На рассвете
Возвращаемся из последнего полета. Очень устали и потому обе молчим, Ира и я. За ночь мы сделали шесть боевых вылетов, поработали хорошо. Правда, и нам досталось: трижды попадали под зенитный обстрел.
До аэродрома остается лететь двадцать минут. Тихо. Только мягкий рокот мотора. Но его не замечаешь, как не замечаешь привычного тиканья часов в комнате.
На западе еще сверкают крупные звезды, а на востоке небо уже светлеет. Не первый раз мы встречаем рассвет в полете.
Под крылом проплывает невысокий хребет. За ним долина, где находится аэродром. Глубокие тени на хребте похожи на мазки темно-синей краски, небрежно брошенные художником по серому фону. Уже нет густой черноты воздуха, и кажется, что посветлевшая земля приблизилась к самолету.
Здесь, на юге, рассветает быстро. Солнце еще не взошло, и сероватая мгла окутывает землю. Постепенно мгла рассеивается, вдали на горизонте отчетливо рисуются горы, внизу отсвечивают сталью речушки. А с побледневшего неба все еще никак не уходят звезды. Но скоро и они исчезают.
Солнечные лучи сначала касаются горных вершин, окрашивая их в нежно-розовый цвет. Потом на склонах гор вспыхивают малиново-красные пятна. Они движутся, как живые, опускаясь все ниже и ниже. И, наконец, солнце заливает долину, скалистые вершины и поросшие лесом склоны гор. Рассвет наступил.
Еще издали виден аэродром. Пчелками кружатся над ним наши двукрылые самолеты. Подлетаем поближе, заходим на посадку. Самолет плавно касается зеленого поля. Ира заруливает, и мы выходим. Разминаемся, потом медленно идем, мягко шагая по влажной траве. На сапогах остается роса. Мокрые травинки послушно сгибаются, примятые сапогом, и снова встают во весь свой рост.
Прозрачный туман, висящий в долине легкой дымкой, вдруг отрывается от земли, пригретой солнцем, приподнимается над ней и тает прямо на глазах. В этот ранний час рождения нового дня так легко дышится! Скоро поле кончается, дальше дорога, станица… И невольно я замедляю шаг, чтобы подольше побыть в этом зеленом и радостном мире.
Еще издали на пороге крайнего в станице домика я замечаю Олю Жуковскую, нашего врача. На двери красный крест. В домике медпункт. Оля сидит в белом халате, опустив руки, и смотрит куда-то вдаль. Что она там видит? Горы?
Мы подходим ближе. Я чувствую: что-то случилось.
— Оля!
Она, вздрогнув, поворачивает голову и ничего не говорит.
— Ну?..
— Валя умерла. На рассвете.
Она должна была умереть, Валя Ступова. Наша Валюша, певунья, любимица. Последние дни она совсем была плоха: ничего похожего на прежнюю, веселую, задиристую Вальку, курносую, ясноглазую… Ей долго пришлось мучиться после ранения.
Подошли другие девушки. Постояв, мы с Ирой идем в станицу. Теперь только я по-настоящему чувствую, как устала. Солнце неприятно слепит глаза. К мокрым от росы сапогам прилипает пыль. На перекрестке улиц женщина достает из колодца воду, и пронзительно скрипит, вращаясь, ворот.
Седьмого ноября праздник — 25-летие Октября. В полк приехал командующий фронтом, который вручил нам награды. Многие получили свои первые ордена. Я — «Красную Звезду».
В то время у каждой из нас уже было на счету больше двухсот боевых вылетов. У некоторых — около трехсот. И много удачных.
Мы летали непрерывно. Бомбили то автомашины, то переправы, то огневые точки, то склад, то танки… Говорили даже, что кто-то из девушек разбомбил штаб генерала Клейста, который командовал танковой армией. Во всяком случае, наземные части, стоявшие на передовой, часто благодарили нас за хорошую работу, за точные попадания.
Словом, летали мы каждую ночь. С вечера до утра. Каждый экипаж — по пять, по шесть, по семь вылетов. Если не было летной погоды, сидели в самолетах и дремали. Ждали, когда рассеется туман или перестанет дождь… Чтоб слетать хоть разок.
Никто не думал о наградах. И вдруг — ордена. Оказалось, все-таки приятно получить орден.
Когда полк выстроился, командующий увидел, что мы в брюках, в полинявших, выцветших гимнастерках, и сказал кому-то из своей свиты:
— Праздник, а у девушек нечего надеть. Сшить им форму с юбками!
Эту форму, которую нам сшили, мы надевали по торжественным случаям несколько лет, до самого конца войны.
