Валерий Георгиевич Попов
Превратись во что хочешь!
Был у нас в доме, в первом этаже, детский клуб. И была там, помню, такая игра — шарики в ямочки загонять. Под стеклом блестящие шарики и много ямочек. И надо все шарики по ямочкам загнать. Довольно сложная, вообще, была игра. Один шарик загонишь, начинаешь другой загонять — этот выкатывается. Однажды мы с друзьями моими, братьями Соминичами, играли в эту игру, вдруг в комнату входит незнакомый парень: видно, только что в наш дом переехал. Смотрел он, как я игру наклоняю то туда, то сюда, шарики перекатываются из угла в угол, а в ямку не попадают.
— Дай-ка сюда! — вдруг говорит он.
Взял он игру, чуть наклонил, шарики покатились и все как один в ямки закатились! Поставил он игру на стол.
— Эх вы, игроки! — говорит. — …Может, в какую-то более энергичную игру сыграем?
— Давай в прятки! — Соминичи говорят.
Они себя чемпионами по пряткам считали.
Вышли на улицу.
— Как зовут-то тебя? — я новенького спрашиваю.
— Меня Дзыня зовут, — говорит. — Вообще, родители меня Гурием назвали, но я не согласен, сам себя назвал Дзыня. По-моему, неплохое имя?
— Вообще, ничего.
Стали мы кругом считаться, кому водить.
Выпало мне — всегда мне не везёт! А Дзыня усмехается, спокойно, словно заранее знал, что водить ему не придётся!
Отвернулся я к стене дома, посчитал до десяти, потом ещё до пяти: «Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать, кто спрятался, кто нет, мне дела нет!»
Потом повернулся: стал смотреть.
Ну, братьев Соминичей я сразу нашёл: они вместе спрятались, за сваленные доски. Подбежал я к месту, где водил, ладонью шлёпнул: «Палочка за Соминичей!»
А новенького, Дзыню, нигде не видно; искал, искал, и всё напрасно, даже в подвал слазил, его нету!
Потом заметил вдруг: в углу метла стоит, и вроде бы раньше её там не было. Пошёл к ней и вдруг вижу: вроде бы она с места сдвинулась. Ближе подошёл, вдруг метла, сама, как помчится! И на лету уже превратилась в Дзыню!
Шлёпнул Дзыня ладонью по стене: «Палочка за себя!»
Вот это да! Я от изумления с места не мог стронуться.
Хорошо, что Соминичи этого не видели, они бы, я думаю, вообще с ума сошли!
Подхожу близко к Дзыне, говорю шёпотом:
— Ты что… в метлу можешь превращаться… или мне померещилось?
Дзыня спокойно говорит:
— Могу! Я, если хочешь знать, вообще всё могу!
— Что всё?
— Ну, всё!
— Ну, например?
— Например, — Дзыня задумался. — Ну видишь этих атлантов?
— Ну!
У нашего дома два атланта стоят. Высокие каменные фигуры, балкон поддерживают. И мы давно уже заметили, что один атлант в ботинках, а другой — без.
— Хочешь, — Дзыня говорит, — у второго тоже ботинки будут?
— Хочу!
— Ну всё!
И смотрим, второй атлант тоже стоит в каменных ботинках.
Мы окаменели — сами как атланты стали!
— Ну, это ещё что! Я же сказал — я всё могу!
Тут Соминичи завистливо говорят:
— Ну и что? Каждый человек всё может!
— Как же! — Я только рукой махнул.
— Хочешь, — Дзыня мне говорит, — ко мне пойдём? Я, может, тебе ещё чего-нибудь покажу. Пошли, родителей у меня сейчас нет.
Пришли мы к нему. Я спрашиваю:
— А где твои родители?
Он говорит:
— Да они учёные, физики, занимаются пространством и временем, так что неизвестно, в каком они теперь времени и в каком пространстве.
— Ясно, — говорю (хотя, честно говоря, мало что было мне ясно).
И тут вдруг появляются его родители, прямо из стены.
Мать Дзыню строго спрашивает: «Ты кашу ел?»
Дзыня говорит: «Нет!»
Отец спрашивает его: «Это почему?»
Дзыня говорит: «Не хочу!»
Отец говорит: «Дерзишь? Ну я тебе сейчас покажу!»
Двинулся он к Дзыне, а тот рванулся от него, вскочил вдруг на стол. На столе бутылка с водой стояла, цветы поливать, гляжу: Дзыня уже в бутылке сидит!
Родители обомлели от такой дерзости, а я тем более!
Отец Дзыни тут подскочил, бутылку схватил, перевернул её над цветком и стал трясти. Вода из бутылки вылилась, а Дзыня нет: упёрся руками-ногами в стенки, не вылезает!
Отец его кричит:
— Вылезай из бутылки!
Дзыня гулко оттуда отвечает:
— Ни за что!
Тут мать говорит отцу:
— Коля, нам пора!
Отец поставил бутылку с Дзыней на стол, погрозил ему:
— Ну смотри у меня!
