– Какие?
– Да что ты все спрашиваешь, сам думай. Вот хоть инопланетяне могли стащить. У них техника может быть ого-го какая.
– Зачем же инопланетянам наши львы? – опешил Михаил.
– А зачем вообще все произведения искусства? Чтобы любоваться. Хороша гипотеза? Сразу получают объяснение все похищения картин, статуй и прочих шедевров. Ты ведь знаешь, что такие случаи участились?
– Ну.
– Да не «ну», а точно. Зачем мне похищать картину, если я могу пойти в музей и посмотреть на нее? Незачем. А инопланетяне не могут, их ни в музей, ни в парк не пустят. Значит, они и похищают.
– Почему же обязательно – инопланетяне? – не согласился Михаил. – А если человек в другом городе живет, и ему до музея добираться далеко?
– Захочет – доберется. Или просто хорошую репродукцию купит. Сейчас фотоспособом на холсте знаешь как здорово делают? Лучше настоящих картин выходит!
– А скульптуру?
– Так ведь этих львов в комнату к себе не поставишь? Нет. Значит, и похищать их не будешь. А инопланетяне на площади их у себя поместят или в парке.
– Чего же они тогда «Медного всадника» не взяли?
– Ха! Будто не понимаешь! Они к себе внимание не хотят привлекать. А «Медного всадника» незаметно не стащишь. Хотя, кто знает… – Витька на мгновение задумался. – Вдруг они его уже уволокли, а на площади Декабристов копию поставили. И никто ничего не заметил.
– Зачем им это нужно? – Михаил думал, что уж этим-то вопросом загонит Витьку в тупик, но тот снова вывернулся:
– Как зачем? Чтобы спасти шедевры земного искусства от уничтожения.
– Да кто их уничтожать-то собирается? Наоборот…
– Земляне. Люди то есть. Вот начнется атомная война, так от статуй и картин один пшик останется.
– А если не начнется? И почему тогда эти всесильные инопланетяне людей не спасают? Или им статуи и картины дороже?
– Может, и дороже. Или они не имеют права вмешиваться.
– Ага. Вмешиваться права не имеют, а красть памятники, значит, имеют? – возмутился Михаил.
– Так ведь они из лучших побуждений. Чтобы спасти их для жителей других миров. К тому же, они эти статуи, может, и не насовсем берут. Посмотрят, подождут, и если мы между собой войну учинять не будем, вернут все, что взяли.
– Бред.
– Почему это бред? – обиделся Витька. – Все, по-моему, логично.
– Логично. Не спорю, – согласился Михаил. Врал Витька складно – не подкопаешься.
– А чего тогда говоришь – «бред»?
– Я? Ничего я не говорил. Я молчал.
– Ну я, я сказала, что все это бред.
– Кто? – Ребята уставились друг на друга, а потом одновременно повернулись к кусту цветущей сирени, из которого донесся ленивый голос. Приподняли нижние ветки и заглянули под куст, но там никого не было.
– Странно. Ты ведь тоже слышал?
– Слышал, – подтвердил Михаил, – но ничего не вижу.
– Смотреть – еще не значит видеть, – назидательно сказал уже знакомый ребятам голос. Казалось, он шел прямо из земли.
– А ты есть? – опасливо спросил Михаил.
Послышался легкий смешок.
– Мыслю, значит, существую, – торжественно провозгласило невидимое существо. – А раз вы меня слышите, так и подавно.
– Ты инопланетянин? – с надеждой спросил Витька, уже уверовавший в правильность своей смелой гипотезы.
– Ничуть. Но выгляжу, на ваш взгляд, довольно странно.
– Все равно. Вылезай, – потребовал Витька. – Нас не удивишь, мы всякое повидали.
– По-моему, не очень вежливо разговаривать, не показываясь, – поддержал его Михаил. – Как бы ты ни выглядело, покажись, пожалуйста.
– Воля ваша, – помолчав, согласился голос. – Но чур не пугаться и шума не поднимать.
И тут же ребята увидели, что бугор земли под кустом сирени начал менять цвет. Из бурого он превратился в густо-фиолетовый, потом в темно-багровый и, наконец; в светло-розовый.
– Вам нравится такой цвет? – Голос явно исходил из бугра.
– Н-ничего.
– Так ты что, обычная земля? – прошептал Михаил, сам неожиданно потерявший голос.
– Нет, я просто маскируюсь. Значит, такой цвет вас устраивает? А то я могу сменить.
– Устраивает, – пробормотал Михаил. – Очень красиво.
– Правда? – обрадованно спросил розовый холмик. Он слегка надулся, став похожим на поднявшееся тесто, потом, подобно гигантской капле воды, обтек стволы сиреневого куста и перелился поближе к ребятам. Теперь он напоминал большой перевернутый таз.
– Здорово! – восхитился Витька. – Совсем как кисель.
