Мы поводили фонариками и разглядели среди деревьев странную круглую постройку. Перелетели ближе. Это была полуразрушенная эстрада над прогнившей танцевальной площадкой. Видимо, недалеко был дачный поселок, а мы попали в уголок заброшенного лесного парка.
— Вот тебе и джунгли, — разочарованно сказал я.
Мы перелезли через перила. Площадка была устроена не на возвышении, как обычно, а прямо на земле. Сквозь гнилые доски проросла трава. А в одном месте поднимался на тонком стебельке маленький пунцовый цветок — пять зубчатых лепестков с темными крапинками. Это была, наверно, дикая гвоздика, а мы такие цветы называли «часики». Ходили слухи, что можно по ним узнавать время, но как — никто не знал.
«Часики» нас обрадовали. Нам казалось, что это не простой цветок, а загадочный аленький цветочек из сказки. Правда, никакого чуда не случилось. Мы просто вернулись в город и бросили цветок в форточку Ветке. Пусть удивится…
— Путешествовать надо днем, — сказал Виталька. — Ночью все равно ничего не видать.
— Точно, — согласился я. — И можно к черту на рога залететь, а не то что в крапиву.
Мы стали думать, как быть.
Проще всего, конечно, улететь к лесу до восхода, пока город спит. А как встанет солнце — отправляться в путешествие по лесам. Там уж никто не увидит, а если и увидит — не поверит своим глазам.
Но попробуйте исчезнуть до завтрака. Тетя Валя постучит в потолок, а нас нет. Ого!
Виталька придумал. Он сказал, что можно летать и днем. Надо только выбирать переулки, где меньше людей, и лететь над самой землей, по верхушкам травы. Если кто окажется близко, надо плюхнуться на траву — будто просто сидим на ковре. А если спросят, можно сказать: понесли в химчистку и решили отдохнуть по дороге.
А может, и не спросят.
Ведь никто нас не заметил, когда мы летали выручать Веткин велосипед.
Мы решили рискнуть и попробовать. После завтрака стартовали с нашей крыши, махнули через забор и полетели по Якорному переулку. Ниже палисадников, над самыми одуванчиками, растущими вдоль тротуаров.
Несколько раз и правда приходилось «отсиживаться» на траве. Прохожие не обращали на нас внимания. Ну в самом деле, что особенного? Сидят у калитки двое мальчишек на старом ковре. Наверное, мать велела вытащить на улицу и почистить, а они балуются…
Потом переулок совсем опустел, мы осмелели и полетели к перекрестку прямо над дорогой.
Тишину резануло милицейским свистком. От неожиданности мы остановились. Откуда он взялся, этот милиционер?
— Нарушаем? — не совсем уверенно сказал он.
Мы сперва втянули головы в плечи. Но милиционер был молодой и, кажется, не очень строгий. Виталька довольно нахально спросил:
— Как это нарушаем? Мы по правой стороне двигались.
— А права у вас есть?
— Какие права? Это же не автомобиль!
— А что это? — язвительно спросил милиционер. — Телега? Тогда где лошадь?
— А если автомобиль, тогда где колеса? — сказал Виталька.
Мы висели в полуметре от земли. Милиционер заглянул под ковер, выпрямился и заморгал. Тихо спросил:
— Как это вы, парни? А?
— На воздушной подушке, — нашелся Виталька.
— И еще эта — антигравитация. Которая против тяжести, — добавил я.
— Разве изобрели уже? — с уважением спросил милиционер. — Я думал, это пока фантастика… Вы из Дома пионеров?
— Ага, из кружка юных техников, — бойко сказал Виталька. — Пробную модель испытываем.
— Ну… вы осторожнее… На проезжей-то части не болтайтесь зря.
— Ладно, не будем! — весело крикнули мы и устремились к дому. А милиционер остался на углу, полный уважения к современной науке.
— Нет, уж лучше на высоте летать, — сказал Виталька. — Если повыше забраться, может, и не заметят. Взрослые вообще редко в небо глядят, у них на земле забот полно.
— А ребята? — сказал я.
— Ну и что… Ну, подумаешь, летает что-то квадратное… Может, змей запустили!
— Без хвоста?
— Ну, сделаем хвост! Долго, что ли?
Это была мысль!
Мы разодрали на полосы старый мешок и соорудили хвост, как у правдашнего воздушного змея, только громадный: метров пятнадцать длиной. Пришили его к углам ковра толстыми нитками.
Было страшновато: вдруг ковер-самолет обидится на уколы толстой иголки или мы его нечаянно повредим. Поэтому шили, взлетев над полом. Мы думали, что если ковру не понравится наша выдумка, он сразу приземлится. Но ковер перенес операцию, не дрогнув.
Я оставил Витальку на крыше, а сам взлетел и поднимался, пока Виталька не сделался крошечным, как солдатик из картона. Из-за лесов шел теплый плотный ветер. Он подхватил хвост из мешковины, развернул его и заполоскал.
Я впервые оказался на такой высоте под солнечным небом. Громадная зеленая Земля распахивалась на тысячи километров. Она была яркая и веселая. Мне все-все хотелось рассмотреть. Но Виталька-лилипутик скакал на нашей крошечной крыше и махал руками: спускайся скорей!
Пришлось спускаться.
— Здорово! — крикнул он. — Как настоящий змей! Только зачем ты уселся на край? Разве на змеях кто-нибудь сидит?
Мы решили позвать Ветку и отправиться в первый большой полет при свете дня.
Но Ветка прикатила сама. Она позвякала у калитки велосипедным звонком и крикнула:
— Видели, какой змей летает?!
Мы расхохотались. «Змей»! Вот потеха! Значит, правда похоже.
— Вы чего? — удивилась Ветка.
— Это не змей! — радовались мы. — Не змей! Понятно?
— Как это не змей? Смотрите сами. Да не туда смотрите! Вот там!
Мы озадаченно повернулись.
На фоне кучевых облаков парил пестрый прямоугольник с тонким раздвоенным хвостом.
Бумажный змей в небе — вещь обычная. Многие ребята у нас этим делом увлекались. Поэтому Виталька и я не удивились. А Ветка сказала:
— Здорово, да? Красивый какой…
Змей и правда был красивый. Большой, с красными и желтыми узорами. И держался в небе он ровно, без рывков. Почти неподвижно.
Ну и что? Мы, если бы захотели, не хуже могли сделать.
Но Ветка сказала опять:
— Давайте посмотрим, кто запустил.
— Зачем? — слегка ревниво спросил Виталька.
— Ну… интересно же.
— Чего интересного? Не все ли равно кто…
Но у меня мелькнула тревожная мысль:
— Слушайте, а если он видел, как я взлетал? Он же сидит и в небо смотрит.
Виталька растерянно посмотрел на меня.
— Верно… А что делать?.. Ну и пусть! Если видел, то подумал, будто это тоже змей. А может, и не видел: он в другую сторону смотрит.
— Вот и надо разведать: видел или не видел, подумал или не подумал!
Разведать — это дело. Это похоже на приключение. И Виталька сразу согласился.
— Бежим! — обрадовалась Ветка и прыгнула к своему велосипеду.
— Хитрая, — сказал Виталька. — Сама на колесах, а мы — бежим? Пошли лучше на вышку, у нас телескоп. Лезь сюда.
Ветка по лестнице забралась на крышу, а потом через окно мы влезли в нашу «каюту».
В телескоп казалось, что змей рядышком — прямо за окном. Даже подтеки акварели и капельки клея были видны. Даже узелки на уздечке из суровых ниток…
— Правда ведь красивый? — сказала Ветка. — Дай я тоже посмотрю.
Потом стал смотреть Виталька. Он разглядывал змей недолго. Шевельнул трубу и плавно повел ее в сторону и вниз. Я понял, что он скользит объективом по нитке.
Труба остановилась, шевельнулась, замерла.
Виталька смотрел несколько секунд, потом почему-то заулыбался и, улыбаясь, сказал:
— Вот он… Незнакомый какой-то. Ага?
Я глянул в окуляр.
Конечно, я помнил, что в телескопе все наоборот, но в первый миг все-таки вздрогнул: на перевернутой крыше стоял вниз головой и смотрел в опрокинутое небо желтоволосый мальчишка. Мне показалось, что сейчас он ухнет в голубую пропасть. Но перевернутый мальчик стоял прочно, словно его старенькие полукеды примагнитились к тесовому скату.
Он шевелил пальцами и локтями, перебирая нитку, и, кажется, что-то шептал. На нем была ярко-зеленая расстегнутая рубашка-распашонка. Ветер прижимал ее к спине мальчишки, а свободные края полоскались в потоках воздуха.
Мальчик был похож на зеленый флажок или маленькое деревце под ветром. А ростом он казался вроде нас.
Телескоп наш был хотя и старенький, но сильный. Он выхватил незнакомого мальчишку из километровой дали и придвинул к нам почти вплотную. Я смог разглядеть даже родинку на мочке уха и царапину на щеке. Только глаз его я не видел, потому что он стоял к нам боком и чуть затылком.
И вдруг он оглянулся. Наверное, его окликнули. Он улыбнулся и что-то ответил. Мне показалось, что у него очень славное лицо, но как следует разглядеть я не мог, потому что все, что мы видели, было опрокинуто. А мне отчаянно захотелось разглядеть!
