Ознакомительная версия.
Вряд ли они стали бы восставать из мертвых только для того, чтобы станцевать с Майклом Джексоном. А единственное, ради чего прабабушка Джонни стала бы проходить сквозь стены, — это телевизор, который можно смотреть без необходимости предварительно с боем увести пульт у пятнадцати других старушек.
Джонни казалось, что многие люди все понимают шиворот-навыворот, о чем он и сообщил Холодцу. Холодец не согласился:
— Наверное, покойники думают по-другому.
Они шли по Западной авеню. Кладбище было спланировано как город с улицами. Названия не блистали оригинальностью — Северный проезд и Южная аллея, к примеру, упирались в Западную авеню. В месте слияния на засыпанном гравием пятачке стояли скамейки — это было что-то вроде центральной площади. Но большие безмолвные викторианские склепы создавали атмосферу предпраздничного «короткого» дня, затянувшегося навеки.
— Отец говорит, все это застроят, — сказал Холодец. — Он говорит, городской совет продал кладбище какой-то крупной компании, потому что его жутко дорого содержать. За гроши продал. За пять пенсов.
— Целое кладбище? — не поверил Джонни.
— Так он сказал. — Казалось, Холодцу и самому не больно-то верится. — И вроде вышел скандал, реально.
— И тополевую рощу?
— Все-все, — сказал Холодец. — Под офисы, что ли.
Джонни оглядел кладбище. Это был единственный на много миль участок открытой местности.
— Я бы дал фунт, не меньше, — сказал он.
— Да, только ты ничего не смог бы тут построить, — сказал Холодец. — Вот в чем штука!
— А я бы и не стал ничего строить. Я бы заплатил им фунт, просто чтобы все осталось как есть.
— Да, — рассудительно промолвил Холодец, — но людям нужно где-то работать. Нам Нужны Рабочие Места.
— Здешние жильцы не порадовались бы, — сказал Джонни. — Если б узнали.
— Их, наверное, куда-нибудь перевезут, — сказал Холодец. — А то потом газон будет не вскопать.
Джонни поглядел на ближайший склеп (один из тех, что походили на мраморные сараи) и прочел бронзовые буквы на двери:
ОЛДЕРМЕН ТОМАС БОУЛЕР
1822–1906
Pro Bono Publico
На камне был (наверное) вырезан портрет самого Олдермена. Почтенный муж глубокомысленно смотрел куда-то вдаль, словно тоже ломал голову над тем, что же значит «Рrо Воnо Publico».
— Вот кто наверняка зол как черт, — сказал Джонни.
Он на мгновение замешкался, а потом поднялся по двум разбитым ступенькам к металлической двери и постучал. Зачем — навеки останется для него тайной.
— Эй, ты чего! — зашипел Холодец. — Вдруг он там таится-таится да как выскочит!
И вообще, — он понизил голос, — приличные люди не якшаются с покойниками. По ящику говорили, от таких разговорчиков до сатанизма — один шаг.
— Мура, — отмахнулся Джонни. Он постучал еще раз.
И дверь открылась.
Олдермен Томас Боулер, моргая от яркого солнечного света, сердито воззрился на посетителя.
— Ну? — спросил он.
Джонни развернулся и кинулся наутек.
Холодец догнал его на середине Северного проезда. Вообще-то Холодец, мягко говоря, со спортом не дружил, поэтому скорость, с какой он припустил вдогонку за Джонни, удивила бы многих его знакомых.
— Ты чего? Что за дела? — пропыхтел он.
— А ты не видел? — пропыхтел в ответ Джонни.
— Ничего я не видел!
— Дверь открылась!
— Ни фига!
— Нет, открылась!
Холодец притормозил.
— Нет, не открывалась, — пробурчал он. — Эти двери вообще не открываются, я сам смотрел. На них на всех амбарные замки.
— Чтобы туда не лазили или чтоб оттуда не вылезали? — полюбопытствовал Джонни.
На лице Холодца промелькнула паника (лицо было не маленькое, так что на самом деле она не столько промелькнула, сколько пробежала по Холодцовой физиономии, и даже это удалось ей не сразу). Потом он опять сорвался с места.
— Ты это нарочно! — выкрикивал он на бегу. — Не буду якшаться с нечистой силой! Домой пойду!
Он свернул за угол, на Восточную улицу, и рванул к главным воротам.
Джонни сбавил скорость.
Он подумал: амбарные замки.
Что правда, то правда. Он и сам заметил, давно уже. На всех склепах висели замки — от вандалов.
И все же… все же…
Закрывая глаза, он видел Олдермена Томаса Боулера. Не коварного мертвеца из Холодцовых фильмов, а рослого, дородного мужчину в треуголке, в отороченных мехом одеждах и с золотой цепочкой от карманных часов.
Он перешел с бега на шаг и медленно двинулся обратно.
