Ухаживал за Петькой санитар Рудольф Карлыч.
Хворал Петька три недели. Целых три недели без памяти лежал и к смерти готовился.
Но не умер, а выжил. Не такой Петька парень, чтобы умереть. Выжил. В себя пришел.
Проснулся Петька в дождливый день. За окнами дождь шел. В лазарете карболкой пахло и тихо было.
Повернулся Петька на другой бок и вспомнил.
На каланче часы били: бомм, боммм… Потом Король залаял.
Вспомнил Петька все и понял: болен был долгое время.
А тут Рудольф Карлыч вошел. Увидел, что Петька жив и здоров, обрадовался, руками всплеснул.
– Ах, – говорит, – наконец-то! Наконец-то ты, бедный головушка, ожил. Поздравлять мне тебя от чистый сердца! Браво!
Лежит Петька, не улыбнется даже. Молчит.
– Молчи, – говорит Рудольф Карлыч. – Молчи. Тебе говорить нельзя. Тебе отдыхать надо. Кушать надо… Бульон.
Ушел Рудольф Карлыч.
Через минуту возвращается, да не один, а с чернявеньким. Несет чернявенький на железном подносе тарелку супа. И улыбается во все зубы.
– Здорово! – кричит. – Поздравляю!
И ставит перед Петькой суп. Стал Петька есть суп. Ест потихоньку, глотает полегоньку. А чернявенький сел рядом. Нагнулся и Петьке на ухо шепчет.
– У меня, – шепчет, – к тебе дело есть. Поговорить надо. Важное дело.
Поднял Петька голову:
– Что такое?
Но тут Рудольф Карлыч вмешался.
– Нет, – говорит, – больному отдыхать нужно. Ему разговор вредно. Уйди. Не мешай ему кушать бульон.
Поднялся чернявенький.
– Ладно, – говорит, – что ж делать. Отдыхай. После поговорим, как окрепнешь немножко… Зайду я к тебе. Прощай.
Ушел чернявенький.
А Петька лежит и думает:
«Какой разговор у чернявого? Что у него за дело ко мне? Странное какое-то дело…».
Но уж другие мысли лезут Петьке в башку. Более важные мысли лезут.
Думает Петька о том, как ему быть и как поступать.
Бежать ли ему из приюта, или…
Нет, не таков Петька парень, чтобы дело задуманное бросить. Решил Петька часики заполучить – заполучит. Не важно, что ждать долго. Можно и потерпеть немножко, можно и в приюте пожить, пока дрова не кончатся.
Стал Петька ждать, пока дрова кончатся. Поправляется заодно.
А дров, надо сказать, сто кубов. Дров не на месяц, два, а на год, может быть, хватит. Но твердо решил Петька ждать и ждет… Терпит.
Поправляется. По лазарету ходить начал. Начал ходить из угла в угол. Скучно, конечно, ходить.
К окну подойдет, на улицу посмотрит. На улице дождь целыми днями. Август уже подошел.
И вот раз приходит к Петьке чернявенький. С книжкой приходит. Поздоровался, на койку Петькину сел.
– Скучаешь? – говорит. – А я тебе книжку принес. Интересная книжка. На вот, прочти…
Отмахнулся Петька.
– Знаю, – говорит, – какие это книжки. Политические… Со смыслом. Не хочу я ваших книжек политических.
– Нет, – говорит чернявенький. – Это не политическая. Политические ты зимой штудировать будешь, когда занятия начнутся. А это просто так – интересная беллетристика. Прочтешь – я тебе еще принесу.
Положил чернявенький книжку на табуретку, посидел немного и ушел. А Петька спать завалился. До вечера проспал, вечером его Рудольф Карлыч разбудил, ужин принес.
Сшамал Петька ужин – снова спать завалился. Да не спится что-то…
Лежит, в потолок глядит. На лампочку электрическую глядит. Тошно глядеть. Скучная лампочка.
Стал Петька на пол глядеть, – тоже мало интересного.
И вдруг на табуретке книжку заметил. Обрадовался.
«Погляжу, – думает, – от нечего делать».
А книжка рваная, замусоленная попалась, но, на счастье, с картинками. Стал Петька картинки разглядывать. Сначала так – ничего особенного, потом интересно стало.
Нарисован на картинке преступник.
Связан преступник по рукам и по ногам канатом. А рядом – надсмотрщик с мечом.
«За что, – думает Петька, – сграбастали субчика?»
Перелистнул Петька страницу – прочел. Дальше читает… Да неинтересно читать, не знает, что раньше было. Стал с начала читать. И до того увлекся, что всю ночь напролет прочитал…
Интересная была книжка. Называлась та книжка «Иафет в поисках отца». Как одного маленького шкета аптекарю подкинули. И звали его Иафет. А он вырос и пошел по белу свету отца своего искать. И как искал, и всякие приключения, и, наконец, нашел своего отца. А тот – богатый миллионер. И очень рад видеть родного сына. И подарил ему фрак…
Прочел Петька эту книжку и даже пожалел, что кончилась книжка и больше нет.
Как пришел чернявенький в другой раз, Петька сразу:
– Книжку принес?
