Мы не заметили, что стало темно. Так темно, как не бывает у нас летом самой поздней ночью. И лишь когда капля, похожая на холодную виноградину, шлепнула меня по шее и покатилась за воротник, я вздрогнул.
Налетел неожиданный дождь. Он защелкал по листьям, пробил их шелестящую крышу и ударил по нашим плечам и спинам. По ковру.
Стеклянные дождевые нити вспыхнули в луче кинопроектора. В открытом кинозале поднялся шум. Экран погас.
Виталька первым почуял беду.
— Летим!
Мы вырвались из мокрых веток, косо пронеслись над улицей, едва не зацепив заборы.
— Выше надо, выше! — крикнул я, думая, что Виталька нарочно прижимается к земле.
Но нас прижимал дождь. Намокший ковер-самолет отяжелел и плюхнулся посреди какого-то двора, вымощенного гранитными плитами.
— Приехали, — с тихим отчаянием сказал я. — Что теперь делать?
— Пешком дойдем, — сказала Ветка. — Не размокнем.
Разве я размокнуть боялся? Я на дождь и внимания не обращал! Я думал про одно: что будет с ковром? А вдруг он больше не сможет летать? Но это была такая страшная мысль, что я даже побоялся сказать о ней вслух.
Ковер лежал плоско и мертво. Мы сошли с него на каменные плиты. Все, кроме Ветерка.
— Тебе нельзя, — строго сказала Ветка. — Ты же слово давал.
— Что же делать? — спросил он.
— Он же слово давал, — повторила Ветка, требовательно глядя на меня и на Витальку.
Виталька вздохнул и подставил Ветерку спину, облепленную мокрой рубашкой.
— Садись.
— Да вы что, ребята… — жалобно сказал Ветерок. — Я же…
— Садись, — повторил Виталька. — Дотащим. Ты же из-за нас влип.
— Я из-за себя.
— Садись, — сказал я.
Через минуту Ветерок ехал на Витальке, а мы с Веткой тащили на плечах свернутый в трубу ковер. Он был страшно тяжелым от впитавшейся воды. И все-таки не этот груз угнетал меня, а все та же мысль: «Будет ли ковер летать?»
Ветерок время от времени требовал опустить его.
— Сиди, — кряхтя, говорил Виталька.
Дождь прошел. За крышами прокатывался дальний гром. Мы молча шлепали по мокрым тротуарам, пока не подошли к Веткиному дому. Ветка вывела велосипед. Она велела Ветерку сесть на багажник и сказала, что довезет его до самого крыльца. А мы дотащим ковер до дома.
— Вы придете завтра? — торопливо спросил Ветерок.
— Придем, — пообещал я. И подумал, что, если даже ковер вышел из строя, одна радость у нас все-таки еще осталась: новый хороший друг.
Следующий день был полон переживаний. Ковер лежал на крыше под солнцем, и от него шел пар. У этого пара был запах, как у тумана в тропических лесах (так нам с Виталькой, по крайней мере, казалось). Высыхал ковер медленно, и, когда мы попытались взлететь на нем, он даже не шелохнулся.
Виталька глянул на меня тоскливыми глазами.
— Неужели все?
Я пожал плечами. По правде говоря, у меня слезы в горле скреблись. Но я мужественно сказал:
— Он такой сильный, такой волшебный. Не может быть, чтобы от дождика совсем испортился.
Приходила Ветка и жалостливо гладила влажную шкуру ковра. Несколько раз мы навещали Ветерка.
— Ну как? — спрашивал он с крыши.
— Пока не высох. Подождем, — бодро говорили мы. — Может, к вечеру высохнет.
Но и вечером ковер не хотел летать…
Зато утром нас ждала радость! Мы проснулись одновременно. Враз кинулись к окну, выбрались на крышу и сразу поняли, что ковер стал прежним — легким, шелковисто-мягким, летучим. Он лежал так, словно дожидался нас!
Мы плюхнулись на его ласковую теплую шкуру и взмыли к зениту. Было раннее утро. Во дворах радостно орали петухи.
В этот день у Ветерка вернулась мама. Она оказалась совсем не строгая, веселая.
— Бедненький! И ты все это время сидел на крыше? — воскликнула она, узнав, что Ветерок добросовестно отбывал домашний арест. — Я же просто забыла тебя отпустить! Не сердись, сынуля, я больше не буду!
Ветерок тут же отпросился у нее к нам в гости. С ночевкой!
Мы показали ему своих картонных солдат, Виталькины картины, наше оружие, телескоп и все другие сокровища. Мы устроили показательное сражение наших армий, которое затянулось до вечера. А поздно вечером мы похитили из дома Ветку и отправились в полет.
И нам было так же радостно, как в первый раз. Потому что мы заново открывали высоту и ночной город, блеск вечерних звезд и струящийся теплый воздух. Для Ветерка.
…Ничто не омрачало в те дни нашу радость и нашу дружбу. Почти ничто. Лишь неудачные полеты Ветерка на ковре-самолете вызывали у него досаду, и мы чувствовали себя немного виноватыми. Наш ковер его не слушался.