На дверях склепа Олдермена висел ржавый замок.
Зря я подначил Холодца, решил Джонни. Теперь вот в голову лезут всякие дурацкие мысли.
И все-таки он снова постучал.
— Да? — отозвался Олдермен Томас Боулер, отворив дверь.
— Э-э… а… извините…
— Что тебе?
— Вы — мертвый?
Олдермен показал глазами на бронзовые буквы над дверью.
— Видишь, что написано? — спросил он.
— Ну…
— Там написано: тысяча девятьсот шестой. Насколько я понимаю, похороны устроили очень приличные. Хотя меня там не было. — Олдермен ненадолго призадумался. — Вернее, я был, но любоваться происходящим не мог. Викарий, по-моему, произнес весьма прочувствованную речь. Так что ты хотел?
— Я… — Джонни беспомощно огляделся. — Я хотел спросить… Что значит «Pro Bono Publico»?
— На благо общества, — ответил Олдермен.
— А-а. Э… спасибо. — Джонни попятился. — Большое спасибо.
— Это все?
— Э-э… да.
Олдермен печально кивнул.
— Я так и думал, что это какая-нибудь чепуха, — сказал он. — С тысяча девятьсот двадцать третьего года меня никто не навещал. А потом они перепутали имя. Это даже не были родственники. Да что там, это были американцы! О-хо-хо… Засим — прощай.
Джонни мешкал. Он подумал: теперь я не могу просто повернуться и уйти.
Если я уйду, я никогда не узнаю, что будет дальше. Я уйду и уже не узнаю, почему так вышло и чем закончится. Я уйду, вырасту, повзрослею, пойду работать, женюсь, заведу детей, стану дедушкой, выйду на пенсию и целыми днями буду играть в кегли, потом перееду в «Солнечный уголок» с утра до вечера смотреть телевизор и до самой смерти так и не узнаю…
Он внезапно подумал: а вдруг нет? Вдруг все это уже дело прошлое, просто в самый последний миг, когда я был на волосок от смерти, явился ангел и спросил: хочешь, исполню любое желание? А я говорю, да — вот бы узнать, как все повернулось бы, если б я тогда не удрал. И ангел ответил: ладно, так и быть, возвращайся. И вот я опять здесь. Ну, Джонни, не подкачай.
Мир замер в ожидании.
Джонни шагнул вперед.
— Вы мертвый, верно? — спросил он.
— О да. Вне всяких сомнений.
— Вы не похожи на покойника. То есть я хочу сказать, я думал… ну… гробы и все такое…
— Не без того, — легко согласился Олдермен. — Но и не только.
— Вы призрак? — У Джонни словно гора с плеч свалилась. С призраком он мог поладить.
— Надеюсь, до этого я не опущусь, — фыркнул Олдермен.
— Видел бы вас Холодец — это мой друг, — он бы просто обалдел, — сказал Джонни. Ему вдруг пришла в голову неожиданная мысль, и он спросил: — Вы случайно не танцуете?
— Когда-то я недурно вальсировал, — признался Олдермен.
— Нет, я не про то… я про… вот так вы умеете? — И Джонни в меру своих возможностей изобразил танцующего Майкла Джексона. — Чтоб всей ступней, — смущенно пробормотал он.
— Прелестно! — восхитился Олдермен Томас Боулер.
— И чтоб на одной руке блестящая перчатка, и…
— Это важно?
— Да, и еще нужно вскрикивать: «Уау!»
— Да уж, этак-то выкаблучивая! — согласился Олдермен.
— Нет, я хотел сказать «У-у-у-а-а-а-а-ау-у-у!», и…
Джонни умолк, сообразив, что увлекся.
— Но послушайте… — Он остановился в конце пропаханной им в гравии борозды. — Как же так, вы мертвый, а ходите и разговариваете…
— Вероятно, причина в том, что все относительно, — сказал Олдермен. Он неуклюже пересек тропинку «лунным шагом». — Так правильно? Ау!
Джонни не стал придираться.
— В общем, да. А что значит — относительно?
— Эйнштейн это хорошо объясняет, — ответил Олдермен.
— Что?! Альберт Эйнштейн? — изумился Джонни.
— Кто?
— Был такой известный ученый. Он… изобрел скорость света и еще много чего.
— Да? Я-то имел в виду Соломона Эйнштейна с Кейбл-стрит. Знаменитый когда-то был таксидермист. Это значит чучельник. Кажется, изобрел какую-то машину для изготовления стеклянных глаз. В тридцать втором году угодил под авто. Соломон Эйнштейн — это голова!
— Я не знал. — Джонни огляделся.
Темнело.
— Пожалуй, мне пора. — Он осторожно попятился от склепа.
— Кажется, я понял, в чем секрет. — Олдермен вновь пересек дорожку «лунным шагом».
Ознакомительная версия.
