Наконец, за заборчиком показалась голова Тобурокова. Наташа бросилась к калитке, открыла. Егор Иванович молча зашел во двор и пошаркал к умывальнику: он даже в сапогах и ботинках ходил как на лыжах. Девочка молча пошла за ним.
– Полей мне, Наталья, – сказал Тобуроков, намыливая лицо. – Терпеть не могу этот город – шум, пыль да суета.
– Узнал, дядя Егор? – не выдержала Наташа.
Старик строго взглянул на девочку. «Главное для охотника – выдержка», – вспомнила Наташа его слова. Тобуроков не отличался красноречием, но учителем он был от Бога. Да и в Наташе имелся потенциал.
– Узнал.
– Поедем?
– Поедем.
– Спасибо, дядя Егор.
Это было безликое и безлюдное место на окраине райцентра, пустырь на отшибе кладбища, километрах в ста от Чаадаевки, где жили Тобуроковы. Поэтому заросшая пустошь с редкими крестами производила впечатление забытого Богом уголка в заброшенной тайге. День был такой же, грустный, потерянный – низкие клочковатые тучи неслись по небу, дождь задувал водяную пыль за воротник, в уши, нос, под манжеты.
Наташа, ежась, стояла перед ржавой табличкой на покосившейся палке. Имен и фамилий на ней не было. Но девочка знала, что это – братская могила всех жителей их бывшего поселения. В живых тогда осталась только она.
– Говорил я с милиционерами, – глухо сказал Тобуроков, положив Наташе руку на плечо, – в общем, незаконная у ваших была заимка охотничья. Ну сами отстроились, пять-шесть семей, такое у нас бывает… И наехали бандиты, ваши отстреливаться стали… А у бандитов автоматы, они всех перекрошили, а потом все сожгли. Ничего не осталось, ни документов, ничего. Так что ни фамилии твоей мы не знаем, ни отчества. Потому ты Тобурокова Наталья Егоровна. Так опекунство и оформили. Прости уж.
Он тихонько отошел, поняв, что девочке хочется побыть одной. Всматриваясь в табличку, Наташа про себя звала родителей: «Мам, пап, вы слышите? Вам, наверное, теперь все видно с неба? Мне иногда кажется, что вы рядом и улыбаетесь. Я очень стараюсь, но не знаю, что делать дальше. Разве можно всю жизнь провести в лесу? Быть охотником, как ты, пап? Я очень хочу продолжить твое дело. И построить свой домик в лесу, как был у нас. Но еще мне нравится биатлон. Лес ведь он всегда есть, я хочу попробовать сначала биатлон».
Потом внутренний Наташин голос умолк, и она стала ждать ответа от родителей. Девочка смотрела вдаль, на пустырь, на низкие облака и вдруг представила их – молодых, веселых. И мама как будто сказала смеясь: «Конечно, моя девочка, конечно, надо попробовать, если хочется. А наш лес всегда с нами, никуда не денется». И папа, сидящий рядом, кивнул.
Наташа улыбнулась, положила на землю под табличкой цветы, которые принесла с собой, и пошла к ждавшему ее поодаль Егору Ивановичу. Всю дорогу обратно девочка молчала, но улыбалась. Старик, волновавшийся о том, как пройдет эта поездка, успокоился и задремал в трясущемся на разбитой дороге автобусе.
Теперь у Наташи появилась цель. Она решила для себя, что хочет стать биатлонисткой. На виду у всей страны, а может и мира, она будет скользить на длинных тонких лыжах по раскатанному снегу, молниеносным четким движением снимать с плеча винтовку и выбивать мишень за мишенью. А потом стоять на пьедестале на высшей ступени с огромным букетом цветов, а Васька будет сидеть дома у телевизора и кусать локти.
После случая у двойной березы Наташа и Васька не разговаривали. Если ей, гуляя, случалось наткнуться на мальчика, она делала вид, что его не видит. А Васька теперь не мешал своим друзьям ее дразнить. Хотя сам молчал.
К лету Наташа научилась стрелять по белкам из мелкокалиберной винтовки. В первый раз она, конечно, так волновалась, что упустила приклад, поставила себе под глазом синяк отдачей, и Егор Иванович с Марией Николаевной потом неделю дразнили ее пандой. Теперь в их маленькой семье установились теплые отношения, и даже суровый, молчаливый Егор Иванович стал больше общаться с женой.
Мария Николаевна все никак не могла успокоиться, что девочка растет пацанкой. Редкими вечерами, которые Егор Иванович проводил дома, а не на охоте, она пыталась поделиться с ним переживаниями:
– Я прошу тебя, Егор. Поговори с Наташей. Она тебя слушает. Скажи ей, что девочка должна учиться не только стрелять, но и борщ варить. И пироги печь. Ты ей скажешь, а я ее буду учить, пока ты на охоте. Плохо разве, если она и то и то будет уметь?
