10
А что же произошло с домом на Пензенской?
Продолжал ли стоять разрушенным этот дом? Нет, ничуть не бывало!
Дом Павлова начали восстанавливать самым первым в Сталинграде. В первые дни после освобождения города к этому дому на Пензенской подошла женщина с двумя ведрами воды на коромысле. Несколько минут молча простояла она перед разрушенными стенами, потом опустила коромысло, поставила ведра на землю и сделала четырнадцать шагов от первого подъезда до бровки бывшего фашистского окопа.
Повернувшись, женщина посмотрела на дом. Были сумерки, но все равно на стене, избуравленной пулями, четко выделялась надпись: «Отстоим родной Сталинград!» Это высек на стене Яков Павлов более двух месяцев назад. Женщина нагнулась, подняла с земли осколок снаряда и чуть пониже надписи Павлова написала этим осколком: «Отстроим родной Сталинград!»
Вторая подпись отличалась от первой одной только буквой.
Потом женщина подняла ведра и пошла вверх по улице – туда, где над землянкой бывшего командного пункта висела табличка: «Детский сад».
Женщину звали Александра Максимовна Черкасова. Она была воспитательницей в детском саду: днем играла и занималась с детьми, кормила с ложечки ослабевших и больных, а старших и более крепких приучала к работе. Работы всякой в городе, разбитом и неустроенном для жизни, было хоть отбавляй.
Нелегкая жизнь была у Александры Максимовны. Трудно работать в землянке – детском саду – без окон и дверей, без света, тепла и воды. А после работы у Александры Черкасовой были заботы и о том, чтобы принести воду в свою землянку, о том, чтобы раздобыть топливо для своей печурки, сварить себе еду, постирать.
Нет, слово «свое» не заслоняло у этой женщины слово «наше». Это «наше» было у нее главным в жизни. Черкасова не только написала на доме Павлова, но и обратилась с призывом ко всем женщинам родного города:
«Отстроим родной Сталинград!» После работы в детском саду она и десятки других сталинградских женщин надевали грубые холщовые передники и превращались в каменщиков и плотников, штукатуров и землекопов. Первый дом, который взялись восстанавливать черкасовки (так назвали этих женщин – строителей-добровольцев), был четырехэтажный дом на Пензенской улице. Так возвращался к жизни дом Павлова. От стены к стене легли полы, захлопали двери, появились оконные рамы, и вот уже блеснули стекла. А затем дом этот точно шапку надел – обзавелся крышей, и над ней закурчавился дым из трубы. Ожил дом Павлова. Черкасовки хорошо оштукатурили стены, оставив нетронутым одно только местечко на стене, израненной пулями и осколками, – там, где была надпись о том, что дом этот отстоял гвардии сержант Яков Федотович Павлов. Вслед за домом Павлова стали возвращаться к жизни дома Сталинграда, и среди них одним из первых был дом для детей, которые в войну потеряли родителей. Это было кирпичное здание, наскоро приспособленное для жилья. На фанерной дощечке у входа было написано: «Детдом». Почти каждый день приходила сюда Елена Крылова в гости к Светлане. Однажды Светлана спросила Крылову:
– Тетя Лена, а та картина в кино про войну будет?
В детдоме Светлана уже видела кинокартины и теперь знала, что это такое.
– Нет, – сказала Крылова, – той кинокартины не будет.
– Почему?
– А вот почему, Светочка. Когда мы с тобой выбирали места, где ее снимать, там были одни только развалины. Ну, уехал этот человек за артистами и за всем, что нужно, чтобы снимать картину. Приехал он через полтора месяца, а развалин там уже нет – отстроили. Вот и получается, что здесь эту картину снимать не будут.
– Вот и хорошо! – сказала Светлана. – Я не хочу про войну. Лучше пусть будет картина про мирные времена. Вот у нас мальчишки играют всё в войну и в войну. А я хочу играть в мирные времена. Тетя Лена, а будут мирные времена, а?
– Да, – сказала Крылова, – будут, обязательно будут!
Война еще не окончилась, а Сталинград восстанавливался. Можно было видеть, как большой, многоэтажный дом чернеет копотью обожженных стен и глубокими провалами окон, а где-то сбоку, в первом этаже, светится ярким абажуром одно только окно. Справа, слева и над ним чудовищные развалины – голые стены, провалы окон и дверей, голубое небо вместо крыши. Здесь же люди восстановили пока что одну комнату, протянули от столба электрический провод, зажгли свет, а в форточку, как дуло орудия, высунули трубу маленькой печки…
Когда Елена Крылова пришла в детдом прощаться со Светланой, она увидела уже ровный ряд детских кроватей, чисто выбеленные стены, белые занавески на окнах. Дет дом был теперь совсем отстроен, обставлен новой мебелью, а во дворе уже вылезали из земли первые острые стебельки будущего цветника.
Изменилась и Елена Крылова. Вместо шинели на ней было пальто, вместо кирзовых сапог – туфли. От военного времени оставалась только шапка-ушанка.
Светлана протянула Крыловой бумажку, сложенную треугольником:
– Тетя Лена, почитай!
– От кого? – спросила Крылова.
– От Птахи.
– А тебе не читали?
– Читали. Только я хочу еще раз послушать.
– «В первых строках этого письма, – читала Елена, – шлю привет нашей любимой дочке Светлане от бойцов-сталинградцев – твоих однополчан…» Пока Крылова читала Светлане письмо, к ним подошел мальчик, стриженный под машинку, отчего голова его казалась круглой, как арбуз. Он слушал так же внимательно, как Светлана, а когда Крылова кончила читать, сказал:
– И мне батька пишет. А мамки у меня нет: убили. А ты, тетя, ее мама? Да? Ты была военная? У тебя пистолет был?
– Нет, – сказала Крылова, – у меня пистолета не было.
Мальчик потрогал пальцем шапку-ушанку, что лежала рядом с Крыловой, и ушел. А Светлана вдруг уткнулась в Еленины колени и громко заплакала.
11
Яков Федотович приехал в Сталинград после того, как была закончена работа бригады Александры Черкасовой, которая восстанавливала дом на Пензенской улице. Павлов прошел по комнатам, еще пахнувшим стружкой и свежей краской, на лестнице посторонился, когда мимо него перетаскивали большой шкаф, спустился в нижний этаж, выглянул в окно на улицу. Окно это теперь показалось ему очень большим.
Впереди, в нескольких шагах, дымилась черная каша асфальта. Молодой парень в кителе без погон приглаживал дымящуюся кашу большим механизированным катком. Слева, откуда обычно шли атакой фашисты, асфальт уже просох, из черного превратился в серый. Дети расквадратили его и, прыгая на одной ноге, играли в «классы».
Павлов посмотрел на дом, потом в сторону реки и, снова оглядев дом, опустил глаза к расквадраченному асфальту. Он чуть наморщил лоб, припоминая что-то или высчитывая.
«Да, так и есть. Вот сюда, ко второму квадрату, куда мальчик подтолкнул ногой камешек, подошел тогда фашистский автоматчик с закатанными до локтей рукавами. Он был ближе других фашистов к дому и отсюда уже никуда не ушел…» – Дяденька, вы кого ищете? – спросил мальчик.
– Играй! – сказал Павлов.
На улице перед домом было шумно. Вкатилась большая
