— Как так — завтра?
— На этих марках изображение появляется не каждый день, а только по четным числам, — сказал толстяк.
— А что будет на второй марке?
— На второй? На второй ничего не будет. Она истрачена.
— Так зачем же она? — удивился я.
— Это очень редкая марка. Жители Шешинеру не любят писать письма, и потому почти все марки с их планеты попадаются неиспользованные. А пустые марки очень редкие. Ваша дочка правильно сделала, что приобрела такую редкую марку.
Сказав это, толстяк помахал рукой и заспешил, подпрыгивая, дальше.
Мы чуть было не заблудились в секциях, подсекциях и отделениях рынка. Но тут впереди послышались птичьи крики, рычание зверей и писк насекомых. Мы вышли на площадь, уставленную клетками, аквариумами, садками, загонами. Это и был отдел космической живности.
Даже мне, опытному космобиологу, было очень трудно разобраться в том, что мы увидели. Звери и птицы были настолько разнообразные, а владельцы их были порой и того разнообразнее, что я начал своё путешествие с грубой ошибки. Я подошёл к темно-синей птице на трех двухметровых желтых ногах. От ее ноги тянулась цепочка к её хозяину- неизвестному мне инопланетчику, составленному из разноцветных шаров. Я спросил у него, сколько стоит эта прекрасная птица. И тут птица ответила мне на хорошем космическом языке:
— Я не продаюсь. Но если желаете, могу продать вам шаровика разнокрапчатого. И попрошу меня не оскорблять.
Оказывается, я перепутал, кто кого держит на цепочке. Стоявшие вокруг коллекционеры и торговцы рассмеялись, а птица тогда обиделась и стукнула меня по голове длинным клювом.
Я поспешил уйти, потому что птицу охватил гнев и она начала примериваться для следующего удара.
— Папа, — сказала вдруг Алиса, — иди сюда. Смотри, как интересно.
Я оторвался от разглядывания кристаллических жуков, которых мы давно хотели заполучить для зоопарка, и обернулся к ней.
Алиса остановилась перед большим пустым аквариумом. Рядом стоял стульчик, и на нем сидел карлик.
— Посмотри, папа, каких интересных зверей продает этот человек.
— Ничего не вижу, — признался я. — Аквариум пустой.
Человечек грустно вздохнул и смахнул слезу.
— Вы не первый, — сказал он, — вы не первый.
— А что у вас в аквариуме? — вежливо спросил я. — Микроорганизмы?
— Нет, это ужасно! — сказал карлик. — Я уйду. Совсем уйду.
— Папа, — прошептала Алиса так громко, что слышно было за десять метров, — у него там невидимые воздушные рыбы. Он мне сам сказал.
— Невидимые?
— Девочка права, — сказал карлик. — Это самые обыкновенные невидимые рыбы.
— Очень интересно, — сказал я. — А как же вы их ловите?
— Сетями, — сказал карлик. — Невидимыми сетями. Рыбы летят-летят, попадают в невидимые сети, и я их везу домой.
— А можно одну подержать? — спросил я.
— Подержать? — карлик очень удивился. — А как же вы ее будете держать?
— Руками.
— Но вы же ее не удержите.
— Почему?
— Потому что эти воздушные рыбы очень скользкие. Они ускользают, как только до них дотронешься. Вы мне не верите?
Я не ответил. Тогда карлик взмахнул ручками и воскликнул:
— Пожалуйста! Смотрите, хватайте, выпускайте на волю! Делайте что хотите! Унижайте меня! Оскорбляйте!
Карлик стащил с аквариума большую тряпку, цепко схватил меня за руку и заставил залезть рукой в аквариум.
— Ну? — кричал он. — Ну? Поймали? Ничего вам не поймать!
Рука моя ощущала только пустоту. Никаких рыб в аквариуме не было.
— Здесь ничего нет, — сказал я.
— Ну, вот видите? — обратился карлик, заливаясь слезами, к окружавшим нас любопытным. — Он убедился, что рыбы такие скользкие, что их нельзя поймать, но не хочет признаться.
Я поболтал рукой в пустом аквариуме и только вытащил руку наружу, как карлик закричал снова:
— Он выпустил всех моих рыб! Он их распугал! Разве я не предупреждал, что нельзя болтать рукой в аквариуме? Теперь я нищий! Я разорен!
Зрители недовольно роптали на двадцати языках и глядели на меня с осуждением.
Даже Алиса сказала:
— Ну зачем же ты так, папа?
— Но неужели вы не понимаете, — обратился я к окружающим, — что в аквариуме ничего не было?
— Откуда нам знать? — ответил мне вопросом полосатый, как тигр, с белыми усами житель планеты Икес. — А если он прав? Если рыбы невидимые, и их нельзя поймать? Как мы можем проверить, что он говорит неправду?