– Так-то оно так, Марья, – отвечал старик. – Ну а если как у нее способностей к этому нет? Чего тогда время тратить? Не всем хозяйственными быть.
– Так и проверим, Егор, – не унималась Мария Николаевна.
– Посмотрим, Марья, попробую спросить, – сказал Егор Иванович, поворачиваясь на другой бок и тем давая понять, что разговор окончен.
Наташа же, не подозревая о планах приемной матери, с удовольствием проводила все летние дни за стрельбой. Когда Тобуроков не брал ее с собой на охоту, она оттачивала мастерство стрельбы.
Наташа относилась к своим тренировкам ответственно. С вечера складывала рюкзак с приманками, клеенкой, едой, компасом, ножом, спичками, газетой для растопки, фляжкой с водой, запасными носками и аптечкой. Вставала на рассвете, одевалась, тихо доставала винтовку и шла к лесу через поле, устланное утренним туманом, рассматривая бледнеющие звезды и краснеющее на востоке небо.
Поднимая глаза в бесконечную синь, она видела улыбающиеся глаза отца. Она знала, что он рядом, все видит и доволен. Так девочке было совсем не страшно и хотелось учиться еще больше и лучше.
В эти дни ей нравилось завтракать не дома, а в поле, у самой опушки. Она делала маленький привал на границе обычного мира и своего собственного – лесного. Доставала бутерброды, термос с чаем и не спеша ела, предвкушая новое путешествие в волшебную чащу. Потом заходила в лес, как к себе. Здоровалась со старым сухим дубом, расколотым молнией. И шла дальше на северо-восток, по компасу, километров пять, не больше. Глубже Тобуроков не разрешал ей ходить одной, там уже могли быть медведи. По дороге Наташа запоминала деревья, кусты, камни и положение солнца, как учил ее старик, чтобы потом можно было легко найти путь назад.
Углубившись, она находила укромное место для засады, раскладывала приманку и ложилась, подстелив клеенку на сырую землю. Девочка тренировалась на белках, птиц не трогала, чтобы не стрелять живность зря. Из белок варили сибирский суп, кормили собак, и «выходные» шкурки Тобуроков относил в заготконтору. А вырученные деньги откладывал в отдельную шкатулку. «Наташино приданое» звал он про себя эту коробку. Правда, денег пока выходило немного. Наташа еще не умела бить зверьков в глаз, и шкурка чаще всего получалась с дефектом. Да и в принципе их мех не очень ценился. Но тем не менее это были первые самостоятельные заработки девочки, хоть она еще о них и не подозревала.
К следующей весне Наташа стала прекрасной охотницей. Теперь она стреляла «по-взрослому», поражая зверьков метким выстрелом в глаз не хуже старика Тобурокова. «Еще бы стрельбу по движущейся цели подтянуть», – размышлял Егор Иванович, наблюдая в походах за талантливой ученицей. Но это был уже перфекционизм, и сам Тобуроков хорошо понимал, что у девочки и так выдающиеся способности, и гордился ею.
Как и видел, что из маленькой худенькой угловатой девочки Наташи вырастает яркая девушка. Правда, с очень непростым характером. Уже с зимы старик пытался сложить в своей голове все эти факты. Тобуроков был привязан к маленькому волчонку, гордился ее успехами и понимал, что надо дать ребенку будущее. Несмотря на талант к охоте, нельзя позволить ей всю жизнь прожить в лесу. Тут она совсем одичает. Старика в отличие от самой Наташи беспокоило, что у нее нет друзей, что она очень трудно сходится с людьми. Он знал по себе, каково это – жить в одиночестве.
Но одно дело – он. Он мужик. И он сам сделал этот выбор. А до этого все попробовал. В армии отслужил, женился. Потерся, в общем, среди людей. А у девочки выбора пока нет. Нашли в лесу и растят в лесу. Надо дать ей выбор, а там уж пусть сама решает.
Прошла весна, наступило лето, за ним осень и снова пришла зима. Уже который год Наташа прилипала к телевизору, не пропуская ни одного соревнования по биатлону. Егору Ивановичу и Марии Николаевне давно стало понятно, что девочка увлечена этим видом спорта не на шутку. Но старик запретил жене обсуждать это с Наташей, пока сама не заговорит. «Решение должно быть окончательным», – строго сказал Тобуроков. Раз характер есть, его надо воспитывать всеми способами, считал охотник. Он терпеть не мог лишней болтовни, особенно бабской. Говорить нужно только по делу. А решения принимать самостоятельно.
Но Наташа пока молчала. И сама не очень понимала почему. Ей давно и сильно нравился биатлон: он объединял и лыжи, и стрельбу. По отдельности это тоже здорово, но вместе вообще прекрасно. С того самого момента, когда она впервые увидела трансляцию соревнований. И на могиле родителей она точно для себя решила, что обязательно станет спортсменкой и чемпионкой. Но, видимо, врожденное охотничье чутье подсказывало, что еще не настало время открыться.
