На дне глубокого и широкого котлована возились Павел Александрович и четверо мальчиков, в том числе Володя Дубасов. Они копали погреб.
Павел Александрович кого-то жестоко бранил:
— Ну, чего тюкаешь! Ну, чего тюкаешь! Нажимай всей ногой!
Я как-то неудобно себя почувствовал: все работают, все стараются, а я один слоняюсь эдаким праздным собирателем материалов для будущей повести. Раз приехал — надо помогать.
Увидев лишнюю лопату, валявшуюся под деревьями, я взял ее и спрыгнул в котлован. Мальчики потеснились. Как раз пошел слой галечника, да еще с булыгами. Грунт был тяжелый. Павел Александрович пыхтел, отдуваясь, выворачивал тяжелым ломом самые большие камни, мальчики трудились над камнями поменьше.
Наконец кое-как удалось пробить толщу; галька сменилась песком, мягким, как масло; стало легче нажимать на лопату.
В самый разгар работы послышались звонкие голоса девочек:
— Обедать! Обедать!
Никто даже головы не поднял, все продолжали усердно размахивать лопатами. Володя высунулся из ямы.
— Пока дождя нет, надо работать!
Павел Александрович проворчал про себя:
— Нашлись тоже «покорители целины». — И тут же снова нагнулся и с силой всадил лопату в песок.
Южка подбежала к яме.
— Почему не идете? Суп остынет, чай выкипит.
— Уйди, не мешай! — сердито крикнул Володя. Еще целый час мучили себя землекопы, усердно
выкидывая песок; они хотели кончить обязательно сегодня.
Девочки были очень огорчены.
— Старались, старались с самого утра, а они есть не хотят! — искала у меня сочувствия Южка.
Наконец по сигналу Владимира Викторовича все бросили лопаты, обтерли руки о листья орешника и подошли к костру.
Ели, по-моему, очень невкусный макаронный суп с мясными консервами, ели молча, только звякали ложками, чавкали, протягивали миски за прибавкой.
После третьей прибавки Павел Александрович вытер губы, облизнулся, похлопал себя по животу и сказал:
— Девочки, а вы вроде пересолили.
Кроме веселого удивления, я ничего не заметил в широко раскрытых глазах обеих поварих, а Валера чуть не выдал тайны пересоленного супа, громко фыркнув прямо в миску.
После обеда пошли работать, но потом вновь набежал мелкий дождик, подул холодный ветер. Мальчики тут же спрятались в палатки, девочки остались У костра.
— А ну, давайте запоем песню! — воскликнул Владимир Викторович и запел тенорком:
Девочки стараются,
Мальчики лежат!
Это называется
«Строительный отряд».
Мы засмеялись и выскочили из палатки.
— Дождик совсем маленький, можно работать, — заметил Володя Дубасов.
В этом сыром лесу, на мокрой траве мне в резиновом плаще было холодно и неприютно, пробирала дрожь. Заботливый завхоз Володя снял с себя согретый его телом теплый ватник и отдал мне.
С лопатой в руках я снова спрыгнул в будущий погреб.
Владимир Викторович не только копал ямки под столбы. Время от времени он подбегал то к одной группе работающих, то к другой, подбадривал всех, шутил, посмеивался над тяжеловесным Павлом Александровичем, успевал заглянуть к девочкам-поварихам и вновь брался за лопату.
Он поднимал настроение, заставлял сильнее напрягаться мускулы. В нем так и кипела неистовая энергия.
Работали до самого захода солнца, ужинали в полной темноте.
От усталости я едва проглотил несколько ложек какого-то непонятного пересоленного супа и залез в палатку. Володя Дубасов укрыл меня чуть ли не пятнадцатью одеялами, и я тут же заснул под мерные удары дождевых капель о брезент палатки, под неумолчный храп Павла Александровича.
Встали с рассветом, дождя не было, но по небу плыли темные рваные тучи; дождь, верно, шел всю ночь, с деревьев падали холодные капли; в мокрой траве поблескивали лужи.
Пока девочки пытались разжечь костер, я отправился на строительную площадку подносить бревна для навеса столовой. С большим трудом подтащил я к готовым ямкам восемь тяжелых столбов и с ужасом почувствовал, что не могу разогнуть спину. К счастью, меня выручил подручный печника Витя Панкин.
— Кончили! — на всю поляну закричал он. Все тотчас же бросили работу и поспешили к печке.
Вот так печь! Высокая, ровная, в четыре конфорки, сбоку топка с дверкой, ниже маленькая дверка поддувала, на другом конце печи высокая железная труба с колпачком.
