ляжет в Волховских лесах? Кто найдет вечный покой на приневских болотах?..
Ждан Чернов подкатился к Бухвостову, тряхнул кудрями.
— Дядь Сергей!
Бухвостов нахмурился. Ждан сообразил — возможное Васене ему заказано, — тотчас поправился:
— Господин сержант!
— Чего тебе?
— Господин сержант, а ты настоящее море видывал?
— Ну, видывал.
— А какое оно?
— Большое. Без берегов.
— Без берегов? — недоверчиво спросил парень. — Может ли такое быть?
— А вот сам увидишь, поверишь, — ответил Бухвостов.
Ждан замолчал, стараясь представить себе море. Не с чем сравнить. Воду-то он только в речушке видел. А реку в тысячу раз умножь, расширь — все равно моря не получится. С полем сравнить? Не то. Вот разве — с небом, на землю опрокинутым, дном вниз. Опять не то. Мысли путались…
Сергей Леонтьевич отослал молодого солдата посмотреть за лошадьми. Хотелось остаться одному. Вспомнились дорогие друзья, с кем побратались под Нарвой: маленький, остроносенький, верткий балагур и песельник Трофим Ширяй, сильный, безудержно смелый Михайла Щепотев, лохматый, всегда с обожженными руками пушкарский всеведец Логин Жихарев…
Мыслью к ним, троим, обращался сержант. Помните, братцы, как с жизнью прощались у моста, горевшего злым пламенем, как смотрели на мутные волны Наровы и тонущих бомбардиров, что бросились с моста вслед за сорвавшейся пушкой? Помните ли, как в час, который казался последним, поменялись мы крестами и с того часа уж держались друг возле друга, чтобы вместе спастись или вместе погибнуть?
Где вы, Трофим, Михайла, Логин?.. Всех разбросала по разным дорогам солдатская служба…
До света поднял рекрутов сержант Бухвостов. Надо было спешить.
Идут, идут лесами и долами лапотники, вчерашние мужики, завтрашние солдаты. Идут к Орешку. За Орешком — Нева. За Невой — море.
В это время далеко на севере Михайла Иванович Щепотев пробивал дорогу через леса, рубил просеки, гатил болота. Строил дорогу неслыханную: кораблям плыть посуху, как по большой воде.
Начиналась та дорога у Белого моря.
Беломорье. Студеный край. Зверовые пущи, тундра, скупое, не греющее солнце.
По первому снежку и всю зиму напролет тянулись сюда обозы от Новгорода, Москвы, Поволжья. Везли сало и воск, деготь и ворвань, юфть и воловьи кожи. По весенней полой воде Северной Двиной гнали карбусы с мехами беличьими и соболиными, с пенькой и льном.
Чужеземные корабли, едва море освободится от льдов, забирали все это купленное по дешевке добро в трюмы, везли в далекие страны. Купцы спешили прийти в Архангельск. Спешили уйти с товарами. Северное лето коротко. Случалось — суда вмерзали в льды, оставались на вынужденное зимовье.
В Архангельске Петр — частый гость. Здесь в юные годы он впервые увидел море. Было так. Из Москвы через Вологду он пришел конным караваном. Свиту оставил у воеводы, а сам с дружками — на шняву. Задувал упругий ветер-шелоник. Шнява легко заскользила к двинскому устью, и оттуда — в Белое море. Петр опьянел от простора, от шири. Сам переставлял паруса, ловил ветер, менял галсы.
Мать, Наталья Кирилловна, прислала ему в Архангельск письмо: «Виданное ли дело — государь по морю ездит!» Сердцем, полным тревоги, вверяла сына богородице. Петр писал — раз уж она передала его «в паству божьей матери, почто печаловать?». Подписывался с мальчишеским озорством: «Малитвами тваими жив. Сынишка твой Петрус».
Здесь, на суровом Белом море, Петр Алексеевич впервые бедовал в бурю. Буря же была жестокая.
При ясном небе судно плыло к Соловкам. Берега исчезли из виду. Легкий туман на горизонте никого не тревожил. Ждали — к полудню рассеется. Но туман густел, стирая грань между водой и потемневшим небом. Ветер налетел внезапно и с таким бешенством, что вода закипела на палубе.
Миновал час, другой. Буря крепчала. Стало темно, как ночью. С пушечным гулом прорвало самый большой парус. Мачты скрипели, того и гляди рухнут в ревущий мрак.
Судно заливало водой. Архангельский епископ, сопровождавший Петра, творил отходную молитву. Гибель казалась близкой.
У руля стоял кормщик Антип. Ветер вздувал рубаху горбом на спине. Босые ноги вросли в палубу. Лицо мокрое от колючих брызг.
Сквозь туман темной грядой стал нарастать, наваливаться берег. Все, кто был на палубе, бросились на колени. Вот-вот суденышко ударится о скалы, разобьется, уйдет под воду.
Петр подбежал к кормщику, схватился за рулевой брус. Кормщик сквозь бурю проревел:
— Пошел прочь…
Наверно, не видел, что рядом царь. А может быть, и видел, да в эти минуты опасность всех сравняла. Тревога на палубе росла. Шнява на единственном парусе неудержимо мчалась в бухту Унские рога, страшную своими подводными камнями.
Антип налег всем телом на брус. Судно прошло рядом со скалой. С грохотом обрушилась на палубу последняя мачта. Но она была уже не нужна. Отлогий берег защищал бухту от ветра. Шнява покачивалась на тихой воде. Невдалеке белели стены Пертолинского монастыря.
Скуповатый Петр наградил кормщика рублем и подарил ему свою насквозь промокшую одежду.
Переодетый в смешную короткую рясу — в монастырских кладовых не нашлось одежды по государеву росту, — он, чтобы разогреться, вытесал топором крест из двух бревен и воткнул это сооружение в каменистую землю. В дерево врублено: «Этот крест сделал капитан Петр…».
В другой раз государь всея Руси наверняка не стерпел бы грубого мужицкого слова. Нынче же промолчал, будто не расслышал. Открывался ему мужественный и строгий характер. Только не все еще знал он о поморах, смелых добытчиках Моря Студеного.
Теперешняя поездка Петра в Архангельск была во многом необычной. Из Москвы в поход на север отправились пять боевых батальонов. Петр, не любивший ни пышности, ни лишних разговоров о своей персоне, на этот раз взял большую свиту. О каждом его шаге иноземные послы давали знать своим дворам. Казалось, Петр был очень озабочен тем, чтобы весь мир знал: он едет к Архангельску, и все внимание его обращено к Белому морю, а не к какому-либо другому.
Позаботиться же о Белом море было очень и очень нужно. Противник, ободренный успехом под Нарвой, внезапно сделал попытку закупорить и этот последний выход России на запад.
В Архангельске давно уже трудился сержант Михайла Щепотев. Он ставил пушки в Новодвинской крепости, на море. Забот у сержанта — через край. Задуманы деревянные бастионы, такие, чтобы и каменным не уступали. Не напрасно торопились Михайла Щепотев и его бомбардиры.
Когда царский поезд въехал в Архангельск, в первый же день Щепотев показал Петру человека, которого назвал Иваном Рябовым, героем сражения у Новодвинки. Вот что произошло незадолго перед тем.
_____
Погожим летним утром 1701 года на бастионах пробили тревогу. Два чужеземных
