Ознакомительная версия.
– Почаще употребляй слово «ради». А после него почаще ставь не свое имя, а какое-нибудь другое. Сострадать себе все умеют, а вот… Если я, конечно, не заблуждаюсь. – Он употреблял эту фразу, когда был уверен, что не заблуждается. – Значит, из вас двоих выбрали тебя?
– Почему из двоих? У нас в десятых классах около ста человек!
В воскресенье, дождавшись, когда мама и отец уехали к друзьям за город, а Владик вытащил из ящика письменного стола свои коробки и принялся что-то подсчитывать, я пошел на четвертый этаж.
Мама ничего не знала о предстоящей олимпиаде. Иначе знал бы и Владик: у братьев, по ее мнению, не могло быть друг от друга секретов.
Савва Георгиевич встретил меня в майке и зеленых спортивных брюках. Я изумленно застрял в дверях.
– Проходи, пожалуйста, – сказал Чернобаев. – Никогда не занимался гимнастикой. А сейчас заставляют, представь себе.
Кто именно заставляет, он не сказал. На его географическом лбу в тот момент рек и меридианов было немного: видимо, во время гимнастики он «отключался».
– Не обращайте на меня внимания, – промямлил я.
– Еще несколько упражнений… Мне сказали, что следует выполнять весь комплекс – от начала и до конца.
Он стал завершать свой комплекс со старательностью неумелого новичка.
Я уловил что-то очень знакомое. Пригляделся… Это были упражнения, которым научила нас с Владиком мама.
Они следовали одно за другим в том же порядке, к которому за многие годы привыкли мы с братом.
Гимнастикой Савва Георгиевич занимался на кухне. Пока он со страдальческим видом отбывал эту повинность, я огляделся. И мне почудилось, что я спустился на три этажа вниз: кухня напоминала нашу в такой же степени, как одно произведение художника, имеющего свой почерк, напоминает его другое произведение.
Стол и подоконники были застелены такими же, как наши, светло-зелеными клеенками. Значит, и кое-какие вещи мама приобретала в расчете на две квартиры… Зеленая керамическая посуда на полках тоже напоминала нашу. Мама говорила, что зеленый цвет расковывает «цепи», в которые закована нервная система городских жителей. Природа добивалась той же благородной цели с помощью полей и лесов. Про Ирину мама как-то сказала: «У нее зеленые глаза. Хорошо!»
Квартира у члена-корреспондента была огромная. Я до той поры не видел таких квартир. Она была и очень ухоженная… В столовой и в комнате, которую Савва Георгиевич назвал гостиной, висели зеленые шторы.
– Вы любите зеленый цвет? – спросил я.
– А где ты увидел? – Савва Георгиевич удивленно пошарил глазами по сторонам.
Стало быть, это не он стремился к успокоению своей нервной системы.
На полках, перед книгами, выстроившимися в тесные ряды, стояли маленькие вазочки с зеленью. Так было и в нашей квартире.
Я знал, что мама помогает Савве Георгиевичу по хозяйству. «Прекрасно, что ты это делаешь, – говорил отец. – Благородно!»
«Вообще, если бы я был женщиной… Я бы влюбился в него», – с детства слышали мы с Владиком. Быть может, мама прислушалась к совету отца? В кабинете Саввы Георгиевича я увидел много графиков, диаграмм и портретов его жены: можно было проследить, как она росла, менялась, старела. Здесь же, на тахте, член-корреспондент, вероятно, и спал. Напротив его изголовья я увидел в небольшой овальной рамке… мамину фотографию. Она была ближе всего к Савве Георгиевичу, когда он оставался один. Когда отдыхал или спал.
– Считалась квартирой семьи, – сказал Савва Георгивич, со вздохом запуская пятерню в свою мятежную ше-велюру, – а стала квартирой вдовца… Чем могу быть полезен?
Мне вдруг расхотелось, чтобы он был чем-то полезен.
– Ничего не надо, – ответил я. – Просто мама просиа узнать, не нужно ли вам помочь… Они с отцом уехали город. Вдвоем!
– Она заходила сегодня утром. Я умолял ее подышать свежим воздухом.
«Какое ему дело до воздуха, которым дышит моя мама?» – подумал я.
– Это Валентина… Петровна, – сообщил Савва Георгиевич, словно я мог не узнать.
После имени он запнулся… Потому что отчество произнес для меня. Фотография перед его изголовьем, должно быть, появилась недавно. Иначе бы отец, который хоть и не часто, но поднимался на четвертый этаж, увидел ее, прочем, увидев, он мог подумать, что член-корреспондент испытывает к маме благодарность. И порадовался бы и нашу семью. Я знал характер отца.