Насупленный, очень важный Юра, ни на кого не глядя, хлопотал вокруг плиты. Нельзя было понять — взволнован он или невозмутимо спокоен. Ласково приглаживая мастерком слой глины поверх кирпичей, он изредка отходил и щурился, любуясь на свое несколько кривобокое создание.
Сзади него прыгал юркий Витя Панкин и все повторял:
— Ну как, Юра, хорошую мы с тобой плиту сложили? Правда, хорошую? А правда, я тебе хорошо помогал?
Долговязый Юра снисходительно глядел на Витю.
Витя принес охапку сухих еловых веток. Для столь торжественного случая была припасена шашка сухого спирта. Огонь зажег сам Владимир Викторович.
Наверное, на государственных испытаниях доменной печи, на пуске турбины гидростанции так не волнуются проектировщики и строители, как волновались мы.
Безотказно горящая плита — это значит вовремя приготовленный вкусный обед, это значит благополучие нашего будущего городка. Как же тут не переживать, не беспокоиться?
Шашка вспыхнула, но вскоре погасла. Рыжий еловый сушняк затлел, полоски бересты зашипели. Но где же огонь? Почему растопка не хочет загораться? Мы со страхом переглянулись…
Мы были уверены — Юра воздвиг изумительное инженерное сооружение, и вдруг такое: дрова не горят, воздух в поддувало не проходит, дым в трубу не идет… Словом, нет тяги.
Юра, побледневший, с заострившимся носом, нагибался, дул что есть силы, то открывал, то закрывал дверку поддувала…
— Я говорил — надо было нанять печника-частника, — ворчал Павел Александрович, — он, конечно, содрал бы три шкуры, зато сделал бы — не подкопаешься. А то нашли специалиста — Юрку Овечкина.
Никто из мальчиков не укорял Юру, все они одинаково горячо переживали неудачу товарища.
— Попробуй зажги бумагу, — отрывисто прошептал Владимир Викторович.
Юра выгреб дрова из топки, зажег одну только газету, но пламя снова выбросилось обратно; дым по-прежнему шел через щели.
Лицо Владимира Викторовича из смуглого стало землисто-серым.
— Давай посмотрим, не застряло ли что в трубе, — глухо сказал он.
Юра топором поддел чугунную плиту и приподнял ее. Владимир Викторович пошарил палкой в нижней части трубы. Нет, ничего не мешало выходу дыма. Дрожащей рукой Юра снова вмазал плиту.
— Пойдемте завтракать, — хмуро позвала Южка. Все пошли, кроме Юры и Вити.
За чаем никто не говорил ни слова.
Южка молча и торопливо раздавала бутерброды с холодными мясными консервами. В черных глазах ее не заметил я вчерашнего задорного огонька. Передо мной стояла просто самая обыкновенная и довольно-таки грязная, немытая девчонка в измазанных шароварах.
— Владимир Викторович, — неожиданно начала Южка, — а Валька говорит: ей Павел Александрович сказал, Юрка захотел ехать целину покорять, вот и прикинулся печником. Неужели Юрка обманул совет дружины?
Все тотчас же вопросительно взглянули на начальника городка.
— Не знаю, не знаю, не думаю, — рассеянно отвечал тот.
Он ел медленно, поминутно поднимал голову и с беспокойством всматривался в противоположный край поляны; там возле печки возился незадачливый Юра Овечкин со своим верным помощником Витей Панкиным. Неожиданно Владимир Викторович сорвался с места и побежал туда. Мы удивленно посмотрели ему вслед.
— Бедный наш пионервожатый! — вздохнула Южка. — Я знаю, он мучается и переживает больше всех.
— Как мне его жалко! — еще глубже вздохнула Валя и откинула со лба прядь волос.
Все продолжали молча завтракать.
— Смотрите, смотрите — огонь! — вдруг радостно закричала Южка.
Нет, огня мы не видели, но из-под железного колпачка высокой печной трубы тянулась едва заметная на фоне темной зелени струйка дыма.
Мы помчались прямиком по мокрой траве.
Юра и Владимир Викторович сидели на корточках перед печкой и слезящимися глазами заглядывали внутрь ее. Да, огонь полз вдоль сучковатых палок, лизал кору, легонько потрескивая между тоненьких веточек, огонь самый настоящий, еще робкий, но живой. Воздух, несомненно, поступал через открытую дверку поддувала и устремлялся в дымоход. Как на настоящей фабрике, голубые клубы дыма выходили из трубы и, подхваченные ветром, растворялись в воздухе.
Юра осторожно закрыл дверку топки, и сразу огонь завыл, заиграл, веселее затрещали дрова…
— Ура! Победа! — закричал Владимир Викторович, вскочил и, схватив Витю Панкина за плечи, как озорной мальчишка, запрыгал вместе с ним возле печки.