Засмеялся чернявенький.
– Что? – говорит. – Понравилась? Нет, – говорит, – сейчас не принес, после принесу. Я к тебе по другому, более важному делу пришел. Я с тобой давно поговорить хотел, все ждал, когда хворать перестанешь. Теперь можно…
– Можно, – говорит Петька, а сам думает: «Какое у него может быть дело?».
– Садись, – говорит и на койку показал.
Сел чернявенький. Поглядел Петьке в самые глаза и говорит:
– Помнишь, – говорит, – ночью… перед тем как ты заболел… Куда ты тогда ночью ходил?..
Вздрогнул Петька, не вытерпел и закрыл глаза.
Покраснел, наверно. Говорит:
– Не помню, куда ходил… Может, – говорит, – никуда не ходил. А что такое?
– А то, – говорит чернявенький. – Расскажу я тебе все по порядку. Пятакова знаешь?..
Вспомнил Петька:
– Одноглазый такой?
– Ну да… Еще ты с ним подрался. Ну, так Пятакова больше в нашем детдоме нет. Понял?
Не понял, конечно, Петька.
– Ну так что ж? – спрашивает. – Что ж такого, что нет? Очень рад… Лезть не будет.
– А то, – говорит чернявенький, – что виной тому ты. По твоей вине отправлен Пятаков в реформаторий, в детскую тюрьму.
– За что?
– За дрова.
Покраснел Петька самым отчаянным образом.
– За какие дрова? – спрашивает, а сам чернявенькому в глаза посмотреть не может.
– За такие, – говорит чернявенький. – Сам знаешь, за какие… А только дело вышло так. Пятаков этот еще раньше дрова воровал. Продавал торговкам на Слободе. Попался. Первый раз ему выговор сделали. Ну, он побожился, что больше воровать не будет… А тут опять с дровами история. В ту ночь разворотил кто-то саженей пять. Я-то знаю кто, а все на Пятакова подумали. Пятакова за такие дела – в реформаторий… Хоть он и не виноват, а виноват ты.
Замолчал чернявенький, молчит и Петька. Нет у Петьки духу отпираться. Ждет Петька, что ему еще чернявенький скажет. А чернявенький говорит такое:
– Придется тебе сознаться, что воровал дрова ты, а не Пятаков…
– Как? – говорит Петька. – Как воровал? Не воровал я!.. Иди ты!..
– А что же ты?.. В бирюльки играл?
Не знает Петька, что и сказать. Не расскажешь ведь про часики.
– Я, – говорит, – это просто так разворотил. От злости.
Усмехнулся чернявенький.
– Ну, – говорит, – это как хочешь. Тем для тебя лучше. Но сознаться ты все-таки должен.
– Спасибочки! – говорит Петька. – Что я – дурак сознаваться?.. Не дурак я…
Говорит чернявенький:
– Это, – говорит, – совершенно верно. Просто так – глупо сознаваться. Но если из-за тебя товарищ гибнет… Неужели ты можешь товарища предать?
– Нет! – говорит Петька. Покраснел, обидно Петьке. – Нет, – говорит, – это ты брось. Меня на Кордоне вся братва знает. Я не легавый. Я за товарища всегда постоять могу, я не гад какой-нибудь…
– Ну так вот, – говорит чернявенький, – иди к Федору Ивановичу и чистосердечно признайся. Так, мол, и так, – дрова я разворотил. Тебе за это ничего не будет, – выговор разве, а Пятакова спасешь. Гибнет Пятаков в реформатории. Ладно?
Мотнул Петька головой.
– Ладно, – говорит, – схожу. Мне, – говорит, – плевать в высшей степени. Мне хоть в тюрьму отправляй… Не боюсь.
Соврал Петька. Как ушел чернявенький, лежит Петька и думает:
«А что, если и вправду за такую вещь в тюрьму отправят? Ведь это что же? Это значит – кончено! Это – прощай, часики…».
Расстроился Петька от таких мыслей. И не знает Петька – идти или не идти к Федору Иванычу.
Думал, думал – надумал:
«Пойду. Потому что нехорошо, если человек гибнет. Хоть он и паразит, а нехорошо. Свой все-таки парень».
Оделся Петька не спеша и стал ждать Рудольфа Карлыча.
Пришел Рудольф Карлыч. Петька и говорит:
– Разрешите, – говорит, – повидать заведующего. Разрешите мне отлучиться.
– Зачем? – спрашивает Рудольф Карлыч. – Какие у тебя дела? Может быть, тебя кто обидел? Может быть, я тебя обидел? Может быть, я тебе кушать мало даю?
– Нет, – говорит Петька, – кормите вы меня, спасибо, на убой. И никто меня не обидел. А только нужно мне заведующего по очень важному делу.
– Ладно, – говорит немец. – Если очень нужно, то иди. Но ненадолго… Тебе еще нужно выдерживать карантин.
Вздохнул Петька.
– Приду, – говорит, – не знаю когда. Может быть, совсем не приду. Прощайте.
Вздохнул Петька и пошел к Федору Иванычу.
Приходит в его квартирку, а его нет. Он в экономии по хозяйству.