Подошли мать и отец Дзыни к стене и исчезли.
Тут Дзыня вылез из бутылки, нормальные размеры принял.
— Вообще-то, — говорит, — они ничего!
Сели мы к телевизору смотреть хоккей. Наши сразу же принялись проигрывать. При счёте три — ноль Дзыня говорит:
— Эх, нашим бы такого влатаря, как Третьяк, посмотрел бы я, как они у нас выиграли!
— Кого бы, — говорю, — нашим? Я что-то не расслышал.
— Влатаря, — Дзыня говорит.
— А кто это такой? — говорю. — Впервые о таком слышу.
— Ты что? — Дзыня говорит. — С луны свалился? Влатарь! Который на воротах стоит!
— А мне всегда казалось, что это слово произносится через «р»!
— Это как же? — Дзыня спрашивает.
— Вратарь! — говорю. — Как же ещё!
Тут Дзыня, палец на меня уставив, захохотал, минут пять, наверное, хохотал, не меньше!
— …Вратарь! — говорит сквозь хохот. — Вратарь!.. Ну ты меня уморил!
— А как же? — говорю.
— Как же, — с трудом перестал хохотать. — Как же! Конечно — влатарь!
Тут я разозлился, рукой на него махнул.
— Ах, так? — Дзыня говорит. — Ну, смотри!
И в ту же секунду в телевизоре комментатор объявляет замену, и выезжает у наших на поле новый вратарь.
— Посмотри-ка, — Дзыня говорит. — Что там за буквы у него на свитере, я что-то плохо вижу их.
Показали тут вратаря крупным планом. Гляжу: на спине крупная буква «Р» перечёркнутая, а на груди — буква «Л»!
Действительно, влатарь!
— Ну что, — Дзыня говорит. — Видишь, не «Р», а «Л»!
Тут ничего я ему не ответил. Честно говоря, испугался. Понял, что он не только с собой может делать разные чудеса, он и в постороннюю жизнь запросто может вмешиваться, всё делать, что он захочет. И всё выполняется, даже его ошибки!
Встал этот «влатарь» на ворота, как начал любые шайбы брать! Ни одной не пропустил! Наши выиграли.
Кончился хоккей. Дзыня мне говорит:
— Ты не обижайся, хорошо? Такой уж я человек, сам понимаешь, спорить со мной бесполезно. Давай, может, у тебя какие желания есть? Выполним!
— Спасибо! — говорю. — А сколько ты моих желаний выполнишь?
— А все выполню! — Дзыня говорит. — Ну давай, какие у тебя желания?
— У меня?.. Какой сегодня день — воскресенье?.. Хорошо бы в театр попасть!
— В театр? — Дзыня говорит. — Запросто!
И тут замелькало всё, засверкало, в ушах засвистело — и вот мы уже в театре сидим!
Огромный занавес из жёлтого бархата, и кресла из такого же материала.
— Ох, — говорю. — Как красиво-то!.. Только мы вот с тобой не по-театральному одеты!
— Это ерунда! — Дзыня говорит. — Сейчас костюмы будут! Хочешь, из этой вот материи? — показывает на занавес.
И не успел я словом обмолвиться, гляжу, мы уже в костюмах из бархата сидим!
Тут свет погас, занавес разошёлся, представление началось!
Посмотрели мы первый акт, в антракте пошли в фойе гулять! Все смотрят на нас, шепчутся: надо же, какие молодые, а как богато одеты!
Вдруг подбегают к нам две билетёрши, хватают нас за руки и куда-то ведут.
Дотащили до двери с надписью: «Директор театра», втолкнули нас туда. За столом директор сидит.
— Вот, — билетёрши говорят. — Смотрите, до чего дошли, костюмы из нашего занавеса сшить умудрились!
— Прежде чем обвинять, — Дзыня говорит, — посмотрите на ваш занавес, образовались в нём какие-нибудь дыры или нет?
— Ну хорошо! — директор говорит.
Вышли мы из кабинета, пошли на сцену.
По дороге, честно говоря, сердце у меня колотилось. Неизвестно: цел занавес или нет, может, наши костюмы из него сделаны? Неизвестно! Этого, я думаю, даже Дзыня не знал!
Приходим на сцену, билетёрши осматривают занавес… Цел, абсолютно, без единого изъяна!
…Директор долго извинялся перед нами, руки тряс.
— Значит, — говорит, — если нужно будет занавес чинить, я могу, очевидно, к вам обратиться?
— Разумеется! — важно Дзыня говорит.
На второе отделение балета нас директор в свою ложу посадил, сидели почти что на самой сцене!
Прибыли после театра обратно к Дзыне.
— Понял? — Дзыня говорит.
— Понял!
— Так. — Дзыня говорит. — У меня, помнится, было желание: говорящего попугая иметь. Думаю, пора!
Не успел он договорить — влетает в окно огромный разноцветный попугай, прямо уже вместе с клеткой.
Поставили мы его клетку на шкаф, он бегает там по жёрдочке и повторяет:
— Жизнь удалась! Жизнь удалась!