Вечером к нам в гости приехали ребята из соседнего полка, наши «братцы». Они тоже летают на самолетах «ПО-2». И командир их приехал, полковник Бочаров. Этот братский полк базируется неподалеку от нас, в соседней станице. Мы часто бомбим одни и те же цели, иногда летаем с одного аэродрома.
Совсем неожиданно я встретила Лешу Громова, того самого, с которым вместе училась в аэроклубе. Тогда, перед войной, я уехала из Киева в Москву, в авиационный институт, а Лешу и других ребят направили в летное училище. Они мечтали стать летчиками-истребителями. Но не успели: началось отступление, и всех курсантов разбросали по авиационным полкам. Теперь Леша — штурман в полку «ПО-2». Он только недавно прибыл туда.
Леша такой же, как и был, только возмужал немного. Высокий, широкоплечий, с добрым и мужественным лицом. У него темные глаза, такие темные, что даже зрачков не видно, энергичный подбородок и крупные, красиво очерченные губы. Черные вьющиеся волосы падают на лоб.
— Я узнал, что ты здесь, и приехал, — сказал он.
Мы стали вспоминать аэроклуб, школьные годы, друзей — то время, когда еще не было войны и когда казалось, что впереди все так легко и прекрасно.
…Кончились полеты. Мы, курсанты аэроклуба, едем в город. Мчится по шоссе грузовик. Мелькают мимо деревья, столбы, небольшие домики. Пригороды Киева. Ближе к городу заводы. В кузове тесно. Мы все стоим, держась друг за друга.
Я стою у самой кабинки, облокотившись о крышу. Рядом Леша. Он держит мою руку в своей большой теплой ладони, и я чувствую, какой он сильный и ласковый. Ветер растрепал мои косы, и длинные пряди волос бьются о Лешину щеку. Я стараюсь отодвинуть голову, а Леша наклоняется еще ближе…
Прошло всего два года с тех пор. Но как давно это было!
Полеты, полеты… С заката до рассвета. Мы бомбим переправы через Терек, бомбим врага в станицах, в Моздоке. Ищерская, Прохладный, Малгобек, Ардон…
Глубокой осенью погода здесь неустойчива, она может измениться внезапно.
…Горный поселок Дигора. Сверху он кажется маленьким, совсем игрушечным. Светящаяся бомба медленно опускается на парашюте, освещая крутой склон горы, светлые полосы пересохших русел небольших речушек и сам поселок. Я отчетливо вижу каждый дом, белую ленту дороги и машины, стоящие на окраине. Пока четыре широких луча пытаются нас поймать, мы бомбим машины.
Первый вылет прошел успешно. И второй тоже был удачным. А вот третий…
Мы пролетели уже половину пути по направлению к Дигоре, когда наткнулись на облака. Они двигались двумя ярусами. Некоторое время мы летели между ними, но вскоре самолет окунулся в сплошную облачность. Не могло быть и речи о том, чтобы продолжать полет к цели. Решили возвращаться с бомбами. Ира взяла обратный курс. Еще раньше я заметила, что ветер усилился и резко изменил, направление. Значит, нас несло в сторону. Но куда и насколько? Этого я не знала, потому что точных расчетов не вела. Просто не было необходимости: мы летали по ориентирам, которых в этом районе больше чем достаточно. Теперь же земля совершенно не просматривалась.
Мы пролетели в облаках довольно долго. Наконец Ира спросила:
— Где мы находимся?
Я ждала, что она это спросит, и нервничала. Мне не хотелось отвечать «не знаю». Ведь она так верила мне…
Я медлила с ответом, крутилась в кабине, то поглядывая на часы, то делая пометки на карте, чтобы хоть приблизительно определить место, над которым летел самолет. Потом призналась:
— Ира, я не знаю. Понимаешь…
Но объяснять было нечего.
Минутная стрелка двигалась медленно, очень медленно, и мне казалось, что в облаках мы летим уже много часов. По моим предположениям, мы все еще находились над долиной. Но как проверить? А кругом горы…
Временами мы выходили из облачности, но внизу под нами проплывали светловатые клубы, похожие на вату. Иногда темнели небольшие просветы. Я до боли в глазах вглядывалась в темные разводы: что там — хребет или долина? Можно ли снижаться? А если горы?
Ира молчала. Теперь она, вероятно, на меня не надеялась. Мы летели и летели, а облакам не было конца. Что же дальше? У меня пересохло во рту и тягуче-неприятно засосало пол ложечкой. Очевидно, закрыло весь наш район и аэродром тоже.
— Ира, я брошу САБ.[1] Может быть, увидим что-нибудь.
— Давай.
Через несколько секунд вокруг стало белым-бело. САБ утонул в облаках. Мы летели, как в молоке. Потом наступила темнота: САБ сгорел.
