— Рецензию на очередную кульковскую книжку? — уточнила Юлия Александровна.
И Катя поняла, что этот звонок предгрозовую духоту на озон не заменит.
— Хочу тебе напомнить, отец, упрямство и бескомпромиссность — понятия разные. Представляю себе, сколько неумеренных прилагательных ты прицепил к каждому существительному в этой статье! Победный марш из оперы «Аида»? И по такому мелкому поводу?
— Мелкому? — Александр Степанович упер огромные, поросшие сединой кулаки в стол. — Проповедовать дружбу и братство в наше время… Что может быть прекраснее этого?
— Достойному делу надо достойно служить. Иначе оно компрометируется.
— Он служит достойно и в науке, и в жизни.
— Ну в жизни-то он служит только себе.
— Значит, я что, слепец? Или глупец?
— Просто ты приписываешь людям свои качества, думаешь, что они взирают на мир твоими глазами. Воображаешь Кулькова своей копией, а он, я думаю, твой антипод.
— Потому что из молодых да ранний? Обожаю выдвигать молодых! Это наш долг. Вы-дви-гать!
— Но не протаскивать Слова в русском языке имеют четко определенный смысл! По-моему, почти все завучи и школьные директора города — твои выдвиженцы. Я же их «антиподами» не называю.
«Что мама говорит? Если б она знала! Если б знала… — молча терзалась Катя. — Я должна доказать ей. Обязана!»
И вдруг жажда защитить Васю подсунула ей сюжет — хитроумный, но, как показалось Кате, беспроигрышный.
«Он не фанатик?» — спрашивала Юлия Александровна о Васе Кулькове. А дочери она иногда задавала не менее прямой и обескураживающий вопрос: «Ты у нас не авантюристка?» Александр Степанович начинал защищать внучку, вместе с тем утверждая, что если Кате действительно досталось его обаяние, то внешние признаки авантюрности могут быть.
Катя решила сознательно сочинить глубоко незрелую, ошибочную статью «Друг или истина?» и опубликовать ее в своем рукописном журнале. Она вознамерилась наперекор мнению мамы и здравому смыслу доказать, что друг в любых случаях выше истины и что братские отношения великих людей, детально изученные Васей Кульковым, якобы тому живое свидетельство. Она напишет статью вопреки логике, а Вася придет и вопреки логике ее защитит. Хотя здесь будет и «вопреки» и «по воле»… По воле верности их семье. По воле благодарности дедушке! И мама наконец-то отбросит, даже отшвырнет свое неверие, свои подозрения.
Катя заранее показала Васе статью, и он, заливаясь клюквенным морсом, упрятал полшеи в плечи. Затем прочитал еще раз, по ходу как бы разбавляя морс водопроводной водой. И посоветовал:
— Все-таки… обозначь вверху справа: «В порядке обсуждения». Тогда (пусть это не прозвучит цинично!) и спрос будет иной.
Но Катя мечтала, чтобы спрос с нее был беспощадный, чтобы она начала пускать пузыри, утопая, а Вася бы протянул руку и спас ее. Как он протягивал руку, чтобы массировать поросшую сединой грудь дедушки…
— Вам статья-то понравилась? — Катя захотела без обиняков выяснить, что ее ждет.
— Она подкупает своей необычностью, откровенностью!… Катя облегченно вздохнула: статья, которая занимается подкупом, хорошей считаться не может.
— Некоторые ворчат по поводу молодых, — продолжал Вася. — А они, оказывается, готовы стоять так вот, плечом к плечу… Но «В порядке обсуждения» все-таки припиши.
— Я хочу, чтобы обсуждение состоялось у нас в восьмом классе «А». Вы сможете прийти?
— Я не смогу… не смочь! И Соня вместе со мной придет. Хоть класс ее параллельный… в данном случае параллельные пересекутся.
«Параллельные при всем желании пересечься не могут», — подумала Катя. Но возражать не стала: пусть мнение учительницы литературы, ее классной руководительницы, утверждавшей, что сила образа в его безупречной точности, на сей раз не подтвердится.
— Сонечка тоже, как ты знаешь, увлеклась фактами из жизни великих! Я рад, что это увлечение уже выплеснулось на страницы твоего журнала. Правда, она ограничила круг своих изысканий музыкой. Но вместо фамилий Бородина и Римского-Корсакова можно поставить имя любого выдающегося художника или ученого: все выдающиеся чем-то похожи.
Когда Вася начинал размышлять, каждая фраза, вылетавшая из его рта, представлялась Кате афоризмом и мудростью.
