Раньше воду таскал Манная Каша, теперь за это дело взялись березовские тимуровцы.
Конечно, не так уж просто это им удалось.
Сначала Михей Михеич встретил ребят хмуро и недоверчиво, во двор не пустил, а долго расспрашивал, кто их послал, и зачем им понадобилось такое, но когда ему все объяснили, а Зямка даже рассказал очень подробно содержание книжки про Тимура, Михей Михеич подобрел и открыл калитку:
— Ну, ладно, коль так… Раз уж, вижу, вам без этого никак невозможно обойтиться — надо вас уважить, бог труды любит. Только уговор: все в секрете содержать. Это ваша команда-то, тимуровцы, говоришь, у ней как было? Секрет, и никаких! Ни отцу-матери! А вам начальство велит брать с них пример. Секрет — первое дело…
— Верно! — поддакнул Зямка, любитель всяческих секретов.
— Ну, а уж насчет работы… чтоб вам такого подыскать? Да хоть вон — видите, четыре бочонка стоят? Сейчас я дам ведра, натаскайте-ка их! Погляжу, погляжу, какая у вас силенка!
Тимуровцы подхватили ведра и наперегонки ринулись под гору к колонке. «Бочонки» оказались такие вместительные, — прямо бездонные! — что когда их наполнили, прошло часа два.
Пока ребята таскали воду, заботливый Михей Михеич все переживал за них: не остался ли кто без дела!
Время от времени он задумчиво произносил:
— И что бы вам еще придумать?.. Оно вроде и нечего… Да уж больно мне ваша затея нравится! Как тех, из книжки, звать-то? Тимурцы — вон оно что! Отступаться, конечно, — срам, да и начальство по головке не погладит…
— Да у нас никакого начальства нет, — сказал ему Сережка. — Мы сами.
— Нет, говоришь? Ну ладно…
Видно было, что тимуровская затея ему и в самом деле пришлась по душе: к тому времени, как наполнились наконец бездонные бочки, у него было готово новое задание.
— Ну, ребятушки, пляши! Есть вам еще занятие! Да вряд ли вам справиться… Во-он бревнышки сложены. Это твердая порода — абы какому пильщику не поддастся… Аль уж оставить это дело…
Сережка хотел сказать, что старик плохо еще их знает, но тот и сам, видно, понял, что ошибся, неправильно оценив силы и ловкость березовцев, он еще раз внимательно к ним пригляделся:
— Да нет… Таким молодцам, да не справиться. Кому ж еще!
— А вы думали! — подхватил Кот, сдвигая назад папаху. — Давайте попробуем!
— Ладно! — воскликнул Михей Михеич. — Сейчас пилу вынесу, топор и — давай пили, режь их! Круши! Доверяю!
Конечно, березовцы не подкачали, хоть оказались эти дрова суковатыми и как бы сплошь скрученными из стальной проволоки.
Двое пилили, двое отдыхали, а Кот завладел топором и никому его не отдавал — колол один. Возможно, он воображал, будто опускает свой топор на головы бояр, дьяков, купцов и прочих угнетателей. Для этого он и папаху свою не снимал, только изредка сдвигал ее, чтобы обтереть лоб.
А Михей Михеич и Пушкин, которому никакой работы не хватило, сидели на бревне и беседовали.
— Михей Михеич, а почему у вас на огороде один лук посажен? — спросил Пушкин.
Михей Михеич пристально к нему пригляделся и сказал не спеша:
— Потому что я являюсь производителем лука. Читал небось в газетах: «Повышать производительность для трудящих». Вот я и повышаю! Мороки много, но уж я за этим не стою. Нужен людям лук — я его и произвожу. Обеспечиваю трудящих продуктом питания. Ты вот спишь, сны видишь, а я уж на базаре сижу из последних сил… Я, брат, ночей не сплю, все думаю, чего бы еще завести, чтоб людям угодить. Ну, может, и мне какая копейка перепадет. Вот коли мы с вами и дальше так подружимся…
— Конечно! — бодро сказал Пушкин.
— …вы тоже будете участвовать в производительности труда… Крепить мощь! Мне самому ничего не нужно. Я, брат, люблю людям добро делать, вроде как бы сейчас, а меня бог, он вознаградит…
Услышав про вознаграждение от бога, Пушкин принял это за шутку, захихикал.
Михей Михеич нахмурился, но в это время Пушкина позвали пилить, а на его место рядом с Михей Михеичем сел уморившийся Зямка.
— Вы вот все по науке сейчас рассуждаете… — говорил Михей Михеич. — А наука много не достигла, нет… Ученые не все знают…
Зямка взволновался, этот разговор был как раз по нем:
— Конечно! Конечно, не все знают! Один раз не нашли снежного человека и думают, что его вовсе нет! А, по-моему, он есть, только его искали плохо. Вы как думаете?