— Правильно, — поддержал его ушан. — Зачем ему лететь с другой планеты и везти пустой аквариум?
— Чтобы каждый день продавать его снова, — сказал я.
Но никто меня не слушал.
Пришлось заплатить печальному карлику за десять редких рыб. Карлик, видно, не ждал, что я так быстро сдамся, и был растроган, благодарил и обещал, если поймает невидимую рыбу, обязательно принесет ее мне. А когда мы уже собирались уходить, он сказал:
— Девочка, разреши, я сделаю тебе маленький подарок.
— Пожалуйста, — сказала Алиса. — Я буду очень рада.
— Возьми.
Карлик покопался в кармане и вынул оттуда пустую руку. Сложил ладонь лодочкой, как будто в ней что-то было, и протянул Алисе.
— Это, — сказал он, — шапка-невидимка. Бери, не стесняйся. Я люблю делать хорошим людям бесценные подарки. Только осторожно. Шапка соткана из такой тонкой ткани, что она ничего не весит и ее нельзя почувствовать.
Алиса поблагодарила жулика, сделала вид, что прячет подарок в сумку, и мы пошли дальше.
Вдруг под ноги к нам бросилось непонятное существо. Оно казалось пушистым шариком на палочках и доставало до колен. Удивительного цвета было это существо — ярко-красное в белую крапинку, как мухомор.
— Держи его, пап! — сказала мне Алиса. — Он убежал у кого-то.
— И не подумаю, — сказал я, кладя в карман бумажник. — Может, это не животное, а коллекционер, который ищет убежавшего зверя. Я его поймаю, а он вызовет полицию за то, что я его оскорбил, не догадавшись, какой он умный.
Но тут же мы увидели, как вдогонку за красным шариком спешит толстая двухголовая змея в блестящем, переливающемся скафандре.
— Помогите, — кричала она. — Индикатор убежал!
Красный шар пытался укрыться за моими ногами, но змея протянула одну из ста тонких ножек, болтавшихся у неё по бокам, и подхватила беглеца. Он тут же изменил цвет с красного на желтый и подобрал прямые ножки.
— Простите, — сказал я толстой змее, — что это за животное?
— Ничего интересного, — сказала змея. — Таких у нас на планете много. Мы их зовем индикаторами. Они не умеют говорить, зато меняют цвет в зависимости от настроения. И бывают очень любопытные цвета. У вас нет куска сахара?
— Нет, — сказал я.
— Жалко, — ответила змея и достала откуда-то кусок сахара.
При виде сахара шарик пошел лиловыми разводами.
— Радуется, — сказала змея. — Правда, красиво?
— Очень, — согласился я.
— Мы им специально придумываем новые ощущения, чтобы найти необыкновенные цвета. Хотите, я его стукну? Он станет черным.
— Нет, не надо, — сказал я. — А вы не продадите его нам для Московского зоопарка?
— Нет, — ответила одна из голов змеи; другая тем временем молча свесилась вниз. — Обменять могу.
— Но у меня не на что меняться.
— Ну вот на эту штуку, на этого звереныша, — сказала змея и показала сразу десятью ножками на Алису.
— Нельзя, — сказал я, стараясь не обижаться, потому что сам недавно принял разумное существо за неразумную птицу. — Это моя дочь.
— Фу, какой ужас! — воскликнула гневно змея. — Я немедленно вызову блюстителей порядка. Это же запрещено!
— Что запрещено? — удивился я.
— Запрещено торговать своими детьми. И обменивать их на зверей тоже запрещено. Неужели вы не читали правил у входа на базар? Вы изверг и варвар!
— Ничего подобного, — засмеялся я. — Я с таким же успехом могу продать Алису, как она меня.
— И того хуже! — закричала змея, прижимая к груди цветной шар: индикатор, видно, перепугался и стал белым с красными крестиками вдоль спины. — Дочь торгует собственным отцом! Где вы такое видели?
— Честное слово, — взмолился я, — мы друг друга не продаем! У нас на Земле вообще не принято отцам продавать своих детей, а детям- своих родителей. Мы просто пришли вместе купить каких-нибудь редких зверей для нашего зоопарка.
Змея подумала немножко и сказала:
— Не знаю уж, верить вам или нет. Лучше спросим у индикатора. Он такой чувствительный, — она наклонила обе головы к индикатору и спросила его:- Этим странным существам можно верить?
Индикатор стал изумрудно-зеленым.
— Как ни странно, он уверяет, что можно.
Тут змея успокоилась и добавила совсем другим тоном:
— А ты хочешь, чтобы я тебя им отдала?
