— Да я всегда… — Костя потянулся за шапкой.
— За лыжами, Костя, домой не пойдешь: мои запасные наденешь.
Скоро два лыжника выехали за околицу, пересекли поле и углубились в сосновый бор.
Красив вечером зимний лес. В тишине стоят, утопая в пышных сугробах, заснеженные деревья-великаны. Кажется, произнеси слово даже шепотом, и проснется разбуженный лес. Начнут бесшумно падать с колючих лапчатых ветвей пушистые шапки снега. Луна льет на землю нежный свет. Тени то густые, как ночь, то бледные и неясные, как утренние сумерки, облекают все таинственной и чудной дремотой. На поляне разбросал по снегу свои следы заяц-беляк. Где он скачет сейчас? А может быть, и не скачет вовсе, а, затаясь под кустом, смотрит на непрошеных гостей черными бусинами глаз. Длинная цепочка лисьего следа протянулась по живописной опушке меж сосенками. Берегись, не спи, заяц!
Лунный свет — мастер сказочного рисунка. Это он щедрой рукой разодел в серебро елочки-однолетки. Это он отчеканил из серебра санные следы на дорогах. Это он одел в серебряные мантии стога и холмы. Лунный свет — серебряный свет.
Костя удивлялся на каждом шагу. Все в нем так и пело. Столько лет прожил в деревне, столько раз бывал в лесу и зимой и летом, а такой красоты почему-то не замечал. Вот какие картины рисовать надо, чтобы только точь-в-точь. Тогда и душе приятно станет и глазу радостно.
— Никитка, смотри, смотри! Елочки-то в сугробы попрятались. Красиво? А у сосен на ветках серебряные подушки. А вон там, за поляной, глянь-ка, стог, как терем из сказки!
Но председатель совета отряда не разделял этих восторгов. Скользя по укатанной лыжне, он все время думал о таинственном незнакомце, о его черном блестящем оке. Кому и зачем понадобилось подсматривать в окно?
У Кости чесался язык, так хотелось поговорить. Он решил вызвать друга на откровенность:
— А кто, Никитка, в окно заглядывал? Расскажи, что было. Ты его видел? Какой он?
— Показалось мне.
— Ой ли!
Костя почувствовал в голосе товарища фальшь и понял, что Никита умышленно уклоняется от разговора.
— Я тебе, Никитка, все рассказываю, а ты — нет.
— Не было ничего.
— Следы на снегу? Следы-то были, я их видел!
— Следы, следы! Это ребята днем наследили: мячик в палисадник залетел. Они доску оторвали…
— Крутишь, Никитка!
Сосновый бор кончился. Лыжня тянулась по густому ельнику. Пробираясь густолесьем, приходилось раздвигать руками упругие ветви, а чтобы сверху не падал на головы снег, ударять палками по стволам и ждать, пока кончится искусственный снегопад. Каждый шаг давался с превеликим трудом.
— Крепи лыжи намертво, поднимай воротник, завязывай уши у шапки. Поедем прямо! — скомандовал Никита.
Клюев послушно воткнул палки в снег, надел на них рукавицы и стал завязывать ослабшее крепление. Слева в кустарнике треснула ветка, мелькнула черная тень. «Чудится, — подумал Костя. — Никого нет!» И опять мелькнула тень. Теперь была видно, как, прячась за деревьями, кто-то крадется по соседней лыжне.
— Никитка! Никитка!
— Не слышу! Говори громче!
— В ельнике кто-то прячется. Идет кто-то за нами, от дерева к дереву перебегает.
— Может, померещилось?
— Нет, Никитка, я видел.
Приготовив лыжные палки, чтобы в случае чего дружно отразить нападение, и громко разговаривая (когда слышишь голос — не так страшно), друзья изъездили подозрительный участок вдоль и поперек, но ничего, кроме лыжного следа, не нашли.
— Должно, никого не было, — сказал Никита.
— Видел я…
— Шагай уж! Видел! Что, испарился он, по-твоему?
Костя насупился и притих. Молча выехали ребята из леса, молча миновали поле, отделяющее их от поселка МТС, молча добрались до новенького сборного домика, в окнах которого приветливо горел свет, сняли лыжи, поднялись на высокое крытое крыльцо, старательно веником обмели снег с валенок, и Никита постучался. Обитая войлоком дверь широко растворилась, и на пороге вырос человек в пиджаке, накинутом на плечи. Это был Илья Васильевич Глухих.
— А-а… комбайнеры пожаловали! — воскликнул он обрадованно и улыбнулся. — Проходите, проходите. Милости прошу. Заждался вас, заждался! Грешным делом подумал, что сегодня вовсе не явитесь.
Ребята разделись. Прежде чем пройти в комнату, привели себя в порядок. Никита привычным жестом разогнал складки на гимнастерке, потуже затянул ремень и пригладил волосы.
— Глянь, Костик, волосы не торчат?
— Гладкие, гладкие, будто теленок прилизал. А у меня?
— Ерш, копна разворошенная.
— Дай-ка гребешок.
— Эй, комбайнеры! — донесся веселый голос Ильи Васильевича. — Хватит в темноте перешептываться, заговоры строить! А ну, выходите на свет, выходите!
По ковровой дорожке, протянутой наискосок через всю комнату, друзья прошли к дивану и уселись на нем, чинно сложив руки на коленях. Квадратная комната была уютна и светла. По всему было видно, что хозяин ее любит порядок и чистоту. Небогатая обстановка. Два сдвинутых один к одному книжных шкафа занимали почти всю стену. За стеклянными дверцами поблескивали золотым тиснением корешки всевозможных книг. В углу — тумбочка с радиоприемником, на полированной поверхности которого сбоку сверкала табличка монограммы: «Герою Социалистического Труда Илье Васильевичу Глухих — победителю в соревновании комбайнеров Зареченской МТС». У стены возле печки кровать. В центре комнаты стол, покрытый белой скатертью с длинными кистями. Электрическая лампочка, спрятанная под шелковым оранжевым абажуром, разливала ровный свет. Костя, да и Никита тоже, осматривая жилище, старались отыскать то необычное, чем, по их глубокому убеждению, должна отличаться комната Героя Социалистического Труда от жилья прочих людей. Но все здесь было самым обыкновенным. Только разве книг больше, да чертежи, схемы и таблицы, развешенные по стенам, говорили о том, что живет в этой комнате механизатор.
Илья Васильевич снял пиджак, повесил его на спинку стула и остался в белой рубашке с расстегнутым воротником и завернутыми выше локтей рукавами. Сев за стол, он посмотрел на притихших ребят карими смешливыми глазами и приветливо подмигнул:
— Робеете?
— Непривычно, — ответил Костя.
— Привыкайте: частенько бывать придется. — Илья Васильевич потянулся за чайником. Темная прядь волос упала на высокий лоб к бровям. От этого гладко выбритое лицо его стало особенно привлекательным.
— Будьте как дома, — пригласил Глухих. — Садитесь за стол и берите безо всякого якого все, что вам нравится. — Он придвинул гостям наполненные янтарным чаем стаканы. — А теперь рассказывайте, как идут дела в кружке, как к завтрашнему занятию готовитесь.
— Двадцать пять человек записалось! — выпалил Костя. — От девчонок отбою нет: просят, чтоб их записывал.
— Надо принять.
— Девчонок-то?
— Ишь, мужчина! Ты, брат, своим положением не гордись. У нас в стране есть женщины-комбайнеры. Они почище мужчин работают.
— Лучше вас?
— Есть и такие.
— Илья Васильевич, людей в кружке много будет, — вмешался Никита. — Заниматься трудно, когда много народу.
— Это другой разговор. Я, ребята, думал об этом. Есть у меня товарищ — тракторист Иван Полевой. Он говорит, что и ему надо подготовить себе достойную смену…
— Кружок трактористов? — не выдержал Костя. — Вот здорово!
— Правильно. Иван Полевой предлагает организовать при вашей школе, кроме кружка юных комбайнеров, кружок юных трактористов.
— Пойдут многие, — сказал Никита.
— Завтра вы объявление такое вывесите, — продолжал Илья Васильевич, — что, дескать, открывается запись в кружок трактористов. Да вы и сами знаете, что писать. Забыл, совсем забыл, — вдруг спохватился он, — рассеянным становлюсь! Как доехали? С этого начинать надо было!
— Ничего, — не замедлил сообщить Костя. — Только за нами кто-то всю дорогу следил, за деревьями хоронился и следом шел…
— Следили? — Илья Васильевич насторожился. — Расскажите-ка подробно, что в пути произошло?
— Стал это я крепления завязывать: нога в них болталась, — начал Костя, — и вдруг замечаю, что…
— Показалось ему, — перебил Никита, — привиделось, будто человек за нами крадется, от дерева к дереву перебегает… Так часто бывает, когда по лесу идешь. Проверили мы потом, весь ельник обшарили и никого не нашли.
— Скажешь, и в окно к тебе не заглядывали, и в палисаднике не наследили?
— Разговаривали мы с тобой про это…
— Я сам видел, что идет за нами кто-то.
— Не надо спорить, — успокоил ребят комбайнер. — Вопрос исчерпан: было — прошло! Завтра, друзья, первое занятие кружка, и об этом стоит подумать. Отчитывайся, староста!
— Книги о комбайнах мы достали. Некоторые уже читают их…
— Повременить надо: рано книги читать. Расписание занятий готово?