— Про то я и говорю, мало чего знает наука, один разговор. Настоящую сущность не постигла. Она…
— И насчет марсиан! — не слушал его Зямка. — Просто безобразие. А кто же тогда выкопал каналы? И два спутника у Марса есть, кто их сделал, а? Ведь правда?
— Истинная правда, — гнул свое Михей Михеич. — Наука — вещь ненужная. Она человека только путает. Не тому, чему нужно, учат. Вера нужна…
— Ну да! Я вот, например, верю, что снежный человек должен найтись. Пусть другие не верят, пусть! Я сам его найду, тогда они посмотрят.
И Зямка начал ухмыляться, представляя себе, какие лица будут у маловеров, отрицающих существование таких замечательных существ, как снежный человек и марсиане.
Подошел и Кот, держа топор за конец ручки, как боевую секиру.
— Что много наук лишних — это правда. Зачем мне нужен французский язык, если я его не люблю? Надо учить негритянский или индейский. Учили б индейскому языку, а учителем был настоящий индеец, я б его слушал и учил на пятерку! Так же и пение! Надо учить хорошие песни — про Стеньку Разина там, про разбойников, а наша учительница долбит в рояль, как дятел: фасоль, масоль…
Сережка собрался добавить также о вредности книжки «Воспитание ребенка в семье», но постеснялся перебивать Михей Михеича, а тот говорил, внимательно взглядывая на ребят:
— Если у человека голова не забита никакой наукой, для него больше открыто. Возьмите вот юродивого Леню. Чему смеетесь? Вы думаете — глупой и больше ничего. А он человек не простой: ему открыто многое, и в прошлом, и в будущем…
— Волшебник? — подвинулся поближе к Михей Михеичу Зямка, который среди забот о судьбах снежного человека и марсиан находил время интересоваться также волшебством и колдунами.
— Не волшебник, а провидец, — строго сказал Михей Михеич. — Все может вперед сказать. Ему, значит, открыто, а ученым — шиш…
— Ну-у…
— Вот вам и «ну»! К нему народ обращается, многие старые люди… Говорит он невнятно, но истолковать можно.
Тут во двор вошли двое пацанов. Те, что помогали Михей Михеичу везти тележку в день нападения Горилл на Березовую улицу. Они с удивлением уставились на березовцев. Михей Михеич объяснил:
— Это сироты. Племянники мои. Кормлю их. Они ребята деревенские, вам с ними беседовать не о чем… — И сурово приказал пацанам: — Загоняй, чего рты поразевали!
Пацаны распахнули калитку настежь, и в нее вбежало с десяток коз, а Михей Михеич встал и протянул руку Коту:
— На сегодня довольно. Дома небось бранятся. Коль не заленитесь, завтра жду. Двое пораньше пускай прибегут, часиков в шесть. Ну хоть и ты! — он показал на Сережку и Зямку, и те радостно закивали. — А остальные так… часиков в восемь… Ну, с богом!
На улице Борис недоверчиво покачал головой:
— Ну и сироты!
— А что? — спросил Алик.
— Рожи толстые какие… Таких сирот не бывает!
— Почему не бывает? — заспорил Зямка. — По-твоему, все сироты должны быть худые?
Его поддержал Кот:
— Смотря какие сироты! Был у меня один дружок, тоже сирота, ни отца, ни матери, так ему кое в чем было получше, чем какому несироте. Все ему все дают; если чего натворим вместе, ему влетит меньше, чем нам, всем его жалко. Раз ремесленники нас били, а один говорит: «Этого не трогай, он сирота». Нам всем здорово перепало, а ему — ничего! А этих старик, наверное, кормит хорошо. Он добрый.
— Ты вот еще! — сказал Пушкину Алик. — Михей Михеич начал про бога, а он: «хи-хи-хи…» Михей Михеич отсталый, над этим нельзя смеяться, надо ему так потихоньку-потихоньку разъяснить, а то он рассердится и не захочет, чтоб мы ему помогали…
— Это я так… нечаянно… — смутился Пушкин.
— В другой раз знай, — сказал Зямка. — Это ерунда! А вот интересно про Манную Кашу — врет он или нет? А вдруг, а? А вдруг это правда? Надо как-то произвести опыт… Это же страшно интересно!
— Я проверю! — сказал Кот. — Я спрошу одну вещь. Я с месяц назад послал заявку в Москву, в радио, в детское вещание, чтоб передали по моей заявке «Агитмедведь особого отряда» — такая книжка есть. Охота медведя послушать, как он будет по радио реветь! Вот я у Манной Каши и спрошу, когда ее передадут…
Сережка тоже решил кое о чем спросить Манную Кашу, но ребятам об этом не сказал.
Бабушка была очень довольна. Она сказала Сережке, что наконец-то в нем пробудилось трудолюбие и общественное сознание, и сама разбудила его в пять часов утра.