Обсуждение проблемы «Что дороже — друг или истина?» вела как раз учительница литературы Ольга Анисимовна, которая тяготела к точности, будто преподавала физику или химию. Присутствие декана пединститута было событием: пришли даже учителя из других классов. И все сразу раскрыли блокноты, чтобы записывать… Но раньше всех явились Вася и Соня. Сонечка взирала на отца, как первая скрипка взирает на дирижера, когда в зале театра оперы и балета, словно лишаясь внутренних сил, затухает, сникает люстра.
— Я думаю, мы детям ничего не будем подсказывать и навязывать? — обращаясь к Кулькову, сказала Ольга Анисимовна, которая всех своих воспитанников, в каком бы классе они ни учились, называла «детьми».
Кульков согласился неторопливым кивком.
Катю в классе побаивались и любили (в данном случае страх любви не перечил!), и все наперегонки бросились выказывать ей свои чувства: хвалить за надежность, за неумение вилять. Катя этого ожидала — и подготовила одно острокритическое выступление и одно вовсе разгромное, которые должны были прозвучать из уст ее лучших подруг. Но подруги, скованные присутствием Кулькова, затаились и онемели. Соня напряженно ждала указующего отцовского сигнала. Но и сигнал медлил.
— Мы обсуждаем не Катю, а ее статью, — попыталась что-то прояснить Ольга Анисимовна. — В результате ваших речей вырисовывается, обнажается важность и актуальность вопроса: кто нам дороже — друг или истина? Катя или правдивое слово о ее статье? То есть, конечно, дороже Катя. Но должна ли любовь к ней помешать нам произнести слово правды? Так будет точнее.
Тогда поднялся Кульков.
— Я выступлю от своего имени и от имени своей дочери. Мы дома согласовали позиции.
Сонечка уткнулась взором в пол, как музыкант, который больше не ждет дирижерских указаний, потому что его партия в оперной, балетной или симфонической партитуре уже исчерпана.
Учителя сперва принялись усердно строчить по блокнотным листам, а потом застыли с авторучками и карандашами в руках.
Кульков говорил долго, около часа. Катя узнала, что Цицерон в свое время воскликнул: «Исключить из жизни дружбу все равно, что лишить мир солнечного света!», что Гельвеций считал самым верным способом «судить о характере и уме человека по выбору им книг и друзей», а что Макаренко не представлял себе дружбы «без взаимного уважения»… Она узнала, что Белинский, оказывается, заявил: «Друг мне тот, кому все могу говорить». Катя встрепенулась: уж не собирается ли Вася действовать по этому принципу? Но Вася двинулся дальше и от имени Шекспира провозгласил: «Только настоящий друг может терпеть слабости своего друга» Это ее обнадежило. А потом она и вовсе воспряла духом, — Вася обратился к словам Стендаля: «Умереть за друга при каких-нибудь исключительных обстоятельствах менее возвышенно, чем ежедневно и втайне жертвовать собой ради него».
«Вот сейчас Вася пожертвует собой ради меня, а я об этом доложу маме'» — подумала Катя. Но тут же содрогнулась, поскольку Вася, как шпагу, вонзил в дискуссию убеждение Писарева «О такой дружбе, которая не выдерживает прикосновения голой правды, не стоит и жалеть. Туда ей и дорога». И напомнил всем восклицание Аристотеля. «Платон мне друг, но истина дороже!»
«Неужто Вася возьмет пример с Аристотеля?» — ужаснулась Катя. Но сразу же после этого узнала о противоположных восклицаниях, которые позволяли себе не менее прославленные мудрецы и философы.
Многое узнала Катя из Васиной речи, не узнала она только, понравилась ли Кулькову ее статья.
«Никто и не должен был этого понять, — вдруг подумала Катя. — В этом и есть дружеская Васина тактика!… В какую ситуацию я его вовлекла: разве мог он, декан пединститута, защищать мою откровенную галиматью? Но он не осудил ее — и в этом уже был подвиг!»
Завершая дискуссию, Ольга Анисимовна сказала:
— Не хочется прибегать к общеизвестным истинам. Но они иногда и заключают в себе главную суть, а потому так часто произносимы. Дружба и всепрощение, дружба и круговая порука — далеко не одно и то же. Катина статья, при всей ее спорности, заставила вновь об этом задуматься. И за то, как говорится, спасибо. Вообще же… Конфликты между дружбой и истиной — это подчас конфликты сложнейшие. Я бы лично решила их в пользу истины. У Кати иная позиция… Что ж, истина об истине тоже рождается в споре!
Вася энергично кивнул.
Потом он подошел к Кате и даже слегка обнял ее за плечи, чего раньше не делал и в чем был еле уловимый намек на желание извиниться.
— Ну… как я?
