Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Чёрт побери, сколько же их… — услышал я голос Видова и заметил в ответ:

— Мы пришли бить, а не считать, — а Басс философски добавил:

— Чем гуще трава — тем легче косить.

— Косы бы не затупить, а то и подточить будет некогда, — проворчал Мило.

— Скорей бы, — прошептал Иван.

— Да уже сейчас, — я подвигал лопатками под бригантиной. И угадал. Условленным сигналом прокричал рог, и я начал пятиться вместе с остальными к лесу, который на миг в самом деле показался мне спасительным. Словно мы и вправду собирались рассеяться в нём без боя…

— Живей! Живей! Живей! — уже торопил кто-то. Рог снова закричал — длинно, переливчато, подавая сигнал уже тем, кто ждал, стискивая оружие, в засаде на том берегу Куры, ниже по течению. Негры этого не знали. Они уже выходили на берег. Первым оставалось до нас метров тридцать, и я видел маски — оскаленные, раскрашенные, увешанные перьями, пустоглазые, с провалами ртов…

— Быстро — в лес! — крикнул я. — На группы! Скорей! Ну?!.

…Завернув за дерево, я зажал палаш в зубах, высвободил из перевязи первый из своих ножей. Негры ломились через низкий спутанный кустарник. Напротив меня сидел, пригнувшись за палым стволом, Раде, и я, встретившись с ним взглядом, увидел в его глазах восторг и ужас. Я кивнул: "Давай!" — и Раде, волчком на колене вывернувшись из-за укрытия, коротким взмахом врубил бартэ в пах оказавшемуся рядом негру и вскочил, выхватывая накрест ландскетту и тесак.

— Оппа! — я метнул нож, и другой негр свалился тычком — попадание в затылок, в основание черепа. — Оппа! — другой рухнул поперёк первого, раскидав руки — рукоять торчала у него из глазницы маски. Раде, всадивший ландскетту в живот одному из противников, растаял в кустах. За спинами негров мелькнули Вадим и Видов, из их рук, разворачиваясь чёрными змеями, вылетели кистени… Я плавным движением убрался за дерево и нырнул под нижние ветки кустов, согнувшись втрое. Негры ползли где-то рядом, ругаясь так, что было похоже — пилят деревья в лесу. Им мешал кустарник, а ползти под ним такой толпенью было глупо. Наш план работал — во всяком случае, начал работать, и лес нам в этом помогал. Дальше он поднимался на склоны кавказских предгорий, становился ещё гуще — туда мы и оттягивались, а негры шли вслед за нами, видя только одно: мы отступаем, практически бежим. Оно, в сущности, так и было…

…Третий — последний — нож я вогнал сзади под лопатку одному из четверых оказавшихся около меня негров.

— Хах! — в сторону отлетела рука одного из них с частью плеча. Я нырком уклонился сразу от падающего тела, разбрызгивающего кровь — и от ятагана второго негра, врезал ему локтем назад — в солнечное — и, отбив дагой ятаган третьего, проткнул его палашом в грудину. У последнего в руках был топор, он крестил им воздух перед собой. Приближались ещё десятка два негров, но за их спинами возникли двое незнакомых парней, и об этом противнике я перестал беспокоиться. Топор со свистом прошёл над моей макушкой, но уже через миг голова негра соскочила с его плеч от удара моего палаша и, вертясь, улетела в кусты. Тот, которого я угостил локтем в солнечное, так и не успел разогнуться — набалдашник даги в моём кулаке, обрушившись на затылок, сломал ему позвоночник.

…За что мы дерёмся? За что я размахиваю клинками здесь — здесь, где каждое движение чужой руки может принести смерть? За какие такие ценности и идеалы? Неужели только ради того, чтобы испытать вновь и вновь это пьянящее чувство опасности, от которого замирает всё внутри и хочется жить ещё сильней, чем обычно? Может быть, это самое чувство и оправдывает в какой-то степени весь этот мир?..

— Хах!

Выпучив глаза и выплёвывая кровавую пену, падает негр с раскроенной грудью. Второй, получив удар ногой в щит, отлетает к дереву, и белокурый парнишка, вывернувшийся из-за ствола, деловито и быстро перерезает ему горло коротким кинжалом… Ясо оттаскивает в чащу, закинув его руку за шею себе, кого-то из мальчишек Тиля в забрызганной кровью чёрной коже, и палаш, намертво зажатый в кулаке раненого, чертит в траве извилистый след…

— Хах!

