Рена с огорчением наблюдала, как он бросал по сторонам беспомощные взгляды, а на губах его все чаще появлялась жалкая и просительная улыбка. Она больше не пыталась командовать, не подначивала его, не делала колких замечаний, а просто старалась быть незаметной и тихо плелась следом. Они так и бродили с места на место, глотали насмешки и терпели грубые окрики. Чаще всего их гнали прочь со словами: «Нам не нужны попрошайки! Убирайтесь!», провожая взрывами громкого смеха. Рена, не зная сирадайельского языка, попыталась смешить хозяев, лопоча как бы по-сирадайельски, а на самом деле болтая что-то несуразное. Краснорожие хозяева хохотали. Тайрон даже не улыбнулся.
День близился к вечеру. Тени стали длинными и голубыми. Поднялся холодный ветер. Хлопало белье на веревках, полуприкрытые ставни — на окнах. А в ушах у них звучал голос хозяина из последней гостиницы:
— Эй, вы! Нечего болтаться под ногами! Тимар, вышвырни отсюда этих попрошаек! — И прыщавый парень, злорадно ухмыляясь и размахивая палкой, вытолкал их с заваленного отбросами двора.
Изможденное лицо Тайрона было просто искажено страданием. Рена, испытавшая многое за свою короткую сиротскую жизнь, прекрасно понимала, что он не привык к холоду, голоду и грубым оскорблениям. Ей тоже было и холодно, и голодно, но такое случалось с нею не впервые. А Тайрон совсем растерялся и поник.
— Мы могли бы попытать счастья в каком-нибудь месте для богатых, — осторожно предложила Рена. — Там уж наверняка не нарвемся на грубиянов с кактусовой рожей, а может быть, и повезет. Вдруг какой-нибудь лорд заплатил вперед и съехал, а комната его пустует?
Тайрон уже не спорил, хотя и не верил в такую невероятную удачу. Он молча пожал плечами и, когда первые холодные капли дождя упали ему на лицо, послушно поплелся за девочкой. Они долго петляли по узким и глухим переулкам и наконец вышли на широкий, красивый бульвар. Дождь уже вовсю барабанил по их головам и плащам, когда Рена остановилась перед золоченой дверью роскошной гостиницы. Тайрон хотел было поскорей пройти мимо, но Рена уверенно взялась за витую ручку.
Из распахнутой двери в лицо им ударила мягкая волна тепла и уюта. Рена уверенно направилась в сторону кухни, ориентируясь по кружащему голову восхитительному запаху. В кухне из раскаленной печи вынимали один за другим поддоны с пышными пирогами. Когда последний пирог лег на стол, хозяйка гостиницы в красном переднике, отдуваясь, повернула голову и увидела стоящих в дверях детей. Полное лицо ее озарилось приветливой улыбкой.
— Кто же это к нам пришел?.. — Она с любопытством оглядывала новых гостей.
Рена уже отогрелась и пришла в себя. Она выступила вперед и затараторила, не останавливаясь ни на секунду.
Через час гроза на улице разошлась не на шутку, но Рена и Тайрон сидели в длинной, уютной комнатке на чердаке и блаженствовали. Животы их впервые за всю неделю были набиты сытной горячей пищей. В углу комнаты мирно посапывали два поваренка.
Тайрон наклонился к Рене и, с восхищением глядя на нее, прошептал:
— Быстро же ты сообразила, что сказать хозяйке.
Рена лукаво усмехнулась.
— Но я же сказала ей всю… или почти всю правду. Умолчала только о Свободной Долине, волшебстве и Тесс…
— …ага, и то, что мы двоюродные брат и сестра, а милая одинокая бабушка ждет не дождется, когда мы навестим ее и поможем вскопать огород да посадить клубнику. Но когда ты научилась говорить на местном наречии так, будто родилась где-то неподалеку?
— Сама не знаю, — развела руками Рена.
— Я думал, что нас вытолкают взашей… или замучают расспросами.
— Если люди оказывают милосердие, они чувствуют себя великодушными. Я это еще в «Трех Рощах» поняла. Хозяйка пожалела бабушку, потому и нас приютила. И больше ни о чем спрашивать не станет, — уверенно сказала Рена.
Тайрон тихо вздохнул:
— Милосердие… Ничего такого мне и в голову никогда не приходило.
— И вот еще что… — Рена колебалась.
Свет свечного огарка плясал на лице Тайрона, снова делая его похожим на лисичку.
— Я о чем-то забыл? — тревожно спросил он.
— Скорее проглядел, — мягко сказала Рена. — Не подумай, что я хочу выглядеть всезнайкой, но посмотри на свою одежду, — Тайрон с недоумением оглядел себя. — Нет, сначала взгляни на меня. Мое дворцовое платье скрыто под простым передником, подаренным хозяйкой Селшаф. А по твоей тунике ученика чародея каждый глупец разнюхает, откуда ты явился. Если не желаешь открыться раньше времени, надо подыскать другую одежку.
