Я крикнула Лассе:
— Ты говорил, что любишь охотиться на зубров! Чем Ульрик не зубр? Покажи-ка нам, как ты на них охотишься!
Анна и Бритта поддержали меня:
— Давай, Лассе! Убей этого зубра!
Но Лассе даже не ответил нам, он боялся, что Ульрик его увидит.
Сперва Ульрик стоял под деревом, где сидели мы с Улле, и бодал ствол, так что кора летела во все стороны. Не добравшись до нас, он отошёл к камню, на котором сидели Боссе, Бритта и Анна. Он стоял внизу и с ненавистью смотрел на них.
— Смотри, смотри, всё равно не достанешь! — сказала ему Бритта.
Ульрик не уходил, и в конце концов мы задумались: как же нам выбраться с острова? Казалось, Ульрику никогда не надоест нас караулить.
— Жалко, что у нас нет с собой мясного рулета, — сказал Боссе, и мы все почувствовали, что опять хотим есть. Ведь наш мясной рулет остался в Пещере Грома, мы забыли захватить его с собой.
— Эй ты, за кустом! Заснул там, что ли? — крикнул Улле.
Лассе высунул голову и огляделся. Он решил пробраться к камню, на котором сидели Боссе, Бритта и Анна. Но этого делать не следовало. Увидев Лассе, Ульрик радостно подпрыгнул и кинулся на него. Лассе бросился наутёк, а мы заорали во всё горло. Нам было очень страшно. Лассе мчался среди можжевельника, а Ульрик преследовал его по пятам.
— Быстрее, Лассе! Быстрее! Спасайся! — кричала Анна.
— Я не могу быстрее! — отвечал Лассе.
Ульрик сбил Лассе с ног. Тут мы все издали такой первобытный вой, что Ульрик в страхе остановился. Лассе вскочил и побежал дальше. Ульрик снова припустил за ним, а мы завыли ещё громче. Но Ульрик больше нас не боялся.
На острове есть старый сеновал. У него прохудилась крыша, и теперь им не пользуются. Двери сеновала были распахнуты. Лассе влетел внутрь, Ульрик — за ним. Я заревела:
— Ой, Ульрик забодает Лассе насмерть!
Но вскоре мы увидели, как Лассе, целый и невредимый, вылез через дырку на крышу. Он спрыгнул вниз и быстро запер двери сеновала. Ульрик остался внутри. Лассе раскланялся и сказал:
— Пожалуйста, зубр пойман!
Мы спустились на землю. А потом забрались на крышу сарая и сквозь щели заглянули внутрь. Боссе даже плюнул на Ульрика и сказал:
— Горе тебе, несчастный!
А я подумала: «Хоть бы мой Понтий не вырос таким злющим, как этот Ульрик!»
Мы собрались ехать домой. Лассе велел нам сесть в лодку и быть наготове, а сам пошёл к сеновалу выпускать Ульрика. Он должен был успеть открыть двери, вернуться на берег и сесть в лодку, прежде чем Ульрик сообразит, что он свободен.
— Хоть Ульрик и зол, как сто чертей, он непременно сдохнет от голода, если оставить его взаперти, — сказал Лассе.
Мы так и сделали. Мы всегда делаем всё, что говорит Лассе.
Когда мы плыли по озеру, Ульрик стоял а берегу и смотрел на нас с таким видом, будто очень жалел, что мы уплываем.
— Ну как, умею я ловить зубров или нет? — спросил Лассе. — Могу ещё одного поймать, если надо.
Но нам больше не хотелось охотиться на зубров. Мы очень устали и проголодались.
— Надо спросить, может, у нашей мамы тоже найдётся мясной рулет, — сказал Боссе.
Наверно, Анна всё-таки права, считая, что веселее всего нам живётся летом. Хотя я люблю ходить в школу, и, когда учительница прощалась с нами перед каникулами, я чуть не заплакала, зная, что теперь очень долго её не увижу. Но начались каникулы, и я всё-таки её забыла.
В первый же вечер каникул мы обычно ходим на озеро Бритты и Анны удить рыбу. Рыбалка — это самое летнее занятие, и ничто не может с этим сравниться. Мы делаем себе удочки из длинных веток орешника. А вот леска, поплавки, грузила и крючки у нас настоящие, их мы покупаем в лавке в Большой деревне.
Лассе называет этот вечер Вечером Большой Рыбалки. На озере есть одна подходящая скала, с которой мы обычно удим. Она называется Окунёвой скалой. Окунёвая она потому, говорит Анна, что мы с неё ни разу не поймали ни одного окунька. Зато нас искусали комары. Правда, Боссе всё-таки поймал там недавно большого окуня, а Бритта двух маленьких плотвичек.
После рыбалки мы с Анной сидели у нас на кухонном крыльце и расчёсывали комариные укусы. На правой ноге у меня было четырнадцать укусов, а на левой — пять. А у Анны на каждой ноге — по девять укусов.