Брызгами, крошевом разлетается маска вместе с безлобым черепом… Кажется, попали в плечо? Плевать, бригантина выдержала…

В школе, на уроках истории, и дома, зачитываясь книжками, я удивлялся тому, что рыцари чаще всего не знали верности Родине, сражаясь за веру, за верность присяге, ради приключений… Мне было непонятно, как можно рисковать своей жизнью иначе, чем для защиты Отечества — как мой дед. Но сейчас, кажется, я их понимал. Если они испытывали в бою то же чувство пьянящего восторга — стоило сражаться, не спрашивая: за что? "Ах, не всё ли равно, за кого и за что воевать?! — всплыли в моём мозгу слова одной из тех книжек. — Только бы снова ощутить упоение восторгом битвы и полётом коня над травой…"

— Хах!

Распоротым мешком валится под ноги ещё один. Сзади — движение; удар дагой над плечом назад — со скрежетом кусают сталь, вошедшую в глотку, зубы ниггера.

— Олег! Уходи! Уходи!

Чей голос — неясно, зато ясно, что берут в кольцо… Это "низзя" — назад! Броско, удар кулаком в маску, прыжок… Слева-справа выскальзывают двое ребят, умело перенимают на себя горластую погоню…

…За деревьями — два трупа мальчишек, над ними дерутся ещё несколько, в том числе — Мило и Боже.

— Рось! — крикнул я, бросаясь со спины на наседающих негров. — Рось, суки! — они раздались в стороны, словно овечья отара. Правда — только сперва, но мне этого "сперва" хватило на несколько круговых ударов, и ребята прорвались из охватившего их кольца, развернулись к неграм лицами и исчезли за деревьями. Я метнулся в другую сторону, пригнулся, сжался и втиснулся в щель скалы, рядом с которой оказался. Целая кодла пробежала мимо, гомоня и визжа. Я выбрался из своего укрытия, плюнул им вслед — и, краем глаза заметив падающее на меня сверху тело, извернулся. Ударом ноги в голову сбросил в расщелину не успевшего подняться с корточек негра, увернулся от брошенной толлы, но сильнейший удар щитом отбросил меня к скале обратно — негр пропёр меня, как тараном, и прижал. Я задёргался, понимая, что сейчас меня приколют из-за края щита, но задёргался не просто так, а уходя от слепых ударов толлы, направленных мне в живот. Сам пустить в ход оружие я не мог, и это закончилось бы плохо, но негр вдруг коротко икнул, содрогнулся и повалился прочь от меня. В спине у него торчал топор, а метрах в десяти стоял Иван. Он крутнулся вправо — и шагов за двадцать от него рухнул с топором в шее ещё один негр.

— Вань! — заорал я, видя, как за спиной болгарина появился, занося ятаган, ещё один. Если бы у меня был хоть один метательный нож… но их не оставалось, я бросил дагу — бросил в прыжке. Иван пригнулся, выхватывая палаш…

Он не успел. Я не успел. Негр не успел.

Никто не успел.

Иван не успел отбить удар ятагана. Я не успел помочь. Негр не успел отразить дагу.

Я видел, как светлые волосы болгарина залило потоками алого, и он рухнул к ногам негра, который, выпустив ятаган, пытался, выпучив глаза, вырвать из горла дагу — но уже не смог и завалился головой в кусты. Нагнуться к Ивану возможности у меня не было — подбегали толпой негры, но сбоку, со склона, вылезли один за другим трое наших, хотя я их в упор не узнал…

… - Хах!

Негр неверяще смотрит на отрубленную в бедре ногу, и, завыв, падает вбок. Ударом кулака я отбрасываю ятаган, палаш разрубает маску наискось — достал, не достал — не важно — хах! Клинок палаша змеёй обвивается вокруг ятагана негра, тот, не повинуясь уже хозяину, прыгает в сторону, как живой, а палаш тонет на ладонь между ключиц негра и тут же отскакивает — есть! Кто-то ревёт рядом по-немецки: