Но теперь Сережа подумал о том, что поступки людей понять значительно труднее, чем поступки телевизора. Ну, там все эти искажения или пропавший звук... Взять хоть Олега и Варьку Щербатюк.
Олег и Сережа друг от друга ничего не скрывали. Вот почему Сережа знал эту историю во всех подробностях. Весной Варя Щербатюк позвала Олега на ферму. Починить водопроводный кран. Хоть каждому в колхозе было хорошо известно, что Варя, дочь Щербатихи, сама что угодно может починить.
На ферме, в подсобке, она обняла Олега сзади, прижала к себе, потом обернула его лицом, поцеловала в губы и сказала:
— Будешь теперь ко мне ходить. Будешь моим парнем.
Положила его руку себе на грудь и снова поцеловала в губы.
Олег не знал, что и думать.
— А почему?.. — спросил он растерянно.
— Кому я еще нужна? — горько отозвалась Варя.— Ты хоть болтать не будешь. Хвастаться. Ты у нас безответный.
Так все это у Олега внезапно началось и так же теперь внезапно кончилось.
— Нет,— повторил Сережа.— У нас это — совсем Другое.
Он взглянул на часы. До конца перемены оставалось еще четыре минуты. Сережа оставил Олега и быстро, решительно зашагал к школе. Он увидел Наташу в окне школьного коридора на втором этаже. Она улыбнулась и помахала ему рукой. Он взлетел на второй этаж.
— Наташа,— сказал Сережа. — Я хочу тебе... Одну важную вещь...
— Какую? — напряглась Наташа.
— Я хочу, чтоб ты знала... Я тебя люблю. И никогда в жизни никого не буду любить, кроме тебя...
Зазвенел школьный звонок. Тот же самый, что и всегда. На урок. Но для Сережи он возвещал большую перемену. Во всей его жизни. Он сказал Наташе то, что так долго хотел и не решался сказать, и сейчас ему казалось, что все вокруг него переменилось.
С Наташей они в этот день больше не разговаривали, и все равно остро и непрерывно Сережа чувствовал ее присутствие и необходимость в ее присутствии. И он невольно стремился привлечь к себе Наташино внимание. И опять устроил «корриду».
К коровнику примыкал ряд загонов. В одном из них держали телят. После уроков восьмые и девятые классы послали сюда для занятия, которое в школьных отчетах называлось «производственной практикой». А попросту нужно было помочь убрать коровник.
Дела там оказалось на час. И, покончив с ним, школьники собрались вокруг одного из загонов. Пришли туда и доярки. Впрочем, теперь они уже назывались не доярками, а «мастерами машинного доения».
В загоне шла коррида. В роли быка выступал бодливый и шустрый бычок, уже хорошо овладевший правилами боя. В роли матадора — Сережа. В одной руке у него была деревянная шпага, наспех выструганная из палки, а в другой — мулета из кумачовой скатерти, добытой в красном уголке. А в роли комментатора выступал Вася Гавриленко.
Сережа взмахнул мулетой и ловко пропустил бычка сначала справа от себя, а потом слева.
— Дорогие зрители,— провозгласил Вася в рупор, свернутый из какого-то плаката.— Посмотрите на эту блестящую веронику. Теперь ее плавно сменяет полувероника, переходящая в оборот.
Вася в школе заслуженно считался большим знатоком приемов, которыми пользуется матадор, сражаясь с быком.
Тем временем на ферму пришли председатель колхоза Павел Михайлович и директор школы Анна Васильевна. Они остановились за спинами зрителей.
— Вот так практика,— ахнула Анна Васильевна.— Большие ведь ребята. Некоторые бреются.
— Тише, — поднес к губам палец Павел Михайлович.— Давайте посмотрим. — Он еще немного понаблюдал за сражением Сережи с бычком и добавил: — А чем не практика? Они все теперь только с машинами играют. Уже забывают, что и у животных живая душа, что им тоже хочется побегать, побрыкаться. Это, я вам скажу, дело хорошее. Когда человек с телятами, с коровами, с поросятами возится, он от этого хуже не становится.
Вася первым заметил председателя и Анну Васильевну.
— Полундра! — закричал он в рупор.
И зрители корриды тут же исчезли, словно растворились. Анна Васильевна подозвала Наташу. Сережа, вконец смущенный тем, что Анна Васильевна и Павел Михайлович застали его за игрой с бычком, пошел в коровник.
— К маме зайдем,— сказал Олег.
