– Да, мои предки любили порезвиться, – махнул рукой юный тролль и печально улыбнулся. – А меня мать прибьет теперь, скорее всего. У нас, у троллей, глаза становятся зеленее, если мы наводим на кого-то наваждение, и она сразу заметит.
– Я могу чем-то помочь? – помолчав, спросил дед. – Мать сильно суровая?
– Троллиха, – пожал плечами Егор. – Вы же вроде семьсот лет гоняли… то есть изучали таких, как я. Помните, как выглядят троллихи?
– Да, припоминаю… – пробормотал дед. – Двести кило веса, кулаком могут разбить скалу. Мда-с…
В кухне воцарилась тишина, слышно было, как в ванной щелкает зубами мыльница.
– А что, если принести ей объяснительную записку? – предложила вдруг Дрина. – Эмма Бертилова очень любит всякие письма получать, это я точно знаю. А уж записка от самого ванхельсинга, барона фон Арева ее точно впечатлит.
Вандера Францевича слегка передернуло, но он сходил за листом бумаги и ручкой, сел за кухонный стол и аккуратным, почти каллиграфическим почерком написал:
Уважаемая фрау Бертилова!
С благодарностью сообщаю Вам, что Ваш сын, Егор Бертилов, нарушил свое обещание не отводить глаза ввиду вынужденных причин.
Все последствия я лично беру под свою ответственность.
С уважением,
барон ван дер фон Арев
Дед, размашисто подписавшись, протянул бумагу троллю, и тот, поблагодарив, аккуратно сложил записку и спрятал в карман джинсов.
– Никогда в жизни не представил бы себе такого… – задумчиво констатировал дед. – Что буду писать объяснительную записку юному троллю для его матери. Мой давний приятель, Фридрих третий, курфюрст Саксонии, хохотал бы сейчас над этим, как над анекдотом столетия. Ну, если бы не умер в 1525 году, конечно…
– Ух ты, – восхитился Марик. – Ведь вы знакомы почти со всеми титулованными особами средневековой Европы.
– Почти со всеми средневековыми королями, – гордо сказал дед. – И почти при всех битвах присутствовал лично. Я знаю все древнескандинавские языки, язык древних троллей, Эдду в подлиннике, но с моими документами, в которых указана моя дата рождения, меня не берут ни на одну работу.
– На что же вы живете? – воскликнула Дрина и тут же смутилась, поняв, что задала бестактный вопрос. Вандер Францевич тут же умолк, и лицо его потемнело.
«Дед ни за что не признается, что своим фамильным клинком вырезал фигурки гоблинов на продажу, – подумала Молли. – И лучше никогда и никому не рассказывать об этом».
– Наш международный университет нелюдей, в котором мы учимся, ищет нового преподавателя истории, – сказал вдруг Егор. – Вы бы идеально подошли, с вашими знаниями и опытом…
– А ведь правда! Вы могли бы преподавать у нас в МУНе! – горячо поддержал эту идею Марик. – У нас в конце прошлого года уволилась училка по истории, и теперь мы остались без учителя.
– В МУНе… – Дед задумался. – Боюсь, что это невозможно. Я не могу оставить свою внучку, Молли, здесь одну.
– А вы возьмите ее с собой, ее примут в МУН! – воскликнула Дрина. – Она там будет не единственным человеком среди нелюдей, в МУНе учатся несколько человек. На первый курс МУНа принимают с тринадцати лет.
– Ну, возможно… – пожал плечами Вандер Францевич. – Но вы забыли, какое у меня прошлое. Я изгонял нелюдей подальше от мест, где селились люди. Хотя, конечно, это было несколько сотен лет назад, и сейчас другое время. И что же теперь – я буду вас учить?
– А почему бы и нет? – возразил Марик. – Теперь другие времена, вы сами сказали – прошло столько лет! Разве народы и страны, заканчивая войны, продолжают ненавидеть друг друга вечно? Лет через двадцать воюющие когда-то страны уже обмениваются туристами, а после войны нелюдей и ванхельсингов прошло целых сто лет. Я завтра же отправлю водяного с письмом ректору МУНа, что нашел преподавателя и новую первокурсницу!
– Преподавать в МУНе, – задумчиво повторил дед. – Древний воин, борец с нелюдями, дожив до двадцать первого века, устроится работать преподавателем истории в их нелюдской университет… Забавно…
Пока Марик с Вандером Францевичем беседовали, Дрина тем временем занялась усмирением почтовых водяных. Она вышла в коридор, где плескались в луже воды несколько полупрозрачных существ.
