— Приступить к арестованию, говоришь? Согласен. Смотри только, чтоб не произошло разгласки. Набокова[72] впредь не уведомляй, а гораздо лучше дать ему знать, только когда уже все будут взяты. Действуй! С богом! Да будет воля его!
Николай I был крайне встревожен и озабочен «заговором» петрашевцев. Давно готовясь к интервенции в Венгрию, царское правительство не решалось увести войска за пределы России и таким образом оставить незащищённым неспокойный тыл.
Глава шестнадцатая
Поворотный день революции
«Дорогая Като! Сейчас полночь. Только шаги да перекличка часовых нарушают тишину. Генерал Гёргей отдал приказ, и с рассветом возобновится наконец наступление.
По правде говоря, я уже пятьдесят дней не участвую в военных действиях. Хозяйственные обязанности младшего адъютанта во время осады Буды я никак не могу назвать участием в боях. Да и после занятия нами Буды прошло тоже почти два месяца, и за это время вплоть до сегодняшнего дня шла лишь подготовка к дальнейшему продвижению к Прессбургу.
Гёргей появляется всюду бодрый, полный энергии и внушил всем уверенность, что не пройдёт и пяти дней, как мы разместимся на ночлег в домах австрийской столицы, если неприятель ещё раньше не запросит мира.
Твой талисман всегда со мной… Но не думай, Като, я не забыл, что, кроме бусинки, ты дала мне ещё и пистолет господина Калиша. Свою клятву я помню…
Среди солдат только и разговора, что о Вене. Мне становится досадно, как подумаю, что тебя не будет в Вене, когда я войду туда с гонведами. Да, да! Войду непременно. Буду я бродить по улицам, гадать, не здесь ли поблизости дом, в котором ты жила…
Теперь все успокоились, а то ходили злые и раздражённые. Мудрено ли: мы уже вот-вот должны были вступить в Прессбург, откуда рукой подать до Вены, — и вдруг такая длительная задержка. Сегодня перед выстроившимися войсками проехал в коляске Кошут, а за ним на коне следовал Гёргей в обычном военном мундире. Президент произнёс короткую речь. Солдаты слушали её затаив дыхание. Потом президент устроил обед для офицеров. Свой тост за успех дела, которое нас всех объединило, Гёргей закончил словами: “Мы заставим австрийское правительство заключить мир со свободной Венгрией раньше, чем русские солдаты придут ему на помощь!”
Като! Я должен прервать письмо: командующий вызывает меня к себе… Като, дорогая! Из следующего письма, которое я напишу из Прессбурга или — кто знает! — может быть, — уже из Вены, ты узнаешь все подробности нашего замечательного похода! Целую тебя!.. Твой Янош. Соммерейн, близ Коморома, 7 июня 1849 года».
Янош запечатал конверт, опустил его в почтовый мешок: мешок утром пойдёт в Пешт, а там письма рассортируют и отошлют дальше адресатам.
Выпрямившись и поправив кобуру, в которой хранился пистолет, подаренный Каталиной, лейтенант Мартош направился к командующему.
Ещё до рассвета артиллерия стала громить неприятельские укрепления и очень скоро вывела из строя несколько мощных вражеских батарей. С рассветом двинулись гонведы и кавалерия. Сразу же завязались ожесточённые бои: венгерские войска выбили неприятеля из его позиций и заставили отойти. Лишь когда спустилась тьма, венгры остановились. Селение Пе́ред было теперь снова в руках венгров.
Армия с нетерпением ждала утра, чтобы продолжать наступление. Корпусные командиры, доложившие Гёргею о боевом духе войск, услышали в ответ:
— Завтра, ровно в два часа пополуночи, едва покажутся первые лучи солнца, мы возобновим наступление. Все батальоны должны быть к этому времени в полной боевой готовности.
Утомлённые двенадцатичасовым непрерывным сражением, солдаты уснули крепким сном.
Не спали только дозорные на аванпостах, всматриваясь в таинственную глубину ночной тьмы. Караульные, сменявшиеся каждые два часа, шагали в полном молчании.
Незадолго до смены они услыхали невдалеке слова, произнесённые по-немецки:
— Не стреляйте — парламентёр к генералу Гёргею.
Подошёл австрийский офицер:
— Доложите генералу Гёргею: я по поручению главнокомандующего австрийскими войсками генерала Гайнау.
Войдя в квартиру Гёргея, парламентёр отрапортовал:
— Как стало известно австрийскому командованию, вы, генерал, являетесь сторонником мирной ликвидации конфликта, стоившего больших жертв обеим сторонам. Последние бои превзошли своей жестокостью всё, что было до сих пор. Австрийское командование предлагает кратковременное перемирие, в течение которого стороны могли бы установить условия прекращения губительной войны.