– Извините, – недовольно, сказало похожее на перевернутый таз существо, и по слегка поблескивающей поверхности его прошла легкая рябь. – Но это сравнение мне неприятно.
– Он не нарочно, – извинился Михаил. – А можно тебя потрогать?
– Только осторожно.
Михаил нагнулся и провел рукой по теплой, гладкой поверхности невиданного существа.
– Ой! – внезапно взвизгнуло оно, Михаил отдернул руку.
– Больно?
– Щекотно.
– Давайте познакомимся, – официальным тоном предложил Витька. – Меня зовут Виктор, его – Михаил, а тебя как?
Существо задумалось. Розовый цвет его приобрел лиловатый оттенок, и наконец, когда ребята уже начали недоуменно переглядываться, оно сказало:
– Друзья зовут меня Мяфой.
– У тебя есть друзья? А как ты видишь? И слышишь? И двигаешься?
После первого вопроса тело Мяфы сморщилось и покрылось зелеными пятнами. Михаил предположил, что она обиделась, и собрался уже обругать Витьку за грубость, но Мяфа быстро справилась с собой и приняла прежний облик. Наверное, поняла, что если Витька и допустил бестактность, то сделал это случайно.
– У меня есть друзья, и заговорила я с вами вовсе не от скуки…
– А давно ты живешь в Парке?
– Давно. Можно сказать, всю жизнь. Почему тебя это интересует?
– И тебя никто никогда не видел? – не утерпел Михаил, уже сообразивший, куда гнет Витька.
– Ну, во-первых, я неплохо маскируюсь. Во-вторых, я вовсе не стремлюсь показываться людям, особенно взрослым. И сейчас открылась вам с определенной целью… – Мяфа говорила неторопливо, словно через силу, и ребятам трудно было удержаться и не воспользоваться паузами в ее речи.
– А как ты все-таки говоришь?
Мяфа снова начала зеленеть и покрываться рябью, однако и на этот раз сдержалась.
– Неужели так важно, как я говорю? Мне кажется главное, что я мыслю.
– Конечно, конечно, – поспешил согласиться Михаил. – Мы вовсе не хотели сказать ничего обидного.
– Я не обиделась. Но давайте спрячемся – сюда идут люди, – сказала Мяфа и поспешно начала перетекать вглубь зарослей сирени, отделенных от львиного постамента неширокой дорожкой.
Ребята последовали за ней.
– Вот хорошее место, ниоткуда нас не видно, – остановилась Мяфа.
Ребятам, присевшим на корточки, чтобы как-то поместиться под кустами, место показалось не слишком удобным, но спорить они не решились.
– Ну-ка, взгляните, в таком виде я вас меньше смущаю? Теперь не будете отвлекать меня вопросами?
Ребята, застыв от удивления, смотрели на Мяфу – посреди нее вдруг появилось некое подобие рта, открывавшееся и закрывавшееся по мере того, как она говорила.
– Да-а-а, – растерянно протянул Витька, а Михаил попросил:
– А нельзя ли, чтобы еще глаза появились? Приятно разговаривать, глядя собеседнику в глаза.
– Глаза – зеркало души, – согласилась Мяфа, и почти тут же надо ртом появились два глаза. Круглые, без ресниц, но с веками. – Какого цвета глаза вы предпочитаете?
– Карие! – выпалил Витька, сам имевший шоколадные глаза.
Михаил хотел сказать, что ему больше нравятся серые, как у него самого, у мамы-Худоежкиной и папы-Худоежкина, но промолчал. В самом деле, если у тебя серые глаза, светлые волосы и курносый нос, это еще не значит, что и у других все должно быть точно таким же.
Глаза у Мяфы из красноватых стали коричневыми, и Витька удовлетворенно улыбнулся.
– Ну а теперь давайте перейдем к серьезному разговору.
Ребята согласно кивнули, не отводя завороженных взглядов от Мяфы, все тело которой представляло теперь как бы одно большое лицо. «Настоящий Колобок», – подумал Михаил, но вслух этой мысли благоразумно не высказал.
– Так вот, показаться я вам решила, когда услышала разговор про исчезновение львов. Мне стало ясно, что вас это исчезновение волнует почти так же, как меня. Ведь это правда, оно волнует вас?
– Еще бы! – подтвердил Витька. – Да лучше бы у меня дневник из портфеля пропал!
При этом заявлении Михаил едва не рассмеялся. Если бы у Витьки среди года, а особенно в конце четверти, пропал дневник, тот был бы только рад. Однако удержался Михаил от смеха не только потому, что боялся обидеть Мяфу, а обидеть ее ничего не стоило, но и потому, что сейчас Витька говорил искренне Ему действительно было неприятно, что львы пропали, а про дневник он просто так ляпнул. Им так долго внушали, что дневник – это их главный документ и едва ли не самое ценное в жизни, что фраза о нем вырвалась у Витьки совершенно автоматически.