* * *
«Человек одной страсти? – думал я о Савве Георгиевиче, покидая последний домашний совет. – Нет, не одной… Не одной!»
Отказавшись от консультации члена-корреспондента, решил развеять все свои физико-математические сомнеия с помощью Марии Кондратьевны.
Однажды я провожал ее из школы. Прощаясь, она повторила то, что я уже слышал от нее:
– Много говорю? Сейчас приду домой – помолчу. Если когда-нибудь захочется навестить меня… первый этаж, квартира три.
– Мы тоже на первом.
Но я ни разу не навестил ее. Мы чаще вспоминаем о человеке, когда он нужен нам, чем когда мы необходимы ему. Особенно если нет громких сигналов бедствия.
Но и на мои сигналы квартира номер три в тот день не ответила. Я долго надеялся, даже кнопка звонка нагрелась. «Может, не слышит?» – думал я. Приложив ухо к замку, я узнал голос радиодиктора, который сообщил, что к вечеру ожидается похолодание. Но шагов не было.
Я поплелся домой. Похолодание уже началось. «Мы будем ощущать все большее охлаждение к нам со стороны природы: человечество это заслужило!» – любил повторять Савва Георгиевич. Его предсказание, кажется, начало сбываться.
«А мама с отцом уехали за город, – вспомнил я. – По просьбе Саввы Георгиевича… Мама заботится о нем, он – о ней. И почему, интересно, перед его изголовьем не висит портрет какого-нибудь знаменитого физика – академика, лауреата? Значит, он хочет, начиная свой день, прежде всего видеть не соратников по общему делу и не умершую в лифте жену, а мою маму? Как я хоту видеть Ирину?..»
Я увидел ее сразу же, стоило мне войти в свой подъезд. Но еще раньше услышал:
– Все погибло! Ты убил Марию Кондратьевну!
–Я?
– Не сомневайся: именно ты!
–Я?!
– А кто же?
Глаза ее до того сузились, что зеленый свет вовсе исчез: путь к взаимопониманию был закрыт.
– Объясни… – все же попросил я.
– Это ты объясни!
Сквозь завесу неожиданности и волнения я сумел разглядеть, что у Ирины в волосах костяной гребень, что на ней платье, которого я раньше не видел, к нему приколота гвоздика, а в руке целый веер гвоздик. «Если бы я убил Марию Кондратьевну в буквальном смысле этого слова, она бы выбросила цветы», – успокаивал я себя.
– Что это ты сегодня… такая?
– Собралась приветствовать героя олимпиады.
– Она же завтра… в понедельник.
– Что-о?!
Ключ долго не находил своего места в замке. Наконец мы вошли в квартиру. Никого не было дома. Ирина могла не беспокоиться, что ее услышат, – и обрушилась на меня с еще большим негодованием:
– Перед такими соревнованиями надо устраивать обследование: у тебя злокачественный склероз!
– Почему ты так… говоришь?
– Потому что тебе дважды передавали, что олимпиада переносится на сегодня.
– На воскресенье?! Кто передавал?
– Один раз Мария Кондратьевна, а потом я.
– Каким образом… передавали?
– Через твоего родственника.
– Через Владика?!
– Ты же сбежал с физкультуры. Это был последний урок… Мария Кондратьевна специально пришла в спортивный зал, позвала твоего родственничка и сообщила ему.
– О чем?
– О том, что начинающие физики будут состязаться не в понедельник, а в воскресенье: это оказалось удобнее для членов жюри и для телевидения.
– Владик мне ничего не сказал.
– Что ты плетешь? Невообразимо! Я же напомнила ему.
– Он не сказал…
– Не передал? Зависть превращает ничтожество в подлеца! Как ты можешь жить с ним под одной крышей? Я же предупредила: «Олимпиада будет сегодня. Разыщи Саню хоть под землей!» Так и сказала. По телефону…
– Когда?
– Часов в десять утра.
– Я был у Саввы Георгиевича. Зеленый свет пробился наружу:
– Ты был у него?
– Был.
На несколько секунд она забыла про олимпиаду. Затем снова вспомнила:
– И родственничек знал, что ты у него? Наверху?
– Знал. Но, может быть, он забыл?
– Ты опять защищаешь подлость?! Она тебе нравится? Ты с ней согласен? Потому что своя… так сказать, братская, да?
Она бросила цветы на пол, словно плеснула красной краской или кровью в разные концы коридора.
– Нашей школе засчитали поражение. За твою неявку. Я сказала Марии Кондратьевне: «Пойдемте отсюда!», а она ответила: «Посижу до конца». Я думаю, не могла подняться Представляешь, какой подарок ты преподнес «начальнику школы». Скажет: «Естественно! В этом возрасте все путают, все забывают».
Ознакомительная версия.