— Что вы разумеете под понятием «кратковременное»? — спросил Гёргей.
— Ну, хотя бы на двадцать четыре часа.
— Это неприемлемо. Сообщите вашему главнокомандующему, что я задержу наступление не позднее чем до пяти часов утра, и за это время никакого перемещения войск в вашем лагере не должно происходить. Но для прекращения войны необходимо заявление австрийского правительства о согласии на полную автономию Венгрии.
Парламентёр удалился.
Солнце показалось на горизонте, а Гёргей оставался в своей квартире, задерживая войска. Корпусные генералы, смущённые поведением командующего, напомнили ему, что солдаты рвутся в бой, что пора наступать.
— Позже! — последовал загадочный ответ.
К пяти часам явился парламентёр, доложивший ответ австрийцев:
«Фельдмаршал Гайнау уважает в генерале Гёргее отважного патриота и солдата. Австрийское правительство видит, что венгерские офицеры и солдаты обмануты и вовлечены в войну кучкой интриганов и анархистов, которыми руководит Кошут. Этим господам не будет пощады. Но, если генерал Гёргей прекратит сопротивление без дальнейшего кровопролития, ему и его офицерам австрийское правительство может гарантировать свободный выезд за границу. Пусть Гёргей трезво оценит положение. Гёргей опытный полководец и, конечно, понимает, что Венгрии не устоять против объединённых австро-русских войск».
— Передайте Гайнау, что его предложение — наглость, которую можно объяснить только отчаянием. Вот мой ответ!
После ухода парламентёра Гёргей приказал всем уйти и остался один.
Всего мог он ждать от ненавистных австрийских вояк, но эта дерзость превзошла его ожидания. Он за неё отомстит.
Удар был тем чувствительнее, что враг, видимо, понимал, в каком душевном разладе находится сейчас Гёргей… Гайнау знает, что между верховным командующим и президентом нет единодушия!
Корпусные генералы явились, чтобы выяснить причины, вынудившие Гёргея задержать наступление. Войска нетерпеливо ожидают его приказа…
— Знаю! — услышали они краткий ответ.
Солнце поднялось уже высоко, стрелка показывала восемь, когда был подан сигнал штурмовать неприятельские позиции… На шесть часов позднее, чем было намечено накануне! Шесть часов в сравнении с упущенными двумя месяцами — срок казался небольшим.
— Вперёд, друзья! Смелее! Сегодня вражеская пуля ищет только меня одного! — Одетый в ярко-красный, шитый золотом генеральский мундир и короткий белый плащ, развевавшийся при каждом его движении, Гёргей с силой вонзил шпоры в бока коня и помчался впереди своих бесстрашных гусар навстречу королевским уланам.
— Ура генералу! — восторженно кричали гусары.
В эти минуты никто из них не думал об опасности и не замечал свистевшей над головами картечи.
Послушный конь нёс седока навстречу смерти. Высоко вскинув саблю для удара, генерал мчался прямо к линии вражеских войск и вызывающе кричал:
— Это я — Гёргей!
Мартош не отставал от генерала.
Эскадрон следовал за ними, сохраняя строй.
И тут случилось то, что вошло в историю легендой. Разряженные, как на параде, вражеские уланы, устремившиеся навстречу гусарам, вдруг нарушили свой боевой порядок, которого до сих пор строго держались, и за несколько секунд до неизбежного столкновения повернули коней назад.
Мчавшийся во главе кавалерии австрийский полковник решил спасти положение личным примером. С криком: «За мной, славные уланы!» — он вырвался вперёд навстречу Гёргею. Две сабли звякнули, скрестились: ударом одной Гёргей был ранен в голову, удар другой свалил австрийца с коня.
Лишь один улан откликнулся на призыв полковника и повернул назад. Он нацелил свою смертоносную пику прямо в спину Гёргея, прикрывшего рану на голове полой плаща. Но чья-то пуля свалила улана наземь: в какую-то долю секунды Мартош сообразил, как спасти командующего. Он вытащил пистолет Франца из кобуры и выстрелил в улана.
Всё это продолжалось две-три секунды, и Гёргей даже не сразу понял, что произошло у него за спиной. Он одобрительно кивнул Яношу и, взмахнув плащом, подал знак эскадрону продолжать преследование неприятеля. Сам же помчался к пехотным полкам, которые полегли, не выдержав истребительного огня неприятельской артиллерии. Остался на ногах один только капрал-знаменосец, беспомощно взывавший к товарищам. Когда генерал был уже в каких-нибудь ста шагах, под ним убили лошадь. Он высвободил ноги из стремян, бросился к знаменосцу, вырвал у него знамя, пробежал с ним несколько шагов и, воткнув древко в землю, крикнул солдатам:
