Однажды Кирилл спросил:
– Папа, ты с детства кораблями увлекаешься, а почему на Сельмаше работаешь? Почему не стал судостроителем?
– В нашем-то городе? Бред какой… – сказал отец, разглядывая под лампой узорчатую крышку для кормового фонаря.
– Почему в нашем? Поехал бы куда-нибудь. Ты же был неженатый…
– Не мог я после школы. Мама, твоя бабушка, болела. Ну и пошел я на Сельмаш. Сперва для заработка, а потом понравилось. Люди хорошие были вокруг, расставаться не хотелось. Знаешь, повезло мне с людьми, до сих пор радуюсь…
Он надел крышку на фонарь и полюбовался работой. Потом сказал:
– Между прочим, комбайны тоже корабли. Наверно, сам видел, как они по хлебам идут. Будто по волнам. И штурвалы…
– Видел, – согласился Кирилл.
Но комбайны были все-таки сухопутными кораблями. А Кирилл думал о парусниках. Он предложил:
– Давай построим яхту. Хотя бы маленькую, на двоих.
– А что! Это идея. Вот только время выбрать…
Но яхта – не модель, время не выбиралось. Хорошо, что судьба улыбнулась Кириллу и привела его на улицу Осипенко…
На следующий вечер после разговора Деда с племянницей, который невольно подслушал Кирилл, отец попросил:
– Помоги мне бегучий такелаж на фок-мачте провести. Я понимаю, у тебя сейчас не те масштабы, но уважь престарелого отца.
Кирилл уважил. Они протягивали через крошечные блоки суровые нити и сосредоточенно сопели. Потом Кирилл спросил:
– Папа, а почему у нас нет машины?
Отец так удивился, что запутался в нитках и встал.
– А собственно… Что за бред? Ты почему это спросил?
– Ну… просто.
– Странно… – отец сунул пальцы за подтяжки и попытался приподнять себя. – Раньше ты об этом не спрашивал. Позавидовал кому-то?
– Да просто так подумал. Можно было бы всем поехать путешествовать…
Отец заходил из угла в угол.
– В принципе это мысль. Я и сам как-то думал… Но видишь ли, машина – это деньги, а у нас все как-то… на более важные вещи. И потом, с машиной столько хлопот: гараж, запчасти, техосмотры…
Он встал за спиной у Кирилла и смущенно произнес:
– Тогда у нас вот таких вечеров, пожалуй, не будет.
– Мы бы в гараже вдвоем возились. Тоже хорошо, – тихо сказал Кирилл.
– Неужели это так важно? – спросил отец.
Чтобы он не расстроился совсем, Кирилл засмеялся:
– Да ты не думай, что я так уж о машине мечтаю. Я только вспомнил. Про тебя говорят, что ты важная фигура, а важной фигуре, по-моему, полагается иметь "Волгу".
– Ну, во-первых, у меня есть служебная. А во-вторых… кто это говорит?
– Ты не знаешь. Женщина одна… Да не о тебе и разговор-то был, а обо мне, – успокоил Кирилл. – Она сказала: "Отец – фигура, а сын – обормот".
– Ну, это другое дело, – с облегчением вздохнул отец. Но потом все-таки спросил: – А собственно, почему ты обормот?
Кирилл вскочил со стула и крутнулся перед отцом на пятке.
– Наверно, из-за такого вида. Мама тоже говорит… Потому что босой все время.
– Подумаешь, – сказал Петр Евгеньевич. – Я в твоем возрасте тоже в башмаки не залезал. Босиком приятнее.
Кирилл был вполне согласен с отцом.
Сначала постоянно бегать босиком было трудновато, но потом понравилось. Кирилл теперь не только видел землю, но еще как бы пробовал ее на ощупь: шелковистую траву, нагретый песок у озера, прохладные лужицы на асфальте, которые оставила поливальная машина, горячие чугунные ступени на старинном мостике через овраг, бархатную пыль тропинок. Если даже закрыть глаза, все равно будто все это видишь.
А потом прибавилось еще одно праздничное ощущение – ребристая твердость новеньких педалей. Отец подарил велосипед – авансом в честь еще неблизкого дня рождения.
У Кирилла и раньше был велосипед – старенький, расхлябанный "подросток". Но он совсем рассыпался в прошлом году. А отец купил оранжевый складной "Скиф" – легонький, компактный, с мягким седлом и рулем, как у гоночного мотоцикла.
Кирилл тихонько замычал от восторга.
– Это пока вместо машины, – серьезно сказал отец. – Сгодится на ближайшие годы?
Кирилл нежно сказал:
– Лошадка моя… Да он в тысячу раз лучше машины.
Велосипед, как хорошая лошадь, требует ухода. Например, лошади надо время от времени менять подковы, а велосипеду заклеивать камеры. Этой работой Кирилл и занялся, вернувшись из школы в тот злополучный день, когда случилась история с кошельком. Мама ушла, а Кирилл снял с велосипеда шины…
Антошка вел себя благородно: тихо посапывал и смотрел свои младенческие сны. Но когда Кирилл поставил на место заднее колесо и подтянул конуса, Антошка, видимо, решил, что не стоит слишком баловать братца. Завозился и захныкал.
Кирилл мягко подскочил к деревянной кроватке, катнул ее туда-сюда и замурлыкал песню про серого кота. Антошка еще раз хныкнул нерешительно и опять засопел.
И в это время раздался длинный звонок.
Кирилл тихо помянул черта и прыгнул в переднюю. Распахнул дверь. На пороге стояла Женька Черепанова.
Она уже переоделась после школы и была теперь этакая принцесса в желтом мини-платьице, розовых гольфах и бантиках. Подумаешь, воздушное создание…
– Трезвонишь, как на пожаре, – злым шепотом сказал Кирилл. – Ребенок в доме.
– Ой, прости, пожалуйста, я забыла.
Кирилл молча пошел в комнату. Женька двинулась за ним.
– Пыль с улицы можно бы и не таскать в комнату, – заметил Кирилл.
Черепанова стала торопливо расстегивать белые сандалетки. Потом осторожно, словно кошка на горячую железную крышу, ступила розовыми гольфами на колючую циновку из морской травы. Сразу видно, не ходила босиком девочка.
Проснувшийся Антошка не ревел, но и спать не собирался. Пускал пузыри и беззвучно улыбался с видом полностью счастливого человека. Женька на цыпочках подошла следом за Кириллом.
– Ой, какой хорошенький…
Хорошенький Антошка деловито распинал пеленки и выдал крутую прозрачную струю. Женька неловко хихикнула.
– Салют наций, – сказал Кирилл. – В честь прибытия ее высочества Евгении Черепановой с официальным визитом… Ну-ка подвинься, пеленки буду менять.
– Может быть, тебе помочь? – нерешительно спросила она.
– Может быть, ты умеешь? – ехидно сказал Кирилл.
Он перетащил Антошку на тахту, убрал все мокрое, взял из стопки на тумбочке сухие пеленки. Антошка терпеливо переносил "переодевание".
– С чем пожаловала, мадемуазель Черепанова? – поинтересовался Кирилл. – Впрочем, ясно: донос на гетмана-злодея Петру Евгеньичу от Кочубея. То есть от Евицы-красавицы. "Товарищ Векшин, пожалуйте в школу, ваш сын ведет себя безобразно…"
– С тобой, Кирилл, в самом деле что-то неладно, – гордо произнесла Черепанова.
– Переходный возраст. Мальчик превращается в юношу.
– В грубияна ты превращаешься…
– В грубияна – это что, – печально отозвался Кирилл. – Дело хуже. Воровать начал!
После этого Женька долго молчала. Кирилл перетащил Антошку в кроватку.
Женька наконец сказала:
– А ты… почему дома? Сам говорил, что на кухню пойдешь.
– Ах какая неприятность! Мы думали, Кирилла нет, а родители на месте. Вот бы мы расписали им все его преступления!.. А мама возьми да скажи: "Посиди, Кирилл, с братиком, я сама схожу… И все ходит где-то, хо-одит… Женьку ждать она не стала-а… А наш папа на заво-оде. У него конец кварта-ала-а…
Последние, так удачно сложившиеся фразы Кирилл протянул на мотив песенки о мишке, у которого оторвали лапу. Дело в том, что Антошка проявил твердое намерение завопить.
Удивленная Женька примолкла, а Кирилл негромко, но со вкусом спел Антошке про Каховку. Потом "От улыбки хмурый день светлей". Затем "Старого барабанщика". Женьки он не стеснялся. Все равно ему, есть она тут или нет.
Антошка опять задремал. Женька этим воспользовалась и прошептала:
– Ты хорошо поёшь…
Антошка подозрительно зашевелился.
– Иди-ка ты в другую комнату, – тихонько, но сурово предложил Кирилл. – Сиди там и жди, если хочешь, родителей. Только зря. Мама и так позвонит отцу с автомата, я ей все рассказал. А отец с работы зайдет в школу.
Женька послушно направилась к двери, но с порога обиженно сообщила:
– Если хочешь знать, я не ябедничать пришла. Просто Ева Петровна сказала: если родители не пойдут, пусть Векшин сам явится за своим портфелем.
– Уже бегу. Изо всех сил.
– Теперь-то уж ни к чему, раз твой папа зайдет…
Кирилл с сомнением посмотрел на Женьку.
– Ты думаешь, папа потащит мой портфель?
– А… не понесет?
Кирилл пожал плечами:
– У него, по-моему, свой тяжелый.
– А что ты будешь делать?
– Ничего не буду, – честно сказал Кирилл. – Пусть Александр Викентьевич делает. Он ведь отобрал.
Женька долго и недоверчиво смотрела на Кирилла. Потом открыла рот, но Кирилл показал кулак: молчи!
В траве сидел кузнечик,
Совсем как человечек, -
торопливо начал он.