— Не могу я, — печально говорил Ветерок. — Как-то не верится каждый раз, что он возьмет и полетит. Вот если бы у него штурвал был…
Мы его понимали. Всю жизнь Ветерок думал о самолетах и представлял, как сжимает в ладонях ручку управления. Без этого он не мог вообразить полета.
Но не могли же мы приделать к ковру-самолету штурвал!
— Ничего, — утешал нас Ветерок. — Я еще научусь, честное слово. А пока не все ли равно, кто им управляет? Мы же летаем вместе.
— А хорошо бы куда-нибудь в дальнее путешествие… Ага? — сказал Виталька.
И мы все сказали «ага». Может быть, Ветка и Ветерок просто так сказали, а я от всей души. Дальнее путешествие — это была наша давняя мечта.
Нам часто везло в то лето. Повезло и с путешествием. Тетя Валя получила от старой подруги открытку из соседнего города. Она целый день ходила задумчивая, а потом спросила, можно ли на нас положиться? Проживем ли мы самостоятельно двое суток, пока она съездит навестить друзей юности?
— Зачем самостоятельно? — сказал я. — Мы поживем у нас. Все будет в порядке, тетя Валя, — и выразительно посмотрел на Витальку.
Двое суток! Дальние полеты, неизвестные края!
Мы смотрели на тетю Валю такими искренними глазами, что она не заподозрила нас ни в каких темных умыслах. Я сбегал домой, а затем сообщил тете Вале, что мама просила о нас не беспокоиться. На самом деле мама и не ведала об отъезде тети Вали. Она с утра до вечера пропадала на работе в библиотеке, потому что половина ее сотрудников была в отпуске.
Следующим утром мы проводили тетю Валю на вокзал и помчались к Ветерку. Он вместе с Веткой примерял к раме велосипеда какую-то странную конструкцию — узкие решетки из деревянных реек, обтянутых полиэтиленовой пленкой.
— Это что? — удивился я.
Ветерок и Ветка слегка смутились.
— Это… вроде крыльев, — сказал Ветерок. — Если разогнаться с горки, может, он взлетит… как самолет.
Я удивленно моргал. Взлетит? Для чего эта дребезжащая «этажерка», когда есть ковер-самолет?
— Зачем… — начал я. И замолчал. Увидел, что Виталька смотрит на Ветерка и Ветку грустно и понимающе. Главным образом на Ветку. А она почему-то покраснела, стоит, отвернувшись, и мотает на палец отросший локон. Эх, Ветка, Ветка…
Я ничего не стал говорить. Потому что понял: Ветерок и Ветка нашли свой ковер-самолет. Вернее, мастерили его. Он получился у них неуклюжий, тяжелый, но не все ли равно? Им было хорошо вдвоем, у них появилась своя сказка.
И тут уж ничего не поделаешь.
Я все-таки сказал:
— Тетя Валя на два дня уехала. Может, слетаем в дальние леса? До вечера?
Ветерок поднял честные глаза. И было видно, что лететь он не хочет, а отказаться не решается — боится нас обидеть.
— Или давайте так, — торопливо сказал я. — Мы сперва слетаем на разведку, а в другой раз — все вместе.
Он улыбнулся благодарно и облегченно.
— Давайте! Мы пока достроим, а потом — вместе…
Нет, мы не обиделись на Ветерка и Ветку. Лишь один раз Виталька, собирая в сетку-авоську продукты для дальнего путешествия, печально сказал:
— Вот такие дела…
А я вдруг вспомнил, как на краю ковра-самолета Ветка танцевала танец «Звездочка».
— Лишь бы они руки-ноги не поломали на своем драндулете, когда будут испытывать, — озабоченно сказал я.
— Не успеют, — откликнулся Виталька. — Пока строят, мы уже прилетим.
Это был наш самый долгий и самый радостный полет. Путешествие над безлюдным громадным лесом. Город затерялся на горизонте, пропал за верхушками берез и елей. Теперь казалось, будто вся планета поросла косматой лесной рубашкой.
Мы неторопливо плыли у самых вершин деревьев. С чем это можно сравнить? Пожалуй, когда поезд идет по крутой насыпи над лесом, деревья так же проплывают под вами. Высуньтесь в окно, посмотрите: если насыпь крутая, это похоже на полет.
Вагон вас несет с лязгом и стуком, встречный ветер отдает гарью, и нельзя остановиться, замереть над лесом. Нельзя рассмотреть ни белку в темном круге дупла, ни гнездо со смешными тонкошеими птенцами.
А мы плыли в тишине, только деревья шумели негромко и ровно. Юго-западный солнечный ветер перекатывал через нас волны теплого воздуха. Мы лежали на ковре, свесив головы, и заглядывали в лесную глубину. Она была похожа на зеленое стекло. На траве и кустарниках качались рыжие пятна солнца. Вспыхивали, как фонарики, цветы шиповника. Искрами горела смола на сосновых стволах.