Тайрон приуныл.
— Белая туника — обычная одежда учеников школы волшебства. Но ведь она так испачкалась и истрепалась, что меня наверняка принимают за попрошайку… — Он задумался. — Но вдруг кто-нибудь догадается? Я не сообразил.
Рена посмотрела на его сгорбившуюся фигурку, закутанную в стеганое одеяло и примостившуюся на краешке соломенного тюфяка, на взъерошенную голову, и ей стало жалко этого беспомощного и растерянного мальчишку.
— Может, эти квокво и не догадаются, — успокоила его Рена. Потом осторожно спросила: — Но ты не передумал, не сдался?
Он резко поднял голову.
— Нет! — Потом тише. — Нет. Просто я, кажется, придумал плохой план.
«Не план плохой, а тебе плохо, — подумала Рена. — Но чем я могу помочь?»
— Ладно. — Она подмигнула, чувствуя, что его надо как-то приободрить. — Не унывай. Спасибо, что взял меня с собой. Я не буду обузой, может, и пригожусь.
Он слабо улыбнулся в ответ:
— А что такое квокво?
— У-у-у! Это слово тайное! В приюте им называли всяких ябед, доносчиков и подглядчиков. Просто дрянь, которая только и ждет, чтобы наябедничать про тебя воспитателям.
— Но почему квокво?
— Это я придумала. С детства не любила квочек-наседок. Так и смотрят на тебя круглыми злыми глазами, будто только и дела, что таскать у них цыплят.
— Квокво, — хихикнул Тайрон. Но тут же посерьезнел. — Но солдаты Андреуса не курицы. И коварный король не цыпленок.
Рена пожала плечами:
— Ну, пусть тогда будут квакваки, будто лягушки из гнилого вонючего болота.
— Квакваки! — Плечи Тайрона затряслись от беззвучного смеха. — Никогда я не придумывал никаких прозвищ. Но это, оказывается, смешно. И помогает.
— Еще как помогает! Даже если ты не говоришь вслух. Ну, как можно бояться каких-то квакваков? — Она зябко укуталась в свое одеяло. Тайрон тоже завозился, поудобнее устраиваясь на тюфяке.
— Квакваки. — Она услышала его сонное бормотание, потом короткий смешок.
И они оба уснули.
В Кантирмуре было еще раннее утро, когда Лейла поднялась на высокую стену королевского замка. Она стояла меж квадратных каменных зубцов, освещенная водянистым утренним светом. Небо затягивалось серой пеленой, и это предвещало тягучий, дождливый день. Лейла заметила вышедшую на королевский балкон Астрен. Сестра взмахом руки позвала ее к себе. Покачав головой, Лейла похлопала ладонью по влажному, холодному боку каменного зубца, давая понять, что ей и здесь хорошо.
Внизу, на широкой, мощенной булыжником главной улице, толпились возбужденные, ярко одетые горожане.
Они собирались группами, что-то бурно обсуждали, жестикулировали. Между ними шныряли маленькие дети, устраивая шумные игрушечные битвы. Все были одеты по-праздничному в честь прибытия королевы Нериг во славе большой армии.
Позади Лейлы послышались звучные шаги. К ней приближался в окружении слуг любимый брат.
— А, вот ты где! — воскликнул он, быстро шагая по широкой, словно мостовая, стене. — Разве тебе не положено быть с ними? — Он указал рукой в сторону балкона, где уже стояли король, королева и толпились важные гости. Над их головами, почти свешиваясь на смотровой балкон, реяло королевское знамя.
— Я уже больше чародейка, чем принцесса, — тихо ответила Лейла. — Но ты должен быть там, Роллан.
Принц Роллан пожал плечами:
— Народ желает видеть лишь короля Верна. А мой отряд они еще увидят.
— Я слышала, ты прибыл сегодня ночью, — сказала Лейла. — И надеялась увидеться прежде, чем ты с головой уйдешь в свои военные дела.
— О, это будет очень скоро, — поморщился Роллан. — А мы едва готовы. Гордые горцы — стойкие бойцы, но эти щеголи чаще бывают у своих портных, чем в строю. Не знаю, помнят ли они, как садиться на коня. А Верн сказал, что желает проехать верхом к самой границе, как только прибудут Вешар и Эт-Ламрек со своими всадниками.
— Не уверена, что город сможет прокормить сразу три армии… — начала было Лейла, но ее перебили пронзительные звуки серебряных горнов.
Фанфарные призывы пронзили воздух. Внизу на мгновение воцарилась тишина, и почти тут же, словно из единой мощной глотки, вырвался восторженный рев.