— Это всё равно, что задачка по арифметике, — сказала Анна. — Надо записать её для нашей учительницы. «Если у Лизы на одной ноге четырнадцать комариных укусов, а на другой пять, а у Анны по девять на каждой ноге, у кого из них больше укусов и сколько укусов было всего?»
Но тут мы вспомнили, что у нас уже начались каникулы и заниматься на каникулах арифметикой глупо. Поэтому мы просто чесали свои укусы, пока не пришло время ложиться спать. Я обожаю летние каникулы!
А теперь я расскажу вам, как мы праздновали Иванов день, первый летний праздник. На лугу был установлен высокий купальский шест. Его наряжали сообща все жители Бюллербю. Сперва мы поехали на телеге далеко в лес и нарезали там много-много веток. Папа правил лошадью, и даже Черстин ездила с нами. Улле дал ей в руки веточку, и она размахивала ею, а Улле пел старинную песню:
В золотой коляске
По дороге тряской
Едет крошка Черстин.
Держит кнутик золотой,
Всем кивает головой
Наша крошка Черстин.
Вообще-то пели мы все, каждый своё. Агда пела такую песню:
Настало лето,
Сверкает солнце
И пахнут цветы на лугу!
А Лассе пел так:
Настало лето,
Сверкает солнце
И пахнет навоз на лугу!
И он был прав. На лугу и в самом деле пахло навозом, но ведь петь об этом не обязательно.
Потом мы с Бриттой, Анной и Агдой наломали сирени, что растёт за нашим дровяным сараем, и отнесли её на луг. Там уже был приготовлен шест. Мы обвили его ветками и повесили на него два больших венка сирени. Шест установили на лугу, и вечером все танцевали вокруг него. Дядя Эрик замечательно играет на гармошке. Он играл разные танцы, а мы танцевали. Все, кроме дедушки и Черстин. Дедушка сидел на стуле и слушал музыку. Сначала он держал Черстин на коленях, но она дёргала его за бороду, и потому дядя Нильс посадил её к себе на плечи и стал танцевать вместе с нею. А дедушка не мог танцевать, но мне показалось, что он не очень огорчился из-за этого. Он только сказал:
— О-хо-хо! А ведь когда-то и я танцевал вокруг купальского шеста!
Потом мы все на лугу пили кофе, который приготовили наши мамы, и ели плюшки и печенье. Дедушка выпил целых три чашки кофе, потому что кофе он любит больше всего на свете.
— Без кофе я жить не могу, — всегда говорит он.
А вот я кофе совсем не люблю. Но когда пьёшь его на зелёном лугу в Иванов день, он мне кажется даже вкусным.
Мы пили кофе, а в лесу заливалась какая-то птица. Боссе сказал, что это чёрный дрозд. Мне очень нравится, как поёт дрозд.
А после кофе мы играли в горелки и разные другие игры. Мы любим играть вместе с папами и мамами, но они играют с нами только в Иванов день.
В этот вечер нам разрешили лечь спать попозже. Агда сказала, что перед сном надо девять раз перелезть через изгородь и положить под подушку девять разных цветков, и тогда тебе приснится жених.
Нам с Бриттой и Анной очень захотелось увидеть во сне женихов, хотя мы и так уже знали, кто за кого выйдет замуж. Я собиралась выйти замуж за Улле, а Бритта с Анной — за Лассе и Боссе.
— Хочешь лазить через изгородь? Лазай себе на здоровье, — сказал Лассе Бритте. — Но предупреждаю, я на тебе не женюсь, даже если ты увидишь меня во сне. Я не верю в приметы!
— Надеюсь, я им не приснюсь! — сказал Боссе.
— Я тоже, — подхватил Улле.
Вот дураки, не хотят жениться на нас!
Агда предупредила, что лазить через изгородь надо молча, нельзя ни смеяться, ни разговаривать.
— Тогда Лизе лучше сразу лечь спать! — сказал Лассе.
— Это ещё почему? — возмутилась я.
— Потому что дольше двух минут ты молчала, только когда болела свинкой. А за две минуты девять раз через изгородь не перелезть.
Мы махнули на мальчишек рукой и полезли через изгородь.
Сразу за изгородью начинается густой лес. Ночью в лесу всегда таинственно, даже если эта ночь совсем светлая. И тихо, потому что птицы уже спят. И сладко пахнет деревьями и цветами. Мы в первый же раз, как перелезли, собрали по девять разных цветочков.
Не знаю, почему смеяться больше всего хочется именно тогда, когда нельзя. Нам стало смешно, как только мы влезли на изгородь. А мальчишки ещё и нарочно нас смешили.
— Анна, смотри, вляпаешься в навоз! — сказал Боссе.
— Откуда тут… — начала Анна и вспомнила, что говорить тоже нельзя.
Мы тихонько захихикали, а мальчишки засмеялись во весь голос.
— Ха-ха-ха! Нам можно смеяться, а вам нельзя! — сказал Лассе. — А то ваше гадание не будет считаться!
