. Так и хлопал бы всю жизнь — до чего приятно!..
В это время третью повозку торжественно выкатывали на берег…
Шли женщины доить коров, остановились около, поставив на землю ведра, и стали смотреть.
Шли рыбаки с бреднем и плетневой корзиной, постояли и, положив бредень и корзину, принялись помогать.
Когда все повозки стояли на берегу, пришел Гыр-Гыр. Он достал кисет, свернул цигарку и, подсев к отдыхающим ребятам, приветливо похлопал Горьку по плечу:
— Трудитесь, значит?.. Развиваетесь?.. Как говорится, — спорт, хе-хе-хе!.. А тележки-то эти куда хотите?
— Никуда, — сказал Горька, освобождая плечо, — куда их?
— Это верно. Где их возьмут — гниль. Вот, ребятки, отдали б их мне… Верно говорю, куда вам?
— Берите, берите, дядь! — воскликнул великодушный Утенок. — Нам зачем? Хоть сейчас берите!..
И все, кто ни шел, останавливались — дивились.
За домом в кустах сирени у Вовки был построен шалаш. Вовка лежал в нем на сене и читал книгу. Сено пахло полынью и еще чем-то хорошим, как на лесных полянах. В таком шалаше живи хоть все лето — не надоест.