Это был уже не новый типовой четырехрядный коровник на двести коров. Доили коров на специальной площадке, переоборудованной из крайних стойл. Теперь доение группы из десяти коров продолжалось восемь — десять минут. Идоили коров так быстро совсем не потому, что здесь гнались за рекордами. Зоотехник, чтоб переубедить доярок, провел на ферме эксперимент. Одних коров доили восемь минут, других намного медленнее — шестнадцать. И доярки увидели, что быстрое доение дает молока на пятнадцать процентов больше, чем медленное, и к тому же жирность молока при быстром доении увеличивается чуть ли не на треть. И еще зоотехник уверял, что ученые доказали: коровы с хорошим, уравновешенным характером дают молока на тридцать процентов больше, чем коровы нервные, пугливые.
— А от чего зависит настроение коровы? — спрашивал зоотехник.— Прежде всего от настроения доярки. Девушке с плохим настроением лучше кур ощипывать, а не коров доить.
Варю Щербатюк Стоколос — Реаниматор постоянно хвалил и за доброе отношение к животным, и за хорошее настроение.
И вот теперь эта Варя Щербатюк с ее хорошим настроением прошла мимо Олега и Сережи так, словно их вообще не существовало, словно были они бесплотными тенями, словно она их просто не видела.
Сережу это не только удивило, но и раздосадовало.
«Ну хорошо — Олег,— думал он.— Но я при чем? Я-то ей ничего плохого не сделал! Скорее, наоборот. Электропаяльник ей подарил».
Варю на ферме ценили. Теперь здесь все делалось с помощью механизмов. А механизмы время от времени выходили из строя. Другие доярки, как только что-нибудь не ладилось, нервничали, звонили по телефону, вызывали слесаря-наладчика.
А Варя собрала у себя в подсобке слесарные инструменты. Что купила, что выпросила. Возьмет разводной ключ в руки — чем не слесарь! — ив два счета сменит резину на доильном аппарате, разберет кран, заменит прокладку. И никогда не отказывалась помочь починить что-нибудь, если ее просили об этом другие доярки.
Мама Олега — доярка Евдокия Яковлевна Мороз, тихая, болезненная женщина с прекрасными, ни капельки не утратившими цвета, ярко-голубыми глазами и серыми нездоровыми губами,— может быть, и не знала об отношениях Олега с Варей Щербатюк. Но о чем-то догадывалась. На одной ферме с Варей работала. И сейчас она встревожено поглядывала на рослого своего сына.
А Олег, как всегда, когда чувствовал, что у матери снова боли, ежился, словно от холода, и сердился.
— Ну что ты, мама, рентгена боишься? — выговаривал он ей.— Как маленькая...
— Пойду, пойду, Олежка! В понедельник пойду!
— Сколько этих понедельников было. Болит?
— Не болит!.. Ты, сынок, Люде с Ромасем обед разогрей и сам поешь. Хлеб захвати с собой, я с утра купила. Возьмешь там... И масло постное...
Высокоудойные коровы со звучными именами Кадриль, Премия, Эмблема важно и медленно кивали головами, подтверждая каждое ее слово.
Стоит стар человечек
В лесу глухом.
И красненький кафтанчик
Надет на нем.
Это мухомор. Только он похваляется своим ярким нарядом. Остальные грибы обычно прячутся от людей. Забираются под листья. Скрываются в глубине леса.
Правда, и среди них попадаются хвастунишки, которым обязательно хочется выбраться из леса на опушку, к самой дороге, чтобы на мир посмотреть и себя показать. Такого только слепой не заметит.
Хоть есть люди, от которых и они скрываются. Увидят учителя химии Николая Николаевича — и сразу же в кусты. Только что стояли у дороги и вдруг пропали. А Николай Николаевич присядет на корточки, поглядит по сторонам, найдет сбежавший молоденький грибок с приставшей к шляпке сосновой иголкой, залюбуется и решит: «Эх, жалко, фотоаппарата не взял!» И пойдет дальше. И домой вернется без грибов.
Но бывают прирожденные грибники. К ним грибы словно сами сбегаются со всех сторон. Таким прирожденным грибником был в селе Бульбы Эдик.
В селе Бульбы, а может быть, и не только здесь, издавна считалось, что красивой должна быть девочка, девушка, женщина. А красив ли мальчик или мужчина — не имеет никакого значения. Но Эдик, полное его имя было Эдуард, был необыкновенно хорош собой, и это невольно привлекало внимание. Высокий лоб, спокойный, доброжелательный взгляд широко расставленных серых глаз, ровный, правильный овал лица, ямочка на правой щеке, едва заметная, чуть грустная улыбка. К тому же он был необыкновенно чистым и аккуратным мальчиком. Пожалуй, единственным мальчиком в селе Бульбы, у которого складка на брюках была одинаково ровной и четкой и в праздники и в будни.