– Сообщение для Вандера Фонарева принято, – потрогав лужу воды пальцем, сказала она. – С путаницей в именах мы разобрались, вы можете уйти.
Водяные притихли, а затем, смачно шлепаясь в кухонную раковину, ванную и унитаз, пробулькали извинения и исчезли в сливных трубах.
Как ни странно, но после этого пол в квартире моментально высох, будто они прихватили с собой всю разлитую воду до последней капли.
– Не хочешь ли проводить до дома ненавистную тебе нечисть? – вдруг подскочила к Ксандру Дрина, с вызовом вскинув голову.
Девушка-кикимора казалась совсем миниатюрной по сравнению с высоким и статным Ксандром, у которого была косая сажень в плечах. Тем не менее, юный атлет явно растерялся.
– Ну… Я не знаю… – выдавил из себя Ксандр, удрученно разглядывая зеленые косички Дрины. – Ты далеко живешь?
– Очень далеко, – задорно ответила кикимора. – Проводишь меня до дома, и никаких возражений не принимается. Идем.
Егор, Вандер Францевич, Молли и Марик удивленно воззрились на Дрину, которая, схватив оторопевшего Ксандра за руку, уже молниеносно утаскивала его из квартиры.
Когда нелюди и Вандер Францевич выглянули из окна кухни, кикимора уже тащила юного Арева из подъезда.
– Дрина! – крикнул ей из окна Егор. – Пусть он хоть майку переоденет наизнанку, с этой надписью его побьют в Пестроглазово! Дрина, ты слышишь?!
Кикимора, задрав голову вверх, помахала Егору рукой и послала воздушный поцелуй. Ксандр же успел только бросить полный растерянности отчаянный взгляд на Вандера Францевича, но тот только вежливо кашлянул.
– Все, попался Ксандр в когти нашей кикиморе, – хихикнул Марик. – Интересно, что на это скажет его папаша, Яромир фон Арев?
– Одно из двух, – отозвался тролль. – Либо треснет сразу по швам, либо пробьет головой потолок. Дринка нашла, кого к себе утащить, ничего не скажешь.
– Вот так, в древности, ее прапрапрабабушки завлекали и утаскивали юношей в болота, – вздохнул дед. – Но в данном случае я вмешиваться не хочу, времена не те, да и Ксандр уже не ребенок. Давайте-ка лучше пить чай, где там ваши пироги с упырикой?
Все последующие дни жизнь Молли тянулась в ожидании известий из Пестроглазово. С того самого дня, как ребята-нелюди уехали домой, ей настолько хотелось, чтобы деда пригласили в МУН на работу, что она часами сидела у крана в ванной и ждала, когда оттуда вытечет водяной почтальон с новостями.
Но прошел день, еще один и еще, но никаких водяных почтальонов не появилось, и Молли уже начало казаться, что все произошедшее было сном. Жизнь во дворе шла тихо и размеренно, даже крысы, которые нервировали жильцов, исчезли из двора. Только мохнатый паук все продолжал плести паутину за окном Молли, но она уже привыкла к нему и не обращала на него внимания.
«Нелюди познакомились с нами, написали про нас реферат и забыли о нашем существовании. Наверное, Марик так и не отправил в МУН никакого письма… – в отчаянии думала Молли. – Гильс больше не появится, а мне на память останется только его цветная повязка, до конца моей жизни…»
Каждый раз, когда с улицы слышался шум проехавшего автобуса, у нее замирало сердце. Она представляла себе, как она уезжает на нем в Пестроглазово, где ее встречают ребята – Дрина, Егор, Марик… Может быть, и Гильс.
Единственное, что еще напоминало ей о том, что нелюди действительно появились в ее жизни, был сосед Лев Михайлович, который после возвращения из ветеринарной клиники тихо сидел дома, лишь изредка выходя на прогулку вместе со своим ротвейлером Кондором. Оба они, завидев Молли и Вандера Францевича, приветливо мяукали.
Как объяснил Егор, это наваждение со сменой фазы луны должно было пройти, но пока что Молли могла совершенно спокойно выходить во двор, не опасаясь ни соседа, ни его собаки.
Только Анжела иногда показывалась в окне с перекошенным от злости лицом.
Молли бродила с учебником по алгебре по двору, но больше никто не нападал на нее, Гильс не появлялся, и жаркие дни и душные вечера, которыми заканчивался август, начали казаться ей невыносимо длинными и скучными.
