Но ничего пока не обрушилось — наверное, таилось и выжидало. Он опять стоял исцарапанными коленями (хоть немного, к счастью, защищёнными лыжными штанами) на каменном бугристом полу небольшой пещеры. Вся она была размерами, пожалуй, чуть больше Шворка, и, может статься, поэтому-то его в ней и не было. Очевидно, пёс выплюнул Акселя на пол, а его рюкзак — на спину упавшему мальчику, и сейчас рыщет где-то поблизости.
Свет, проникающий сверху, сиял в ослепительно-голубом проёме окна с неровными краями, метрах в четырёх от пола. Шворк смог бы просунуть в такую дыру разве что нос да пасть. Но зачем он принёс сюда Акселя? Пещера с застывшими на стенах ледяными потёками и разводами инея по стенам была явно пуста.
— Может, тут есть второй выход! — твёрдо сказал себе Аксель. — Вперёд!
Но прежде он слазил в рюкзак и, достав тёплый свитер и лыжную шапку, надел всё это. И устремился вперёд, в самый тёмный угол пещеры, сжимая на всякий случай в правой руке тяжёлый термос. Вряд ли им испугаешь какую-нибудь рожу вроде той, из телевизора, но уж крутому кипятку в глазищи она точно не обрадуется! Как и предполагал мальчик, в углу зияла ещё одна узкая щель — проход вглубь горы. И, кажется, там было не совсем темно… Он протиснулся в щель, втянул за собой верный рюкзак, разогнулся, чуть не поскользнувшись на льду, и увидал такое, что челюсть отвалилась.
Перед ним был громадный подземный зал, наполовину освещённый падающим сверху, через пролом где-то высоко-высоко наверху, занавесом дымящегося синеватого света. То ли из-за сосулек, вмёрзших в стены и потолок, то ли из-за каких-то кварцевых вкраплений в горной породе этот свет дробился и сверкал мириадами огней. Если бы такой зал увидел дедушка Гуго, то, наверное, сразу окрестил бы его (все поэты обожают такие образы) Пещерой Тысячи Глаз. Пол её был каменистой платформой, пожалуй, слишком ровной, чтобы поверить, что тут не вмешалась рука человека. И ближе к своему центру, то есть к столбу света, платформа эта приподнималась, словно подножие каменного трона; в каменных руслах, окружавших возвышенность с четырёх сторон, стояла чёрная вода. Маленький ключ, со стеклянным плеском бивший из западной стены, всё время наполнял четырёхугольный бассейн, в котором имелся, очевидно, ещё какой-то подземный водосток. А вот и сам трон — громадный валун в центре светового столба. Он мало походил на сиденье, скорее — на тающий сугроб снега. Но тоже весь был усыпан блёстками, и потому выглядел ещё красивее, чем усыпанное самоцветами золото.
Правда, у Акселя не было ни времени, ни охоты разглядывать все эти чудеса. Ведь вокруг трона СКАКАЛА КРИ!
Это было неописуемое зрелище…
Казалось, они расстались пять минут назад. Всё те же блузка и джинсики, а на голове — какой-то странный сверкающий предмет. Ни посиневшей от холода и голода кожи, ни грязных разводов на лице и одежде. Правда, Кри всегда умела следить за собой, но как она умудрилась делать это в пещере? Акселю всё же на миг показалось, что перед ним не его сестра, а кукла, копия. Тем более что она СКАКАЛА.
Девочка двигалась по кругу, центром которого был искрящийся валун, — небольшими прыжками, отталкиваясь от земли обеими ногами одновременно и держа полусогнутые руки перед грудью, как собачка, которая, встав на задние лапки, выпрашивает лакомство у хозяина. А в метре перед ней, повернувшись к ней оскаленными мордами, скакали задом наперёд две огромные, ростом с саму Кри, ядовито-зелёные кошки с жёлтыми глазами. Они были такие худющие и драные, словно их морили голодом и гоняли по всем горным помойкам добрый месяц. По телам этих доходяг, начиная с темени и кончая метущими землю хвостами, каждые несколько секунд пробегали алые буквы «МЯУ». Но это было ещё не всё! Следом за Кри, на таком же расстоянии от неё, как спереди — кошки, скакали с той же скоростью два серо-чёрных пуделя, точные копии Шворка. Только кто-то в десятки раз уменьшил их, сделав ростом с Кри. Клыки их были оскалены, глаза-угольки рубиново сверкали, но световая «реклама» на теле была уже иной: «ГАВ… ГАВ… ГАВ».
— Кри! — дико закричал Аксель, чувствуя, что это зрелище сводит его с ума. — Кри, что ты делаешь?! Очнись!!
И кинулся вперёд, размахивая перевёрнутым термосом, как дубинкой, готовый на всё, чтобы вырвать сестрёнку из лап дьявольского наваждения! Он напрягся для жестокой схватки, ворвался в заколдованный круг и ощутил ударившую в лицо волну жаркого воздуха. Коснувшись Кри рукой, он почувствовал в пальцах слабое электрическое покалывание. И кошки, и собаки, рассыпавшись мириадами зелёных и чёрных искр, тут же исчезли, а сама Кри, испуганно вскрикнув, отпрянула от своего избавителя:
— Ой! Кто здесь?
— Я! Аксель! Проснись! — завопил мальчик так, что, казалось, Альпы рухнут от его крика. — Что они с тобой сделали?!!!
Кри изумлённо расширила глаза, взвизгнула и кинулась Акселю на шею с такой силой, что сразу стало ясно — она совершенно здорова. Целуя её и прижимая к груди, Аксель почувствовал, что кожа её пышет теплом, но не болезненным жаром. Тёплой была и вся одежда Кри. Правда, тепло это с каждой секундой таяло и улетучивалось, и, когда брат и сестра наконец пришли в себя, Кри начала ёжиться и постукивать зубами от холода. Заметив это, Аксель немедля напялил на неё тёплые вещи из рюкзака и напоил ещё довольно горячим чаем, запретив пока говорить. Вскоре Кри перестала дрожать, хотя Аксель понимал, что это ненадолго. Надо было срочно разобраться, что происходит и как отсюда выбраться.
— Рассказывай! — потребовал он, усадив Кри на рюкзак. — Что ты здесь делала всё это время?
— Жила… — робко прошептала Кри, виновато опуская глаза. Это была сейчас совсем не прежняя, бойкая и напористая девчонка. Аксель не привык видеть её такой — виноватой, покорной, дрожащей; и, хотя мальчик не раз мечтал об этом, сейчас он не испытывал ни злости, ни злорадства. Наоборот, он дорого бы дал, чтобы Кри опять стала прежней, забыв все страхи и ужасы, которые она, по-видимому, перенесла.
— Жила? Где жила? Что ты ела? Почему не замёрзла?
— Я жила у Морица.
— Мориц? Какой ещё Мориц?
— Ну, та собачка, что меня утащила. Я живу у неё в животе. Это ведь пудель, да? Я почему-то сразу решила, что буду звать его Морицем. Он не против.
— Ах, он не против! — зло начал Аксель, но осёкся: сейчас не время распекать Кри, наоборот, надо её подбадривать и утешать. Дома родители ей скажут всё, что надо — да она и сама уже, кажется, поняла. — Да, хорошо… Очень удачное имя, по-моему.
Кри, явно собиравшаяся заплакать, удивлённо взглянула на него и робко улыбнулась.
— Правда? Тебе нравится?
— Да… Но как ты попала к нему в живот?
— Он глотал меня по вечерам. Как же ещё?
Аксель заморгал.
— А… днём? Утром?
— Утром… если я хотела, он меня выплёвывал. И я гуляла на склоне горы, у входа в пещеру, в общем, там, где снега не было. Бегала, прыгала, но быстро начинала мёрзнуть, особенно когда солнышко скрывалось, и он глотал меня опять. Ведь тёплой одежды у нас не было…
— Хмм… А Мориц не предлагал тебе её… заказать? — подкинул вопрос Аксель. Кри явно не проникла в тайну рогатых морд. (И слава богу! Перед таким телевизором она бы точно умерла со страху.) Но любопытно, знает ли их тайну сам Шворк. Аксель почему-то не сомневался, что, если бы пёс её знал, то не стал бы скрывать от Кри. Ведь не затем же он её сюда тащил, чтобы она замёрзла.
— Заказа-ать? Как это? — изумилась Кри, и её глазёнки тут же засверкали любопытством.
— Никак. А что же ты ела?
— Он меня кормил. Мориц.
— Это я понимаю. Но как именно? Ты что, дёргала за шнурочек, и появлялся официант?
— Да очень просто… — Кри заулыбалась приятным воспоминаниям, и у Акселя отлегло от сердца: нет, он в самом деле нашёл свою Кри живой и здоровой! Эта чёртова пляска с зелёными кошками не свела её с ума. — Когда наступал час обеда, я говорила Морицу, что бы мне хотелось скушать, и всё возникало прямо из воздуха на столике перед моим креслом. А если я находилась снаружи — то вместе со столиком. Пару раз было так тепло, что я закусывала перед пещерой. С видом на Альпы! Это так здорово, Акси! Ты обязательно должен так пообедать или позавтракать!
— Угу… — озабоченно кивнул брат. — Так он умеет разговаривать, этот пёсик? Ну, я ему скажу пару слов…
— Он не умеет, — вздохнула Кри. — Или не сознаётся. По-моему, не сознаётся. Ну сам посуди, если уж он может делать ТАКИЕ ВЕЩИ, то говорить для него — просто легкота. Вот у тебя в классе есть хоть один, пусть и самый тупой, ученик, который не умел бы говорить?
— Трудный вопрос, Кри, — вздохнул Аксель. — Во-первых, самый тупой ученик в нашем классе — это я…
— Враки! Ты лучше всех…
— А я, по-твоему, говорить как раз и не умею. Сама ведь жалуешься, что пропускаю половину слов! Во-вторых, я, к сожалению, человек, а не пудель. Была бы у нас в Мюнхене Школа пуделей, можно было бы позвонить им, попросить самого тупого пуделя к телефону, а директор сказал бы: «Не затрудняйтесь, самый тупой пудель — это я». И тем самым ответил бы на наш вопрос… Ну ладно. КАК ты ела, я понял. А вот ЧТО ты ела?
