Так вот, в слоновнике происходил важный разговор. Не между посетителями, а между…
— Ну можно, а-а?
— Я ж тебе сказала, зачем и куда тебя несет?
— Ну а все-таки можно, а-а?
— Зачем, я тебя спрашиваю, зачем? Там — движение, там — миллионы пешеходов, там… Тебя сотрут в порошок! Еще под машину попадешь!
— Но я же не маленький.
— Не маленький, не маленький, конечно! Но ты знаешь, что «скорая помощь» ежедневно подбирает с улиц триста тридцать три и три десятых человека с повреждениями… Об этом и по радио сообщают…
— Ну можно, а-а? Я же не маленький. Мне уже…
— Тебе двенадцать, знаю. Но если бы был жив твой папа, то…
— А кто мой папа?
— Это не имеет никакого отношения к нашему разговору!
— Ну а можно, а-а?
— Ладно, ты не думаешь обо мне! А об Игоре Николаевиче ты подумал? Подумал?
— Я же вернусь. Не маленький… Зачем подводить директора зоопарка!
— «Не маленький, не маленький»… Заладил одно. А есть ты что будешь, что? Об этом ты думал?
— Ты мне дашь…
— Что «дашь»?
— Деньги, конечно. Ведь без денег…
— Вот еще и деньги тебе дай. А ты знаешь, как деньги эти зарабатываются?
— Знаю! Трудом, конечно.
— И ты… А труд…
— Труд облагораживает…
— Просто сил моих нет! И откуда ты все это знаешь?
— От тебя…
— Не знаю, не знаю. По-моему, я никогда ничего подобного тебе…
Такой приблизительно разговор шел в слоновнике.
Говорили два слона. Говорили, как люди, но люди почему-то их не слышали.
Люди занимались своим.
— Смотри! Во — слоны!
— Слоны, правда.
— Вот и слоны! Видишь?
— Ой, как интересно!
Это так говорили между собой два солдата и отдельно пожилая пенсионерка с внуком, пока все не услышали со стороны голос еще одного человека. Этот голос пропел почти на весь слоновник:
— Любопытнейшая штука слон! Не правда ли?
Солдаты встали по стойке «смирно» и молчаливо кивнули академику, будто он был старшим военного патруля.
— Они почти как игрушечные! — сказал внук. — Как из «Детского мира». Правда, бабунь?
— От них слишком пахнет, — сказала бабушка-пенсионерка. — Пойдем! Вот у нас дома собака, например, так от нее никакого запаха. А почему? Потому что мы моем ее, чешем. Моем, кстати, не просто так. Мылом ДДТ. Знаете? Слышали?
— Знаем, знаем, слышали, слышали, — дружно сказали солдаты.
— А у нас тоже, уважаемая, — начал академик…
Председатель колхоза из Якутии слышал все, но думал о своем: «Эх, если б не перевелись мамонты! Мне бы такое зверье! Лучше трактора, бульдозера, комбайна! Ни тебе запасных частей, ни горючего, ни…»
Про слонов забыли.
А слоны между тем продолжали:
— Тебе же будет холодно. Март…
— Можно подумать, что у нас в январе теплее!
— Все же в помещении.
— А дует как! На улице хоть солнышко. А здесь… Собачий холод!
— Ладно, ладно критиковать! Вот будешь директором зоопарка, поймешь, что такое смета, наряды на уголь, содержание штата… Все так просто? Это ж тебе зоопарк, а не что-нибудь…
— Так можно, мамочка? Ну, мамуленька? Не маленький, а-а?
Неожиданно их, а заодно и всех посетителей слоновника перебил мальчишеский голос:
— Смотрите, они целуются!
— Кто целуется? — недоверчиво спросила бабушка и на всякий случай цыкнула на внука: — Отвернись! Сию же минуту отвернись!
— Бабушка! — взмолился внук. — Почему отвернись? Мама же с папой целуются!
— Не знаю, не знаю! — твердо произнесла бабушка.
— А ты? Ты же меня целуешь…
— Я? Я — это совсем другое дело, — сказала бабушка. — И я не о таких поцелуях говорю. А такие… Такие тебе замечать рано.
Председатель колхоза, желая как-то разрядить обстановку, вспомнил главное достоинство слонов:
— Работяги!
— Не может быть, — засомневался академик, но оказалось, что он о другом: — Насколько я помню слонов по книгам, они никогда, простите, не целовались.
Отвернувшийся внук вдруг заплакал:
— А они сейчас целовались! Честное октябрятское, целовались! Я же сам видел… Они же сын и мама! Почему им нельзя, когда…
— Не говори чепухи! — посоветовала бабушка. — И не хнычь, пожалуйста! Даже когда…
— Конечно, в наше время в науке случается всякое, — заметил академик, утешая плачущего. — Так что, если ты сегодня неправ, завтра ты можешь быть прав, а если ты завтра неправ, то послезавтра… Я так думаю. Правильно?
— Не знаю, не знаю, не знаю, — сказала пенсионерка.
— Я не хнычу, — сказал внук. — Я просто… Я видел, как они…
— Так точно! — дружно ответили солдаты.
И было непонятно: то ли согласились с академиком, то ли с бабушкой, то ли с внуком…
* * *
Время клонилось к вечеру.
Бывает же так: вышел человек просто погулять, а к нему песня привязалась. Да так крепко привязалась, что ему уже не до прогулки. Все хорошо, казалось бы, все нормально. Письменные домашние задания выполнил. Устные? Это вообще несерьезно…
Владик Хвостиков вышел просто погулять и вдруг забубнил — сначала про себя — мелодию:
Бу-бу, бу-бу, нам-вам, бу-бу, бу-бу…
Потом громче, со словами:
Так до конца и опять сначала:
Прохожие, слышавшие Владика, радовались: вот какое у парня хорошее настроение! Отличник, наверно. Не то что мой лоботряс. Любо посмотреть!
Другие, мрачные, бросали на ходу:
— Еще поешь? Тоже Лемешев!
— А толкаться не обязательно, молодой человек, хотя вы и этот, самый, как его, — Робертино…
— Извините, Лоретти, — произнес Владик. — Но я не Робертино…
Немолодой человек, которого нечаянно толкнул Владик, должен был возмутиться, напасть на Владика, отругать, но он неожиданно обнял его:
— Знаю, милый! Знаю! Но какой талант мы потеряли! Говорят, этот самый Робертино сейчас заштатный певец в кабаре. Ужасно! Моя супруга, а она в консерватории преподает, тоже убивается…
У метро «Краснопресненская» торгуют пирожками и мороженым. Владик берет мороженое. Чем плохо? Все хорошо!
— Мог бы и спасибо сказать, — буркнула мороженщица. — Не воспитывают вас!
Может, и надо было сказать мороженщице спасибо, но теперь поздно, и Владик нырнул в сторону, переживая, а тут опять это началось:
Бу-бу, бу-бу, нам вам, бу-бу, Москве,
И я бу-бу, бу-бу, хочу…
Вот уж эта песня! Прилипла к языку, и никак от нее не отделаешься!
Владик пошел дальше от метро в сторону кинотеатра «Баррикады» и вдруг…
Вдруг он увидел, как из зоопарка вместе с посетителями выходит слон. Просто-запросто так выходит. Мимо билетерши прошел, по ступенькам спустился на тротуар, помотал хоботом и направился к пешеходной дорожке. И главное, никто его не замечает. Все идут сами по себе, даже рядом с ним, хоть бы что!
Владик завопил:
— Смотрите, товарищи, слон! Слон! Понимаете!..
А слон, действительно слон, шагал к светофору и, как заметил Владик, всем уступал дорогу. Людям, которые не замечали его. Какой-то маленькой бездомно-грустной дворняжке, прошедшей по тротуару, довольным, сытым, по-весеннему важным голубям, что крутились под ногами, не замечая никого, и даже воробьям.
Никто не видел слона.
Никто не слышал Владика.
— Понимаете ли, слон! — уже тише повторил Владик. — Товарищи, граждане, слон!
— Где слон? — удивился кто-то.
— Слон, говоришь? — удивился еще кто-то.
— Подумаешь, слон! — произнесла старушка с авоськой.
Остальные, опять не услышав голоса Владика, шли как шли…
Слон между тем спокойно подошел к светофору и остановился вместе с пешеходами. Все смотрели на глазок светофора и на милиционера с резиновой черно-белой палкой на середине мостовой.
И слон смотрел. Пешеходы не видели слона. Машины, несущиеся по улице, не видели слона. Милиционер, жестикулирующий палкой, не видел слона. А слон ждал, как и все.
Владик бегал по противоположному тротуару, потом не выдержал, выскочил на мостовую:
— Товарищ милиционер! Товарищ милиционер!
Милиционер мельком обернулся к Владику:
— Подожди, мальчик! Сейчас. А теперь пожалуйста!
Он сделал поворот на сорок пять градусов и показал палкой, что пешеходам путь открыт.
— А, это ты! А волновался, — улыбнулся милиционер, когда Владик поравнялся с ним на пешеходной дорожке. — Теперь иди спокойно.
— Слон, смотрите, слон, — прошептал Владик.
— Все спешат, милый, все спешат! — произнес милиционер, махая палкой и ничего не замечая.
А слон уже шел навстречу Владику по пешеходной дорожке, миновал милиционера и самого Владика. И рядом с ним туда-обратно шли люди, не замечавшие слона. Кто-то даже толкнул его в ногу, кто-то задел сумкой, кто-то, налетев на него, недовольно произнес:
